1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

На основе вышеприведенных доказательств считаю, что Г.К. Жуков не мог быть и не был делегатом съезда 1-й армии в ноябре 1917 г. И, следовательно, донос на маршала Егорова написан каким-то другим лицом. Конечно, в ходе революции возможны всякие совершенно невероятные для обычных условий пертурбации. И абстрактная возможность избрания унтер-офицера из-под Харькова делегатом съезда армии, находившейся в Прибалтике, была. Но это именно абстрактная возможность. Примерно такая же, как названная Гегелем возможность избрания турецкого султана Папой римским. И бремя доказательства превращения ее в реальную лежит на тех историках, которые, не затрудняя себя поисками доказательств, считают возможным «просто так» бросить добавочную тень на и без того далеко не безгрешного маршала Жукова.

Вызывает возражение и утверждение А.Н. Мерцалова и Л.А. Мерцаловой о том, что это письмо будто бы обнаружено Д.А. Волкогоновым и В.В. Карповым в личном деле Г.К. Жукова. Это не совсем так. Волкогонов (впервые частично опубликовал этот документ, но имя Г.К. Жукова печатно не назвал, хотя и, как он лично мне говорил, подразумевал именно его), о личном деле Жукова вообще не упоминает и ссылается на архивный источник. Это письмо хранится (и выявлено) в фонде Управления делами НКО СССР (РГВА.Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1048. Л. 37) и на нем отмечена дата поступления его в канцелярию НКО – 28 января 1938 г.

В подлинности письма никаких сомнений нет. Но кто же его автор? По версии историка Ю.А. Геллера, это комдив Г.В. Жуков, служивший в то время помощником инспектора кавалерии РККА Маршала Советского Союза С.М. Буденного. Геллер имел возможность сравнить почерк подписи на доносе с другими подписями Г.В. Жукова. Сразу же, кстати, становится ясным, почему доносчик дважды ссылается на свой предварительный разговор с Тюленевым. В это время комкор И.В. Тюленев служил заместителем инспектора кавалерии РККА, т. е. фактически непосредственным начальником Г.В. Жукова. Вроде бы все становится на свое место.

В заключение раздела еще раз скажем, что в 1937–1941 гг. почти каждый донос рано или поздно «срабатывал».

«НКВД НИКОГДА НЕ ОШИБАЕТСЯ…»

Массовые аресты, затронувшие все слои и классы общества и лиц самого различного социального положения от рядового колхозника до наркома, от красноармейца до маршала Советского Союза, отозвались тяжелой болью прежде всего в сознании их родных и близких. Но не могли не встревожиться и те, кого пока миновала чаша сия. Как ни был забит и ко всему приучен советский народ, такого размаха арестов в стране еще не бывало. Говорить вслух об этом боялись. Но мысли-то не могли не беспокоить. И прежде всего думалось о том, куда смотрит ВКП(б) и прокуроры. И вот чтобы «зло пресечь» и не допустить ни малейшего брожения умов, в оборот был запущен пропагандистский тезис о том, что НКВД знает, что делает, что это ведомство никогда не ошибается, и поэтому всем, оставленным на свободе, не следует волноваться. Ведь их-то не «взяли»… Посильное участие в сотворении этого очередного мифа принимали и функционеры самого НКВД, начиная с наркома. Когда арестовали лечившего Ежова врача, профессора Левина, то его жена позвонила по телефону сиятельному пациенту своего мужа и высказала предположение, что это, должно быть, ошибка. Ежов ответил: «НКВД не ошибается»276.

Эта идея внедрялась со страниц газет и журналов, с театральных сцен, и с экранов кинотеатров, из уст лекторов и докладчиков. Дело дошло до того, что, как вспоминает бывший польский генерал Владислав Андерс, захваченный в плен в 1939 г., даже в кабинете следователя НКВД, некоего полковника Кондратика, на стене красовался лозунг, гласивший, что «НКВД никогда не ошибается»277.

Но для того чтобы этот тезис как-то воздействовал на умы людей, надо было не только сколь возможно часто его произносить, но и чем-то доказывать. В качестве главных доказательств его выдвигались прежде всего два постулата. Один из них состоял в том, что НКВД выполняет волю Коммунистической партии, мудрого рулевого, который безошибочно ведет весь народ по пути строительства нового общества и так же безошибочно направляет и всю деятельность НКВД. Другое «доказательство» звучало так: вся «очистительная работа» органов НКВД проходит в русле революционной законности, с участием прокуроров, и это дает дополнительную гарантию безошибочности любых акций НКВД. Попробуем же разобраться в этих двух столь усиленно навязывавшихся ложных утверждениях.

Начнем с рассмотрения проблемы взаимоотношения НКВД и ВКП(б). В какой-то мере я ранее уже касался этого вопроса, в общем плане. Здесь же намерен рассмотреть на конкретном историческом материале отношение, позицию представителей ВКП(б) в войсках (военные комиссары, политотделы, парторганизации) к действиям особых отделов НКВД и особенно к арестам военных коммунистов.

Прежде всего считаю необходимым еще раз решительно выступить против широко распространенной и поныне внедряемой идеи о том, что якобы органы НКВД в 1937–1938 гг. вышли из-под партийного контроля и отсюда все безобразия. Эта идея содержалась уже в постановлении ЦК и СНК от 17 ноября 1938 г. Реанимировал ее Н.С. Хрущев в 1956 г. в своем известном докладе на XX съезде КПСС. Заявление одного из палачествовавших сотрудников НКВД некоего Родоса: «Я считал, что выполняю поручение партии», Хрущев совершенно бездоказательно назвал «циничным»278 и тем самым дал понять, что органы НКВД действовали якобы вопреки воле партии.

Прошло 30 с лишним лет, и эта идея продолжала варьироваться на самые различные лады. Г. Бордюгов и В. Козлов в 1990 г. утверждали: «К началу 1937 года произошло резкое нарастание полномочий чрезвычайных органов, они вышли из под контроля партии»279. В 1991 г. Б.А. Викторов сетовал на то, что «органы НКВД перестали считаться с партийными органами и с прокуратурой»280. В 1992 г. О.В. Хлевнюк, процитировав постановление ЦК и СНК от 17 ноября 1938 г. о том, что нарушения законности «были возможны только потому, что пробравшиеся в органы НКВД враги народа всячески пытались оторвать работу НКВД и Прокуратуры от партийных органов, уйти от партийного контроля в руководстве», принял всерьез эту самую настоящую дезинформацию, попытку ЦК ВКП(б) уйти от ответственности за чудовищные дела, творимые безраздельно руководимыми им и генеральным секретарем органами НКВД, и не без горечи сетует, что «в период массового террора партийные комитеты во многих случаях, по существу, попадали под власть органов НКВД…»281.

Разумеется, ситуация в различных республиках, краях и областях имела свои особенности взаимоотношений между управлением НКВД и соответствующим партийным комитетом. Но что касается центра, то принцип безусловного подчинения Наркомата внутренних дел СССР Центральному Комитету ВКП(б), Политбюро ЦК, генеральному секретарю проводился в жизнь безусловно, неуклонно и беспрекословно.

Полномочными представителями ВКП(б) в РККА были военные комиссары, целая сеть политорганов и партийных организаций, действовавших под общим руководством Политуправления РККА, работавшего на правах военного отдела ЦК ВКП(б). Следовательно, Политуправление РККА имело все уставные и довольно реальные возможности определенного контроля за деятельностью особых отделов в армии. А уж что касается партийности военнослужащих – то это была безраздельная епархия политорганов и существующих при них партийных комиссий. Какое значение для арестованных имела позиция парторганиаций, можно судить по тому, что на 1 января 1937 г. в партии состояло 87 % всех командиров полков, 92,9 % командиров бригад, 93,2 % командиров дивизии, 95,2 % командиров корпусов, 100 % военно-политического состава282.

Но как хорошо известно, далеко не каждая реальная возможность превращается в действительность. Многое в этом процессе в общественных явлениях зависит от характера, способностей, нравственного облика конкретных исторических деятелей, особенно возглавляющих тот или иной участок работы. Как уже неоднократно отмечалось, большинство командиров и политработников еще до вскрытия «военно-фашистского заговора в РККА» воспитывались в духе немедленной и беспощадной расправы с любыми проявлениями инакомыслия, а тем более протеста против установленных, по сути, деспотических порядков. И пример в этом явно безнравственном деле показывали сами руководители Политического управления РККА Гамарник и Осепян. По соответствующим представлениям, меморандумам и спецсообщениям Особого отдела ГУГБ НКВД СССР они не только санкционировали увольнение из армии всех военных, попавших в поле зрения особистов, но и самовольно брали на себя совершенно не присущие им функции прокуроров. На сообщение начальника Особого отдела ГУГБ И.М. Леплевского о том, что заместитель начальника политотдела 73 сд полковой комиссар А.И. Ильин, начальник финотдела штаба СибВО Е. Космин и др. являются активными участниками «антисоветской троцкистской организации», начальник ПУ РККА без всякой проверки налагает резолюцию: «Уволить и арестовать Ильина и Космина… 17/IV-37. Гамарник»283.