Иван Молодой. "Власть полынная" - Борис Тумасов

Всё лето великие князья ханского посла не принимали. Боярин Патрикеев говаривал Бочюке:

- Недосуг, вишь, полыхает!

Только осенью повели посла в Кремль во дворец великокняжеский.

Бочюка всё удивлялся, идя по коридорам в палату, где расселись по лавкам бородатые бояре. На помосте восседали Иван Третий и сын его Иван Молодой.

С ханским послом разговор в Думе был короткий. Государь через переводчика, дьяка Василия Далматова, Бочюку выслушал, за приглашение посетить Орду поблагодарил, однако выплачивать дань отказался, заявив:

- Казна наша скудна. Обедняла земля Московская…

И сызнова предстояла Бочюке дорога. Заторопился он, хотелось до морозов и снегов из Урусии выбраться…

Едва кибитки потянулись дорогой на Серпухов, а табунщики погнали изрядно поредевший косяк коней, как из Золотой Орды выехал новый посол Ахмата с грозным предписанием, чтобы в Москве не медлили с выплатой дани. Если же великие князья не пожелают выход возить, то хан к тому силой принудит.

Грозный ярлык. В прежние лета при получении такого предписания дрожь пробирала великих князей, и они спешили в степь на поклон к повелителю. Даже такие, как Александр Невский, бивший шведов и немцев, торопился к Бату-хану, или Даниил Галицкий, заявлявший, что злее зла честь ордынская, и тот спешил в Сарай.

Везли русские князья дары обильные, и не одному хану, но и жёнам его, и царевичам, и иным вельможам, какие на хана влияли.

Посылая такой ярлык, Ахмат был уверен, что великие князья московские дрогнут и поторопятся в Сарай. Если не сам государь Иван, то пошлёт сына своего Ивана Молодого. Или, наконец, отправит в Орду кого-то из своих князей.

А накануне, перед тем как вручить послу этот грозный ярлык, Ахмат созвал своих вельмож, мурз, темников и спросил:

- Все ли готовы к походу на Урусию? Вельможи склонились в поклоне:

- Аллах всемогущ! От времён великих Чингиса и Батыя мир повиновался законам Ясы [37] . И только ныне урусы посмели его нарушить.

- Мы поставим их на колени! Подай знак, великий хан, и именем Аллаха мы приведём урусов к повиновению…

Новый посол хана Ахмата не кибиткой добирался до Москвы, верхом, и с ним оружные воины с запасными конями.

Через Дикое поле перебрались - морозы землю и траву прихватили, мучным налётом посеребрили.

Молчалив посол, со строгим наказом спешит. Велел Ахмат урусов к покорности вернуть.

Небо холодное, всё в звёздах.

Зябко Саньке. Из дворцовых покоев вышел, вроде не холодно, а пока в седло садился, дрожь пробрала. Под короткополый тулупчик забралась и шебуршит, роется в рубахе.

Поднял Санька голову - будто россыпь в небе. То все души покойников. Где-то там отец Александра и родственники. У каждого своя звезда. Уйдёт Санька на тот свет, появится и его светлячок мерцающий.

У ворот Фроловской башни караульные развели костёр, руки греют, сказками друг друга потешают.

На Саньку внимания не обратили. Что им Санька, ратник полка дворянского!

Позванивая удилами, конь шёл широким шагом, вскидывая головой. Александр о князе Иване подумал. Видел намедни, чем-то он озабочен. По всему, несладко ему живётся.

Миновав Лубянку, Санька свернул на Кузнецкий мост. Москва ночная, тёмная, рогатками огородилась. Собаки пребрехиваются. Редко в каком домишке плошка светит. Даже в окнах боярских хором не блеснёт огонёк свечи…

К своему домишку подъехал, Настёна его дожидалась. Ворота отворила, коня приняла. Пока Александр в комнате раздевался, на конюшне управилась, корм коню задала.

Отогрелся Санька, горячих щей похлебал, на душе потеплело. Подумал, нет у молодого князя того, чем его, Александра, Бог наделил.

- Власть не всегда сладкая, иногда полынная!

Возвращался Иван Молодой, миновал село Воробьёво. На взгорке стояло огороженное высоким тыном княжеское подворье с бревенчатым дворцом, тесовыми крылечками, слюдяными оконцами и резными наличниками.

В детские годы, летом, Иван с матерью не раз отдыхали здесь. Вблизи села охотничьи гоны добрые, леса сосновые и берёзовые. Чуть в стороне озеро, карасями богатое. Раз невод затянут - полный куль…

Под теми впечатлениями в Кремль въехал. Санька принял повод, сказал:

- Ох, княже, и говорить остерегаюсь. Иван поднял брови, а Санька продолжил:

- Гневен государь. От ключницы известно ему стало, Глафира к тебе, великому князю, повадилась…

В обед, едва Иван Молодой из трапезной вышел, государь спросил его:

- Верно сказывают?

Покраснел Иван, а государь промолвил:

- Жениться надобно, род продолжить. По себе сужу. Дед твой, великий князь Василий, лучше нас то понимал, хотя и слеп был… Мне едва за десять перевалило, как обручили с Марией Тверской… И счастливы были, сам небось видел. Никогда никого за то не попрекнул. А Глафиру в Коломну отправим…

У Ивана сердце хоть и защемило, но голос в её защиту не подал: язык не повернулся…

Молодой великий князь расхаживал по комнате, тёр первую курчавившуюся бородёнку, хмыкал.

Не о Глаше думал, не она его тревожила. Так, иногда вспомнит её, и тут же свои заботы наваливаются.

Едва убрался из города ханский посол Бочюка, как явились татары с мурзой, рвались во дворец, ханским ярлыком размахивали. Санька им дорогу заступил, а дьяк Фёдор Дал матов намерился грамоту принять. Но мурза бесился, Ахматом стращал. Кричал, что велено в руки Ивану Третьему вручить.

Холмский заметил:

- Не иначе, войну привёз татарин.

Молодому Ивану и самому понятно, что не с добром прибыл мурза. Орал, чуть крыша не поднималась. С саблями рвутся ордынцы в Московскую Русь…

Воротившиеся с западного рубежа полки Иван Третий велел выдвинуть к Калуге. На Думе бояре приговорили: молодому великому князю, не мешкая, отправляться в северные земли, готовить ополченцев, чтобы шли оборонять Москву…

Отъезжал Иван Молодой по первому снегу, не дожидаясь, когда накатают дороги.

Карету, больше напоминавшую колымагу, поставили на санный полоз. Малый поезд, в десяток розвальней, с поклажей и ратниками взял князь с собой в дорогу…

А на Рождество, едва отслужили молебен, велено было великой княгине Софье с чадами и приставленными к ней боярынями отъехать из Москвы в город, что на озере Белом. С ней вместе должен был покинуть Москву и митрополит Геронтий.

Карета княгини Софьи катила вдоль Москвы-реки. Чернели на берегу вытащенные с осени лодки. Слежавшиеся сугробы грязны. От закованной в лёд реки неровными улицами разбегались дома, а позади остались каменные кремлёвские стены с круглыми башнями, маковки церквей, великокняжеские и митрополичьи палаты.

День на исходе, и солнце прячется за дальними лесами. Софья кутается в дорогую шубу, ёжится. Ох, как же неохотно покидает она Москву! Но её страшит и ордынское нашествие.

Глава 8

Хан Золотой Орды Ахмат восседал на низком, отделанном дорогими каменьями троне, а вокруг толпились мурзы, беки, темники и многочисленные советники.

В обычные дни он любил сидеть на ковре, но сегодня собрал всех сановников, чтобы сообщить им о принятом решении, походе на Урусию.

Но он отдаст приказ выступать, когда из Москвы возвратится мурза с ответом Ивана Третьего, если тот откажется признать себя данником Золотой Орды.

Ахмат знает, что он потомок Чингисхана, могучий воин и все татарские племена ему покорны. О величии Ахмата говорят его дела. Он посылал ясу могучему покорителю Царьграда султану Мухаммеду Второму, и тот признал Ахмата своим союзников.

Кто из ханов Золотой Орды мог оспорить величие Ахмата, когда его тумены прошли зелёными тенистыми садами Самарканда, плодородными землями, где произрастают сочные фрукты? Сам самаркандский хан Хайдар с ремнём на шее ползал перед ханом Ахматом.

Тихо во дворце, будто и не толпятся советники, и только слышно, как прерывисто дышат темники Ильяс и Люман, покорители Самарканда.

Теперь хан пошлёт на Урусию всю орду. Она будет двигаться всей своей массой медленно, пока ордынские кони не выщиплют всю траву в Диком поле. Тогда орда станет продвигаться всё дальше и дальше, нагоняя страх на урусов…

Молчат окружившие хана советники. Они согласны с Ахматом, и лишь безмозглый, выживший из ума мурза Ментемир вдруг визгливо выкрикивает что-то.

Хан вслушивается и вдруг взрывается диким хохотом. Безумец Ментемир спрашивает, где будут жить татары, когда покорят Урусию и придёт зима?

Во дворце оживились, и снова воцарилась тишина, затем раздался голос хана:

- Мы уничтожим всех урусских мужчин выше колёсной чеки, а их жён и молодых баб возьмём в жены или продадим в рабство. Урусские бабы нарожают нам детей, будущих бесстрашных воинов. А когда наступят холода и ударят морозы, татары, потомки великих моголов, станут жить в хоромах урусов.