Любовь Лафайета - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вашингтон обрадовался его приезду. Конечно, это выразилось в простом кивке головой и обычных вопросах о самочувствии, но Жильбер уже достаточно хорошо знал главнокомандующего и мог отличить ледяную вежливость от тёплого участия. В ставке его поместили на первом этаже, чтобы не нужно было лишний раз ковылять по лестнице.
Британцы укрепляли Филадельфию, строя редуты вдоль Скулкилла и Делавэра. Лазутчики сообщали, что поредевшие ряды англичан пополнили собой лоялисты, выставившие по батальону от Пенсильвании и Мэриленда; ирландские католики из окрестностей бывшей столицы тоже записывались волонтёрами. Обыватели всегда принимают сторону сильного; неужели они не слышали про разгром Бургойна под Саратогой? Или не придали этому значения: вместо разбитой армии британцы пришлют свежую. В газетах писали, что скоро конфедератам придётся сражаться с русскими; правда, потом стали возвещать прибытие ганноверцев. Вашингтон же пообещал прощение всем дезертирам, если они вернутся до конца года. Гамильтон сумел привести с севера только две бригады, зато одна из них состояла из метких стрелков, усвоивших индейские методы войны. При этом иностранцам по-прежнему отказывали в приёме на службу и продвижении по ней. Один немец громко возмущался тем, что напрасно теряет здесь время. Узнав, что он покинул Европу в августе, Лафайет бросился его расспрашивать, и снова зря: глупый немец говорил о политике и министрах, перемыл косточки всем европейским дворам, но не знал ни одного из полусотни человек, перечисленных безутешным маркизом… Только Дюпортайль находился при деле: руководил сооружением редутов, укреплений, засек. Понемногу кольцо вокруг Филадельфии смыкалось; припасы туда теперь можно было доставить лишь водным путём — на плоскодонках, и то ночью, тишком, чтобы не попасть под огонь из форта Миф-финна на острове Мадден посреди Делавэра. Артиллерией там командовал француз Модюи-Дюплесси, а оборону крепил инженер де Флёри. Напротив форта Миффлина, уже в Нью-Джерси, стоял форт Ред-Бэнк, а мелководье между ними перегородили рогатками. Говорили, что только вусмерть пьяные лодочники отваживались на столь опасный переход. Американцы подбадривали друг друга рассказами о том, что англичане в Филадельфии скоро начнут есть кошек и крыс, тогда как в Уайтмарше котлы всегда полны. Однако для зимовки ничего не было готово: ни тёплой одежды, ни одеял; да что там — Вашингтон пообещал награду в десять долларов тому, кто придумает, как шить какую-никакую обувь из сырых кож, нельзя же ходить босыми по снегу.
Октябрь догорал, оголяя леса к зиме; по утрам трава была припорошена инеем, а лужицы затянуты хрупким льдом; солдаты грелись у костров. Приехал исхудавший, осунувшийся Вальфор; Лафайет вновь почувствовал угрызения совести, ведь это он завлёк его сюда. Из осторожности они решили, что Вальфор отправится во Францию не пакетботом, а на тридцатипятипушечном фрегате; если англичане всё-таки возьмут корабль на абордаж, все письма надо уничтожить. Послания к Верженну и Морепа были уже готовы; Жильбер взялся за новое письмо к Адриенне.
"У меня нет иного средства, сердце моё, как писать и снова писать, не надеясь, что мои письма дойдут до Вас, и искать утешение в удовольствии рассказывать Вам о смертной муке от того, что я не получаю ни слова из Франции. Невыразимая тревога разрывает моё сердце. Жалеете ли Вы меня, по крайней мере, понимаете ли, как я страдаю? Если бы я только знал, что Вы делаете, где находитесь! Я узнаю это слишком поздно, но хотя бы не буду оторван от Вас так, будто я умер".
С отплытием пришлось повременить: три дня бушевал шторм, ветер срывал ветхие крыши и ломал деревья, с неба низвергались потоки дождя. Острова на Делавэре ушли под воду; пушки фортов не могли стрелять. Когда ливень стих, Флёри выгнал солдат исправлять повреждённые укрепления и лупил своей тростью недостаточно проворных.
Вальмон успел уехать вовремя: британцы подтянули артиллерию и, воспользовавшись приливом, подвели бомбардирский корабль, поставив его напротив форта Миффлина и укрепив бочками с водой. Началась бешеная, безумная канонада. Людей кромсало на части, словно злобный мясник орудовал своим топором; одним выстрелом убило пять пушкарей возле орудия. Лейтенант Тейер, командовавший фортом, решил поднять сигнал бедствия, прося о помощи, но для этого надо было прежде спустить флаг. Увидев, как он пополз вниз, англичане закричали "ура", и тогда американские офицеры потребовали поднять флаг снова. Сержанта, которого послали это сделать, разорвало пополам пушечным ядром. Флёри ударило обломком бревна от разлетевшегося в щепки барака, он потерял сознание. К концу дня форт превратился в месиво из дерева, камня и железа; пенсильванский флот не смог пробиться на помощь к его защитникам. То, что уцелело, сожгли сами американцы, прежде чем переправиться в Ред-Бэнк. Тейер покинул остров Мадден последним; тринадцатиполосный флаг всё еще реял над пепелищем.
На следующее утро пошёл снег. Англичане высадились на остров, чтобы спустить наконец флаг; среди головешек разрушенного форта их встретил насмерть перепуганный американский дезертир. Повсюду валялись изуродованные тела, в кровавых лужах плавали ошмётки мозга из разбитых черепов…
Как только британские ядра стали крушить стены форта Мерсера в Нью-Джерси, Натанаэль Грин предпочёл увести оттуда своих людей, взорвав погреб с боеприпасами, а Джон Хейзелвуд, командовавший Пенсильванской флотилией, ночью сжёг свои корабли, чтобы не достались врагу.
Посмотреть, как они горят, собрались толпы людей. На следующий день генерал Хау угостил горожан новым зрелищем, послав солдат спалить усадьбы "изменников" вокруг Джермантауна. Одиннадцать домов сгорели дотла на глазах у зевак, забравшихся на крыши и колокольни, чтобы лучше видеть. В то же утро Филадельфия содрогнулась от подземных толчков, прокатившихся до Ланкастера, а ночью небо озарилось северным сиянием. Провидение посылало знак: быть беде.
Лафайету стало душно в штабе: крылатая Слава любит вольный воздух. Хотя нога всё ещё доставляла ему неудобства, он упросил Вашингтона передать его в распоряжение генерала Грина, который каждый день высылал небольшие отряды тревожить неприятеля. Что бы ни говорили о нём Конвей и Раш, Грин был симпатичен Жильберу. Этот великан с детства хромал
