1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Мехлис был настолько ретив в кровожадности, что даже такие «заслуженные корчеватели», как Сталин и Ворошилов, вынуждены были его иногда притормаживать. В этом плане по-своему символична история спасения корпусного комиссара А.В. Хрулева, рассказанная им самим в 1960 г. молодому историку Г.А. Куманеву. Хрулев вспоминал, что когда в марте 1942 г. его назначили наркомом путей сообщения СССР и он был приглашен на сталинскую дачу, то, улучив момент, он вопросил Сталина: «Я не совсем понимаю отношение ко мне – в 1938 г. требовали моего ареста, а теперь назначили наркомом путей сообщения. Какое несоответствие!», на что Сталин ответил: «Мехлис, как только пришел в ГлавПУР в конце 1937 г., начал кричать о том, что вы – враг, что вы – участник военно-фашистского заговора. Щаденко вначале защищал вас. Кулик последовательно заявил: «Не верю. Я этого человека знаю много лет и не верю, чтобы он был замешан в каком-то антисоветском, контрреволюционном деле». Поймите мое положение: Мехлис кричит «враг». Потом Щаденко подключился к Мехлису. Вы понимаете, как обстояло дело при решении этого вопроса в Политбюро. Когда я задал Ворошилову вопрос, что же нам делать, Ворошилов сказал: «Теперь ведь такое время – сегодня тот или иной подозреваемый стоит на коленях, клянется, что ни в каких заговорах не участвовал, никакой антисоветской и антипартийной работы не вел, а завтра подписывает протокол и во всем сознается»245. Далее Хрулев вспоминал, что он весь этот разговор передал Ворошилову и тот заявил: «Это неверно. Если бы я тогда заколебался, вас бы не было»246. Когда после обсуждения в 1938 г. вопроса о Хрулеве Сталин велел Мехлису и Ежову оставить Хрулева в покое, Мехлис прямо заявил последнему: «Скажите спасибо Ворошилову. Он вас своим авторитетом оградил и не дал мне поступить так, как следовало бы поступить, но я заявляю вам, что постараюсь сделать все возможное, чтобы добиться своего»247.

Недавно стало известно, что Мехлису хотелось «схарчить» и мало кому тогда известного комбрига Г.К. Жукова, будущего знаменитого полководца Второй мировой войны. В своем письме Н.С. Хрущеву и А.И. Микояну от 27 февраля 1964 г. сам Жуков вспоминал об этом так: «В 1937—38 годах меня пытались ошельмовать и приклеить ярлык врага народа. И, как мне было известно, особенно в этом отношении старались бывший член Военного совета Белорусского военного округа Ф.И. ГОЛИКОВ (ныне маршал) и нач. ПУРККА МЕХЛИС, проводивший чистку командно-политического состава Белорусского ВО»248.

При такой совершенно ясно выраженной «доносной» позиции начальника Политуправления РККА многие военные комиссары и другие политработники на местах стремились не отстать от московского начальства и усердно стряпали свои доносы. Нередко самыми настоящими доносами являлись очередные и внеочередные политдонесения. Чтобы снять с себя ответственность за провалы в работе, они, чутко улавливая спрос на «подозрительных», спешат доложить о «засоренности» кадров.

Начальник редакторских курсов старший политрук Зуб 11 апреля 1938 г. пишет письмо Мехлису. В нем он делится впечатлениями о своем пребывании на Всеармейском совещании политработников: «Слушал Ваш доклад и заключительное слово, речь наркома – и совершенно ясно представляю, каким должен быть сегодня комиссар», и что задача Высших Военно-политических курсов (ВВПК) при Политуправлении РККА «подготовить настоящего воинствующего комиссара, до конца преданного нашей партии, Центральному Комитету и лично товарищу Сталину»249. Засвидетельствовав таким образом свою преданность руководству и «лично товарищу Сталину», старший политрук Зуб стремится показать и свою бдительность. Он пишет о том, что работа курсов идет плохо. И главная причина в том, что руководство курсов и преподавательский состав засорены. И вот в чем он видит эту «засоренность»: «Начальник курсов бригадный комиссар тов. Сухотин – участник белорусско-толмачевской оппозиции… Начальник кафедры ленинизма т. Арский также с каким-то темным пятном в прошлом. Лекцию по национальному вопросу прочел явно неудовлетворительно. Не освещена роль тов. Сталина. Не использовал материал тов. Берия»250. Через две недели, 24 апреля 1938 г., с аналогичным доносом к Мехлису обращается батальонный комиссар Толмачев: «Подавляющее большинство и руководящего и преподавательского состава имеет за собой приличные «хвосты», и мне думается, что этим кадрам не место на курсах»251.

Во мнении многих политработников, партийных функционеров и даже командиров все более утверждалась мысль не только о возможности, но и чуть ли не о необходимости доносов. Кое-где они стали рассматриваться как дело естественное, само собою разумеющееся. Так, в августе 1938 г. командира 95-го кавполка (24-я кавдивизия) полковника С.М. Гловацкого обвиняли в том, что был в близких отношениях с арестованными к этому времени «врагами народа» бывшим помощником командира дивизии полковником Ф.Т. Мысиным и его женой, которых хорошо знал с 1923–1924 гг. «Гловацкому было известно, что жена Мысина является дочерью офицера, но об этом он до самого ареста не поставил в известность партийную организацию»252. К немедленному сообщению (доносу) о всем подозрительном призывали и на партсобраниях. По свидетельству бывшего шофера начальника ВВС командарма 2-го ранга Я.И. Алксниса некоего Замараева, инструкторы политотдела Еремин и Симонов «на закрытом партийном собрании говорили о том, чтобы невзирая на лица мы сообщали все, что, на наш взгляд, имеет некоторое сомнение о связях с врагами народа»253.

Под подозрение, под контроль, под надзор немедленно бралось любое самостоятельное суждение, хоть чем-либо отличавшееся от предлагаемого официального. Вот, например, как различные проявления самостоятельности и человечности трансформировались в самый настоящий «компромат» под рукой поднаторевших в выполнении «установок» людей. 15 июня 1938 г. военный комиссар 11-й отдельной мехбригады батальонный комиссар И.З. Сусайков и начальник политотдела бригады батальонный комиссар Н.К. Попель составили и подписали политическую характеристику на командира учебного батальона этой бригады майора В.И. Каледина. Среди прочего там записано: «После партийного актива, обсуждавшего письмо Всеармейского совещания политработников, выступил со злобой против установок партии о комиссарах, заявив: «Теперь комиссар все, а командир ничто. Создается недоверие к командному составу». Позднее Каледин заявлял, что «хозяин части не я, а комиссар»254. И Сусайков, и Попель – политработники не из худших. В годы войны они проявили себя в целом неплохо. Но вот в 1938 г. и они готовы затоптать, загубить любого человека, посмевшего высказать правду. Ведь действительно, комиссар был поставлен на первое место, ведь политхарактеристику, которая решала судьбу любого военного, писал не командир-единоначальник на комиссара, а комиссар на командира-единоначальника. И тот обязан был смириться и пикнуть не смел. А если пикнул – это сразу фиксируется, отмечается, что пикнул и сразу же дается «политическая оценка» – «со злобой». Здесь же мимоходом бросается намек, вроде бы «происходит из кулацкой семьи». Ну и, конечно же, не обойден и такой «криминальный» факт, что муж сестры жены, бывший майор, арестован как враг народа, сестра жены после ареста мужа проживала у Каледина, сына ее воспитывает Каледин. «Все эти факты, – заключают бдительные Сусайков и Попель, – показывают, что Каледин политического доверия не внушает. Но это наше сомнение в данное время тщательно проверяется»255. Конкретно ничего – а дегтя не пожалели…

А вот как оценивались в политхарактеристиках некоторые другие командиры:

– Комбриг Батов П.И. – командир 3 ск (МВО). 1897 г. р., из крестьян, служащий. В старой армии – унтер, в 1917 г. окончил школу прапорщиков. С 1919 года состоял членом ВКП(б), но механически выбыл в связи с отрывом от парторганизации. В 1929 г. вновь вступил в ряды ВКП(б). Женат на латышке, у которой две сестры в 1920 г. уехали в Польшу. В сентябре 1938 г. органами НКВД арестован, как враг народа, брат Батова. По заявлению Батова – связи с ними не имел256.

– Комбриг Снегов М.Г. – начальник Управления делами НКО. 1896 г. р., кандидат ВКП(б) с 1930 г. В партию в первый раз вступил в 1919 г., но был исключен комиссией по чистке в 1921 г. Предъявлены обвинения: непролетарский уклад жизни, женат на генеральской дочери и сам сын полковника, карьерист. Враг народа Булин представлял Снегова для назначения на должность начальника АМУ РККА257.

– Комдив Захаров М.В. – хвалил Уборевич (когда Захаров был начальником одного из отделов штаба БВО); хвалил Егоров (когда Захаров был слушателем Академии Генерального штаба)258.

– Комдив Веревкин-Рахальский Н.А. Его дед – генерал Веревкин участвовал в походе Скобелева в Средней Азии. Начиная с Туркестанского фронта (1919 г.) соприкасался и находился в близких отношениях с целым рядом разоблаченных злейших врагов народа (Белов, Ефимов, Уборевич, Шмидт и др.)259.