Иван Молодой. "Власть полынная" - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воеводы хозяйственников вперёд слали - новые места для отдыха готовить, бани топить.
К первому теплу подходили полки к Москве. Ополченцы воздух нюхали, радовались:
- Успеем семя в землю-кормилицу кинуть, отсеяться…
- Пора. Тоска по избам душу рвёт.
- А сколь лаптей износил я, мужики?..
- О чём печаль, аль нового лыка не надерёшь? И смеялись озорно.
Никто ни слова не говорил о страшных татарах, какие два лета тому назад Москве грозили, до Калуги достали, ни о немецких рыцарях речи не заводил - мужиков крестьянские дела заботили…
Глава 7
Из главного города Золотой Орды Сарая ехал в Москву ханский посол Бочюка. За его кибиткой, крытой белым войлоком, тянулись кибитки трёх жён, детей и слуг. А за ними табунщики гнали косяк лошадей. Бочюка лежал на кошме в кибитке, напевал придуманную им песню и радовался жизни, молодости и отличному здоровью.
Вот скоро степь зацветёт, и весело Бочюке: трава поднимется, кони разъедятся, кобылицы жеребиться начнут, молока прибавят. Ну разве не радость в этом?
А ещё веселится Бочюка потому, что недавно в одном из становищ он приобрёл себе и новую жену, совсем девочку. И всего-то отдал за неё трёх кобылиц…
Радуется Бочюка и тому, что выбор ханского посла на него пал, Ахмат доверяет ему.
С послом едут десяток верных ему воинов. Они скачут вокруг кибитки посла, какой везёт московскому князю ярлык от великого хана.
Ахмат зовёт Ивана Третьего в Сарай и требует привезти дань за все годы, в какие Русь не платила Орде…
Бочюка задремал, и под стук колёс, конское пофыркивание привиделось ему далёкое детство. Орда отца, темника Бочюки, совершила набег на страну болгар, что в горах Балканских.
Короткий бой, крики, и вот уже гонят татары пленниц. Они связаны друг с другом длинными волосами. Женщины не плачут, они покорились судьбе. Но там, где были их жилища и храбро сражались болгарские мужчины, остались порубленные тела…
Доволен маленький Бочюка, он визжит, хлопает в ладоши. Кто может сразиться с татарскими воинами, разве только Аллах?
Открыл глаза посол, приподнял полог кибитки. Земля уже местами покрылась первой зеленью. Поезд тянулся вдоль какой-то речки. Камыши пускают зелёные побеги. На плёсе плавают утки. Табунщики подогнали коней на водопой, и Бочюка дал знак остановиться на отдых.
Выбравшись из кибитки, посол прошёлся по земле, размял ноги и подозвал слугу-татарина. Тот побежал исполнять повеление хозяина.
Бочюка пожелал, чтобы дальше в его кибитке ехала молодая жена. Посол даже имя её не успел запомнить. Да и к чему?
Молодая жена должна быть послушной и исполнительной…
От Ельца посла сопровождали конные разъезды великого московского князя. В Новосиле их сменили другие, и так до самой Калуги. А от Калуги до Серпухова, а потом и Москва…
В Москве Бочюка поставил шатры на Таганке. А за Земляным городом, где на сочных лугах трава поднялась, табунщики коней на выпас пустили.
Неделю и другую живёт ханский посол в Москве. Побывал у него боярин Борис Матвеевич Слепец-Тютчев, грамоту Ахмата принял, а когда великие князья посла примут, не сказал.
Запоздалые дожди успели выправить зеленя, они поднялись, заколосились в срок. Наливалось зерно, желтело, радовала и греча, а на огородах удался лук и капуста, репа и просо. Год, грозивший неурожаем, обещал быть щедрым.
В то утро великий князь Иван Молодой намерился съездить на заимку, где уже много лет живёт отпущенный на волю великим князем старый холоп Матвей.
День сулил быть ясным и по-весеннему тёплым.
Санька подвёл коня, намерился сопровождать, но Иван отказался.
Едва проторённая дорога вела лесом. Молодой великий князь ехал один, и ничто не мешало ему думать. Вернул отец братьев. С виду будто помирились князья Андрей и Борис, признали власть великого князя, а так ли на самом деле? Может, до первой обиды?
Лес ожил, зазеленел. Огласился криком птиц, щебетом и какими-то таинственными звуками, неведомыми Ивану.
Посла ханского Бочюку вспомнил. Видать, понимает Ахмат, с Москвой лучше в мире жить…
От главной дороги, что вела к Троице-Сергиевой лавре, в лес сворачивала редко хоженная тропинка. Великий молодой князь свернул на неё.
Ветки деревьев опускались низко, то и дело хлестали по лицу. Иван отводил их, попускал повод. Конь знал дорогу.
Придерживая сумку с едой, молодой великий князь всё думал о ханском после. По всему, долго намерился тот жить в Москве, эвон, целый табун пригнал с собой!
Выехав на просторную поляну, князь придержал коня. Бывая здесь, он всегда любовался этим местом. Вокруг лес, а тут тишина, солнце светит. Изба Матвея и борти, колоды лесные. Пчелы гудят, облёт идёт. Скоро и взяток начнётся…
Завидев князя, старик направился к нему. Сойдя с коня, Иван подал Матвею сумку, а сам накинул повод на сук.
Старик по-доброму улыбнулся, спрятав улыбку в седую бороду.
- Небось ключница Аграфена ковригу хлеба передала? И пирог? То-то добрая женщина!..
Они уселись у вросшего в землю одноногого столика. Матвей принёс соты с прошлогодним мёдом, подвинул их к Ивану.
Князь ел не торопясь, рассказывал пасечнику новости, делился своими сомнениями. А было о чём поведать старому Матвею. Всю зиму Иван не был на заимке. О Новгороде рассказал, что с западных рубежей ждут прихода ополченцев и боярских дружинников. Но больше всего привлекло внимание старика появление в Москве ханского посла.
- А что великий князь?
- Государь посла ещё не принимал. А в ярлыке хан зовёт великого князя в Орду, а ещё дань за все лета требует.
Старик взметнул седые брови.
- Государь заколебался, - сказал Иван, - а Дума против.
- Ты-то, княже, как?
- Я как и Дума.
- На том и стой.
Старик долго молчал, жевал бескровными губами.
- Много лет прожил я, княже, немало повидал. Но вот одно запомнил: не ронять честь свою. Коли не убережёшь, ничем её не поднимешь… Довелось мне повидать князя Шемяку.
Как бы раздумывая, рассказывать или нет, Матвей заговорил:
- Так вот, появился князь Юрий со своими дружинами, боярами-отступниками. О чём-то говорили долго. Понял я, чёрное дело замыслил князь Шемяка. Потом только узнал, деда твоего, князь Иван, ослепить намерились.
Молодой великий князь слушал внимательно. А старый Матвей продолжал:
- Человек делом своим красен либо позор на себя и на род свой навлечёт. Как тот князь Шемяка… Тебя, княже, судьба высоко вознесла, а может, так Богом указано, но гляди, великий князь Иван, не оступись…
Снова придвинул к князю чашу с кусками сот, облитых янтарными каплями мёда.
- Ешь, княже. А ты хошь меня слушай, хошь пропускай слова мои мимо ушей… Много вам ноне, князьям великим, в жизни начертано, сам же сказывал, Новгород мыслил по старине жить, немцы руки к землям русским тянули, а теперь вот ордынцы! Привыкли с Руси кормиться, не уймутся, пока им место не укажут…
И замолчал. Долго сидели не разговаривая. Вдруг Матвей спросил:
- С великой княгиней-то как? Уловил кислую усмешку на лице князя.
- Ты, князь Иван, с мачехой, с царевной византийской, поосторожней будь. Она ведь у великого князя, государя, завсегда перед очами… Так ли, нет, один Бог знает. Ты уж прости, князь, коли что не то молвил.
Поднялся молодой великий князь и в сопровождении старого Матвея направился к коню. Уже поставив ногу в стремя, сказал:
- Хорошо здесь у тебя, дед Матвей. К чему мне заботы княжеские дадены?
- Нет, князь, каждому Господь свою дорогу определил, иному тропку, а кому шлях широкий. Только ты не сбейся с него.
Обратная дорога всегда короче. Пока ехал, слова старого Матвея голову не покидали. И прежде замечал, что холодеет к нему отец. Не иначе, Софьино влияние сказывается.
Крымчаки, как саранча ненасытная, промчались по западному окоёму, Десну перевалили, Чернигов и Гомель пограбили и, переправившись через Сож, ушли в земли Литовского княжества, оставляя после себя дым пожарищ.
Ушли татары, а пожары продолжались. Горела и Москва в суше великой.
Сгорели подворья Андрея Меньшого, огонь сожрал и хоромы Андрея Большого.
Доселе Бочюка таких пожаров не видывал. Ежели степь горела в суховей, так ветер уносил огонь, а тут бревенчатые строения пламя лизало весело.
Москвичи на огонь кидались дружно, все выходили, даже великие князья брёвна растаскивали, жар сбивали.
А едва с пожарами справлялись, как тут же стучали топоры, везли кругляк из лесов, ставили хоромы заново.
Всё лето великие князья ханского посла не принимали. Боярин Патрикеев говаривал Бочюке: