Любовь Лафайета - Екатерина Владимировна Глаголева

Изард — отправились на улицу Сент-Оноре, засвидетельствовать своё почтение супруге маркиза де Лафайета. К этому визиту Адриенна была готова: муж просил её "сделаться доброй американкой", и она нашла для представителей свободолюбивого народа искренние и тёплые слова.

Седые волосы Франклина лежали по плечам простого коричневого сюртука; остальные облачились в придворные костюмы и парики. Мария-Антуанетта не удержалась от гримаски, однако быстро овладела собой и приветствовала гостей со всей подобающей случаю почтительностью. Она должна быть верной помощницей своему мужу, тем более что долгие семь лет неопределённости позади, с прошлого августа они супруги по-настоящему! Людовик, восседавший на троне под балдахином, одарил Франклина любезной улыбкой.

— Передайте Конгрессу уверения в моей неизменной дружбе.

— Ваше величество может рассчитывать на благодарность Конгресса и неукоснительное соблюдение обязательств, которые он берёт на себя сегодня.

Коричневый сюртук был выбран не случайно. Четыре года назад Франклин именно в нём предстал перед Тайным советом в Лондоне и выслушал тогда множество дерзких, обидных, заносчивых слов. Теперь он торжествовал: английскому быку укоротили рога.

Десять дней спустя Франклин стоял на набережной Конти среди толпы, окружившей здание Французской академии. Гул голосов перекрыли рукоплескания: сквозь людское море пробирался экипаж, в котором сидел Вольтер. Писатель направился на заседание, но толпа не расходилась: когда Вольтер вышел, его встретили громкими криками; люди забирались на крыши карет, чтобы его увидеть; сотни рук тянулись отовсюду, чтобы дотронуться до него, точно до святого. Он снова сел в экипаж и поехал на другой берег Сены, к "Комеди-Франсез"; толпа следовала за ним. Театр был полон; за представлением "Ирены" следили невнимательно, все взоры были обращены на директорскую ложу, из зала то и дело выкрикивали: "Виват!" В конце спектакля на сцену вышли актёры в костюмах персонажей из разных пьес Вольтера и аплодировали автору; ему на голову надели лавровый венок, на авансцене водрузили его бюст на постаменте. Адриенна с матерью надолго задержались в своей ложе, не рискуя выйти на улицу, где столь же густая толпа кричала: "Факелов! Факелов!" — боясь не разглядеть в темноте своего кумира. "Виват, защитник Кала![18]" — вырвалось из сотен глоток, как только восьмидесятитрёхлетний старик появился на крыльце. Вольтер улыбался и махал рукой; в карете он закашлялся, сплёвывая кровь в батистовый платок…

20

Кроны деревьев в саду Тюильри покрылись прозрачным изумрудным покрывалом, незамутнённая лазурь апрельского неба вселяла в душу радостные предчувствия. На улицу Сент-Оноре принесли записку от некоего Джона Адамса, члена Конгресса Североамериканских штатов. Он просит герцога д’Айена принять его, чтобы вручить ему письма от зятя. Письма от Жильбера! За герцогом послали в Версаль, а посыльному передали ответ: господина Адамса ждут завтра к обеду.

"Первый человек в Конгрессе" пребывал в дурном расположении духа. Когда он сошёл на землю в Бордо после бурного во всех смыслах этого слова путешествия, оказалось, что долгий путь был проделан практически зря: договор с Францией, который Адамс явился заключить, подписали ещё до его отъезда.

Джону Адамсу предстояло заменить в Париже Сайласа Дина, чьи полномочия Конгресс прекратил в начале декабря. Артур Ли забрасывал конгрессменов письмами с упрёками в адрес Дина, сомневаясь в его деловой порядочности и критикуя его отчёты. Франклин тоже казался ему недостойным доверия: Ли знал его ещё по Лондону и считал, что чудаковатый старик не способен вести переговоры между свободным народом и тираном. Джеймс Ловелл полагал, что рядом с Франклином должен быть человек помоложе, поэнергичнее и при этом безукоризненно честный — как трудоголик Адамс, заседавший в девяноста комитетах, возглавляя двадцать пять из них, и бывший в одиночку всем военным департаментом Соединённых Штатов. И ему всего сорок три года — примерно одних лет с Дином. По просьбе Ловелла, Лафайет написал рекомендательное письмо к герцогу д’Айену, прося тестя представить "знаменитого господина Адамса" влиятельным людям в Версале. Маркиз желал личной встречи с комиссаром, чтобы заранее сориентировать его в хитросплетениях французской политики, но у Адамса не было времени на разговоры с болтливыми французами, которых наприсылал сюда Дин; он разберётся сам, на месте.

На месте оказалось, что дела ещё хуже, чем выглядели из Америки: Бенджамин Франклин — летаргический старик, лебезящий перед французами, Артур Ли — параноик, которому везде мерещатся шпионы, Сайлас Дин выглядит простаком, хотя себе на уме, а молчаливый Эдвард Банкрофт, секретарь американской миссии, тоже тёмная лошадка. В своё время он был управляющим в суринамском поместье Пола Вентворта, а Вентворт — английский шпион. По словам Артура Ли, некий капитан Маско Ливингстон видел в Лондоне письмо, написанное Банкрофтом, с подробностями о союзном договоре с Францией — ещё до его подписания! А Банкрофта, кстати, нанял Дин. Впрочем, капитан Джон Пол Джонс, устраивавший успешные рейды на прибрежные городки в Англии и Ирландии и взявший на абордаж два британских военных корабля, вступился за Банкрофта и сказал, что это всё клевета. Банкрофт его друг, он единственный отнёсся к нему по-человечески, когда Джонс прибыл во Францию в прошлом декабре, не может он быть шпионом! Ладно, с этим мы ещё разберёмся, а пока Адамс взял на себя деловую переписку и финансовые вопросы.

На обед в особняк Ноайлей он явился вместе с сыном Джоном Куинси: пусть мальчик учится вращаться в высшем обществе; есть знания, каких не почерпнуть из книг.

Все десять лет своей жизни Джон Куинси провёл с матерью на ферме в Брейнтри, где родился, и никогда не покидал пределов Массачусетса. Отца он почти не видел; тот лишь присылал ему длинные письма, подробно расспрашивая об успехах в учёбе, как далеко он продвинулся в чтении Фукидида и Гуго Гроция, сколько страниц перевёл из Вергилия, Плутарха или Аристотеля. И вдруг они отправились в Европу, на другой конец света! Мальчик был придавлен грузом ярких впечатлений: плавание на корабле по грозовому океану, сражение, скачка в почтовой карете, большие города с высокими домами, узкими улицами и людьми, говорящими на непонятном языке… А теперь этот роскошный дворец, мозаичный паркет, зеркала в позолоченных рамах, канделябры, белоснежная скатерть, тонкий фарфор, изящные столовые приборы, которые он не умеет правильно держать, и эти девочки напротив — в шёлковых платьях с большим декольте и бархоткой на шее, с затейливо убранными волосами, с быстрыми лукавыми взглядами, от которых он смущается и краснеет…

Адриенна была разочарована тем, что господин Адамс не видал Жильбера и ничего не может рассказать о нём. Но, по крайней мере, он жив! Она спрятала письмо за корсаж, к сердцу, и бумага жгла огнём, испытывая её