Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотел я написать – Георгий Хованский-Куприянов, но дядя не разрешил. Когда Настя умерла, её решили рядом похоронить. И Федя, тот тоже там…
Теперь попробуйте представить себе вот что. В Москве об этой истории никто не подозревал. По документам я был сыном Насти – значит, «из крестьян». Лучше не придумаешь.
Я вижу, Вы сомневаетесь, – заметил он скептический взгляд Петра. -Всегда кто-нибудь да знает. Но если так, то не от меня. Я о себе ребятам старался ничего не рассказывать. И Эрна знала лишь, что я сирота, которого усыновила и вырастила добрая женщина. У нас оказалось много общего. Она тоже чувствовала себя сиротой. Чувствовала, то чувствовала, но люди, которые её не забыли, в Москве имелись. И когда мы поженились, они вскоре дали о себе знать.
Вы знаете, что Эрна рано ушла из дома. Она много лет почти не общалась с бывшими домашними. Очень редко видела мать. Иногда встречалась с тётей Ритой, и всё. Однако с течением времени Эрна, которой раньше не интересовался никто, делалась людям нужнее и нужнее. Она работала в известном на весь город роддоме. Потом в больницах. Многих знала. И тётя Рита, к примеру, стала к ней обращаться за помощью для дочки и для себя. К врачу хорошему хотелось попасть, место в клинике раздобыть, процедуры получить…
Свадьба у нас была студенческая, в лесу. «Взрослых» вообще не было, только ребята. Танцевали и пели у огромного костра. Мне костюм сосед по общаге одолжил. Платье невесте свои девчонки сшили. У одной однокурсницы дома занавески меняли. Старые хотели выкинуть. Она посмотрела и ахнула. Красивое кремовое кружево, два большущих полотна! Сначала подруги смеялись, а потом поглядели, прикинули так и этак – посадим на чехол, и пойдёт! Посмотрите на эту фотографию. Разве хуже, чем у теперешних из бутика?
Эрну сфотографировали одну в платье до полу из крупно сплетённого кружева с атласной вставкой углом как у пушкинской Царевны-Лебедь. Она улыбалась слегка испуганно и смущённо.
– Чудесное платье, Георгий Антонович! Интересно, как мало Эрна изменилась, – заметил Пётр.
– Это верно. Я, когда сведения о них дал задание собрать и первый отчёт увидел, тоже удивился. Но нам надо двигаться дальше. Начинается самое противное, – вздохнул Куприянов. – Я Вам сказал, они с тётей Ритой время от времени встречались. Она была неплохой человек, эта Рита. Ей хотелось как-то наладить отношения Эрны с матерью. Она решила – теперь, когда девочка вышла замуж, можно соблюдать приличия, по крайней мере. Потом дети появятся. Будут все встречаться по праздникам, почему нет? Делить им нечего. И если никто не возражает…
Действительно, на первый взгляд, никто и не возражал. Нас пригласили на Арбат, и мы пришли. Меня представили Кире, потом Цаплину. Все вели себя пристойно, горячей родственной любви не изображали, но и отношений не выясняли, искры не летели. Была, конечно, тётя Рита со своими, и они помогли разрядить обстановку. Хороший стол, бутылка шампанского – понемногу все разговорись, принялись шутить, а Ритин муж – рассказывать забавные анекдоты.
Мы оба были тогда уже в ординатуре. Когда встали из-за стола, заговорили, как водится, о медицине. С удовольствием обсуждали, что здорово иметь в «нашей семье» (!) двух врачей. Я заметил, как эти слова Эрну покоробили. На неё в тот момент публика не смотрела. Кокетничали со мной. И она, чтобы скрыть набежавшие слёзы, сделала вид, что уронила платок. Цаплин стоял в стороне и болтал о чём-то с Анитой. Эрна наклонилась, и он взглянул на неё. Случайно я перехватил этот взгляд и просто оторопел. Сказать, что в нём была неприязнь, значит – ничего не сказать! В глазах отчима светилась неприкрытая ненависть. Такие видел я у приполярного волка на биостанции. Его только выпустили из клетки, и он ощерился на людей.
Я говорил Вам, что в институте был на хорошем счету. Политика всерьёз меня не занимала. Наверно, меня тогдашнего следует назвать законченным конформистом. Родителей погибших я этой проклятой системе не простил и не забыл. Но сам решил выжить во что бы то ни стало. Мы все были комсомольцы, иначе в институт поступить было невозможно. Исключение из Комсомола, кстати, означало автоматическое исключение и из Вуза. И странно, я никуда сам не рвался, но может, тоже от того, что парень, меня постоянно выдвигали. Я быстро дорос до секретаря комитета Комсомола своего факультета. Со мной поговорили и намекнули, что пора в партию. Я не возражал. Мне дали рекомендации с дорогой душой и тут же назначили заседание партийного бюро.
Я сам тем временем мечтал стать хирургом. Хирургом – ортопедом, мне лавры Илизарова не давали покоя. Я всюду лез без мыла, где только можно, чтобы присутствовать на интересных клинических случаях. А если уж удавалось ассистировать, был счастлив как малое дитя. И тут удивительно, но факт – моя комсомольская карьера дюже помогла. Я был по общественной линии со многими влиятельными людьми в институте знаком. Если я просил, то мне не отказывали. Ради справедливости надо сказать, что я стремился честно усовершенствоваться, и это вызывало симпатию.
Дипломная тема была утверждена. Уже на меня послали запрос из Института хирургии. Профессор, заведовавший отделением, жал мне руку и утверждал, что рад предстоящей совместной работе. У Эрны тоже всё было в порядке. Житейские трудности нас мало волновали. Казалось, всё идёт хорошо.
И вот однажды вызывает меня к себе секретарь парторганизации и, пряча глаза, говорит, что возникли непредвиденные осложнения. Дело о моём приёме в партию придётся отложить. Одна из рекомендаций отозвана.
Но почему?
Он мнётся, переводит разговор на другую тему. И продолжает, что он ко мне всегда хорошо относился, ничего против меня лично не имеет, и потому хочет меня предупредить. Пусть это не будет неожиданностью. Всегда лучше подготовиться, правда? Скоро перевыборы, так вот. Партком настоятельно порекомендует факультетскому бюро другого секретаря!
Я быстро понял, что вопросы задавать бесполезно. Дальнейшее выслушал молча. Он со своей стороны был явно рад, что я не качаю прав. И под конец, прощаясь, вдруг сам спросил: «Гера, ты недавно женился? И на нашей студентке?» Ну, я кивнул. «Скажи, как ее зовут?» «Мою
