Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пётр откинулся на спинку кресла и рассмеялся с некоторым облегчением. Это, похоже, была честная игра.
– Ясное дело, проверял, Георгий Антонович! А Вы как думали? Я профессионал и любителем не прикидываюсь. Прибедняться тоже не люблю. У меня есть разные возможности. Это касается и технических средств, и информации. Появляется, откуда ни возьмись, человек, которого все считают много лет назад умершим! Вмешивается в дело, где одна женщина исчезла, и один труп. И я не проверю, что это за фрукт? Мне самому жить ещё не надоело! Да ведь и Вы меня, кстати, проверяли!
Тут засмеялся и Куприянов.
– Всё знает, бестия такая! А я и рад. Я рад, что Вы профессионал. Я абсолютно серьезно хочу сделать всё от меня зависящее, чтобы… чтобы… Как Вам сказать? Жизнь назад не повернёшь. У меня больше не было детей. И не будет. Я очень хочу с Пашей объясниться. Начать, а потом осторожно развить отношения. Эрну уговорить простить. Или уж если не простить, то зла не держать. Сделать для неё всё, что в моих силах. Я понимаю, как ей тяжело пришлось. Сам прошёл огонь и воду. Карабкался, ломая ногти и обдирая руки. Всё и всех зубами грыз.
Куприянов насупился. Лицо его потемнело, взгляд стал мрачным, он сжал кулаки. Кулаки были у него примечательные – тяжёлые, массивные, в шрамах и рубцах на тыльной стороне рук. Пётр себе сразу чересчур живо представил это самое «грыз». Он решил закинуть ещё одну удочку.
– Я на Вас смотрел, Георгий Антонович и откровенно любовался, – совершенно искренне сказал он. – У Вас и годы не велики, особенно по теперешним временам. А внешность, так просто героя-любовника! Что это Вы? Ну, не было. А почему ж не будет? Я знаю, что Вы не женаты. Но всё можно наверстать!
– Видите ли, дорогой мой, я в Афгане, действительно, не умер. Но в плен попал. Бежал, меня ловили, били и сажали в зиндан… В общем, поверьте на слово, я ведь как-никак, врач. Не будет у меня детей. Не может их у меня больше быть, – мрачно пробурчал Куприянов. И добавил. – Вы гораздо моложе. Вы, наверно, не можете себе представить, каково мужчине такое сознавать.
В ответ на это слова Синица бросил на него исподлобья быстрый странный взгляд, но ничего не сказал. А после небольшой паузы извинился.
– Георгий Антонович, простите, я понял. Я не должен был этого касаться. Зато других обстоятельств Вашей биографии я касаться обязан.
Итак. Всё, что я от Вас услышал, совпадает в целом с моими сведениями из сторонних источников. Вы приехали из-под Киева в Москву, поступили в Медицинский, где познакомились с Эрной Мухаммедшиной. Оба были студентами, когда поженились. После окончания института Вы завербовались на заставу в Афганистан инфекционистом. Там попали в плен, и все думали, что Вы, как многие другие Ваши товарищи, погибли. Об этом известили семью. Подробностей тогда никому не сообщали. «Пал смертью храбрых, выполняя свой интернациональный долг», и дело с концом. Но Вы выжили и после многих мытарств вернулись на родину. Вернувшись же, Вы к своей «вдове» не поехали. Родившимся в Ваше отсутствие сыном вообще не интересовались. А Эрна Александровна, собравшаяся было разводиться, поскольку Вы ребёнка не захотели и уехали, оставив её беременной, по сию пору считает Вас умершим.
– И Вы хотите, без сомнения, узнать, почему я её бросил? – нахмурился Куприянов.
– О, нет. Пока – нет! Я хочу услышать честный ответ на другой вопрос. Скажите, а почему Вы на ней женились? – стукнул по столу ладонью Синица и встал.
– Ах вот оно что! – горько усмехнулся Георгий Антонович. – Законно, не спорю. Сбежал, негодяй, от беременной жены. Растить сына не помогал. Разбогател – тоже не помогал. Такой женился, конечно, по расчёту. Но Эрна на завидную партию нисколько не походила. Она была бедна, как церковная мышь. Вы знаете, мы так и познакомились. Не в самом институте, а на «шабашке». Я, так же, как и она, вынужден был постоянно работать по вечерам. И мы с ней в одной больнице вместе дежурили. Да, так вот. Если не деньги и родительская протекция, тогда что? Тут и спрашивать не надо! Прописка! Московская прописка для нас – провинциалов была порой поважней приданого!
Синица слушал эту взволнованную речь, не перебивая. Он ничем не помогал рассказчику и не мешал. Не возмущался и не протестовал. Но и не отводил от него внимательного взгляда. Куприянов ходил по комнате, рубил правой рукой воздух и под конец остановился перед Петром.
– Пётр Андреевич, я должен Вас разочаровать. Женился я исключительно по любви. Надеюсь, мы вместе найдём мою жену. И она вам подтвердит, я в этом уверен. Она ни секунды в этом не сомневалась.
– Что, так прямо и не думали о прописке? – с иронией недобро прищурился Синица. Он позволил себе слегка выпустить коготки.
– Очень даже думал, Пётр Андреевич! Может больше, чем другие «иногородние», как нас тогда называли, вместе взятые. Вы позже поймёте, почему.
Вообще говоря, для меня это не было слишком трудно – в Москве остаться. Во-первых, парней тогда в медицине было много меньше, чем девчат. Нас всюду – на любой работе – явно предпочитали. Для молодого врача мужского пола начальство было готово хлопотать о льготах и лимитах, служебных квартирах и прописках. Если и не в Москве, то в ближнем Подмосковье наверняка. Я уж и не говорю о военных! Учился я неплохо, на кафедре был на хорошем счету. И лучше бы учился, но очень тяжело быть вечно полуголодным и недоспавшим. Ну, это я уже говорил. Кроме того… я не был самовлюбленным индюком – однако видел, что девушки в институте меня не избегают. А среди них всякие встречались. «Блатные» бездельницы, успешно прошедшие при поступлении «конкурс родителей», толковые работящие девчонки из хорошо обеспеченных семей, да мало ли!
– Тут я охотно верю Вам на слово, – примирительно заметил Синица.
– Я очень, просто отчаянно хотел остаться в Москве, начать новую жизнь, – между тем продолжал Куприянов свой рассказ. – Но вот жениться для этого? Специально жениться! Это мне
