Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, оказалось пора. Солнце закатилось за тучку, из которой вдруг посыпались редкие снежинки. В обласе, как и накануне, Колонтаец сел впереди, а Москвич — сзади: ему править. Пока напарник спал, он успел снять сеть и теперь под ногами у него шевелили хвостами крупные караси. «Так мы с голоду не помрем», — отметил про себя Колонтаец. Через час хорошо согревающей гребли, товарищи прибыли к следующему волоку, на этот раз уже с озера на реку. «Еще не одна перетаска будет, — поспешил обрадовать Антона Паша. — Река по плесу сильно петляет. Если по ней следовать, то до юрты к зиме не доберешься. Давешнюю моторку помнишь? Она все еще сзади нас, но уже на подходе. Слышишь? Вот мы ее переждем на перетаске и поплывем следом, до другого волока. Если бог даст, пока моторка петлю делает, мы опять впереди окажемся. А если и запоздаем, то не беда: у них свои дороги, у нас — свои. Зачем нам встречаться?» Рассуждая таким образом, Паша не переставал вместе с Антоном тащить через перешеек облас. Не успели они перетащиться, как на реке послышался близкий гул мотора. Товарищи залегли в пожухлой осоке и стали ждать, напряженно вглядываясь. Моторка не заставила себя ждать. Алюминиевая «Казанка», под подвесной «Москвой», вся в брызгах бодро выбежала на плес и проплыла мимо. Из нее двое, в брезентовых дождевиках поверх ватников и с дробовыми ружьями наизготовку, осматривали реку и берега вдоль уреза воды. Лишь черно-пестрая собака, вероятно учуяв запах, повернула голову в сторону беглецов и дружески помахала каралькой-хвостиком. Моторка промчалась и скрылась из глаз. «Эти не за нами, — пояснил Няшин. — Это браконьеры по глухарям. Сейчас как раз время, когда глухари из тайги на берег вылетают, чтобы на зиму галькой зоб набить и не осторожничают. К моторке они непривычны, звука совсем не боятся, поэтому, при удаче, их полную лодку набить можно». — «А собака тогда зачем? — уточнил Миронов. — При такой охоте она не нужна». — «А не зачем, — хохотнул Паша. — Русские в тайге без собак боятся ходить. Вдруг хозяин объявится…»
Поплыли дальше. Миронов с непривычки грести на обласе уставал. Затекали неподвижные ноги, болела пясница. Он не переставал удивляться выносливости, некрупного по сравнению с ним, Паши. Двужильный он, что ли. Целый день гребет, успевает сеть поставить, рыбу выбрать и уху сварить. С таким не пропадешь и многому научишься. Это, конечно, ободряет, но усталость берет свое: «Паша, долго нам еще до твоей юрты?» — «До первой юрты не так далеко, — откликается Паша. — Всего день пути. Ночью не поплывем — ночью спать будем, отдыхать надо». Чем глубже в тайгу, тем больше сам собой слезал с Няшина столичный лоск. Менялась и наполнялась неправильными оборотами еще накануне почти безукоризненная речь. «Если так дело пойдет и дальше, — подумал про себя Миронов, — то я не удивлюсь, если вскоре проявятся древние суеверия Пашиных предков, деревянные божки и кровные жертвы. Тайга способна стирать достижения цивилизации, привитые интернатскими воспитателями. Интересно, как она на мне самом скажется». Он так подумал, а вслух спросил: «До первой юрты? А всего их у тебя сколько?» Паше вопрос понравился и он живо откликнулся: «Много. Первая юрта с железной печкой — на реке, большая юрта с чувалом — на озере, еще избушка — в кедровой гриве, другая избушка — перед болотом, третья избушка — в конце долгого путика, еще есть большая дядина юрта с русской баней, но далеко». — «Богатый ты, однако», — похвалил парня Антон. «Какой же я богатый, если жены нету, — как бы даже обиделся Паша. — Главное богатство — семья, хорошая баба и много детей. Когда женюсь, буду богатый. А пока я совсем бедный — пока в армии служил, все родные умерли, одни избушки да лабазы в родовых угодьях догнивать остались». — «Выходит, что угодья тебе достались?» — спросил Антон. «А что толку? — тяжело вздохнул Паша. — Бабы все равно нету, и негде взять — все разъехались. Кто учиться, кто — куда. За русских замуж выходят, чтобы в тайге не жить. В тайге молодым хорошо, а в