Император Александр III - Владимир Петрович Мещерский

class="p1">Нет! Против такого рассуждения протестует чувство патриотизма. Празднества минувшей осени лишены были всякой декадентской экзальтации. Франция и Париж пережили тогда великие события, в которых мы видим источник нашего могущества и надежды. В эти чудные часы даже вечно кричащая политика, и та молчала; политические партии, ожесточенно оспаривающие друг у друга власть, на это время позабыли о своей вражде. Не было не только врагов, но и недругов. Общее чистое и глубокое чувство соединяло всех, и все мы думали только о дорогой нам Франции, переставшей быть одинокой среди вооруженной Европы. И что было особенно чудно, что нас так трогало, это – сознание, что при малейшем намеке на внешнюю опасность мы встретим согласие и единство и что атмосфера ненависти разъединения, среди которой, к глубокому сожалению, приходится нам жить, очистится при первых же звуках военной трубы.

Кто дал нам эту уверенность, помогающую нам перенести сегодняшнее горе и обеспечивающую нашу будущность? Дала нам ее русская нация, конечно, с которою отныне мы связаны могучими узами взаимной искренней симпатии и общностью освященных интересов, но русская нация действовала по указаниям своего Верховного Вождя. Ему-то, благородному, справедливому, великодушному Императору Александру III, кончина которого повергла нас в столь глубокую скорбь, Франция обязана своим настоящим положением.

К кратковременному царствованию почившего Императора история, несомненно, поставит чудные слова писания: Transiit benefaciendo. История скажет, что, имея самодержавную власть, Александр III отдал ее на служение праву; что, будучи самым сильным, Он стремился быть и самым справедливым, и имя Его будет занесено в число великих исторических имен, прославившихся мудростью и добрыми делами.

Как прекрасна власть, когда она понимает и исполняет свое назначение. Сколько величия в этом Царе, которому повиновался и вместе с тем обожал многомиллионный народ, в этом Царе, бросившем грозный взгляд на Европу. Возмущенный безнравственным и недостойным союзом трех против одного, Он громовым Своим голосом сказал: “Довольно!” – и, бросив Свой меч на наиболее легкую чашку весов, установил равновесие и обеспечил мир мира.

Излагая подобные мысли, я отнюдь не забываю той опасности, какою может угрожать абсолютная власть интересам наций при неправильном пользовании, но, с другой стороны, я не могу игнорировать то жестокое заблуждение, в коем мы уже давно пребываем, благодаря правительству, созданному самим же народом. Я с грустью наблюдаю бесплодную болтовню, напрасную суету наших собраний, в которых участвуют самые посредственные, недостойные люди, попавшие в число депутатов по глупому капризу избирательного большинства; с не меньшим сокрушением смотрю я и на представителей нашей власти, представителей почти безответственных, в большинстве случаев не умеющих желать и не знающих, чего, собственно, следует им добиваться.

Сколько смут, раздоров, беспорядков. Какой во всем недосмотр! Какое бессилие власти! Но никогда не следует падать духом. Быть может, переживаемая нами эпоха является агонией той великой социальной агитации, которая вот уже столетие как совершается во Франции. Так точно океан еще долго шумит и подымает высоко свои могучие волны после того, как затихает ветер и проясняется небо. Будем надеяться, что спокойствие и порядок восторжествуют и дадут жизнь разумной свободе, согретой братскою любовью. Среди наших опасений и неуверенности как не удивляться великой, непреклонной и притом безусловно свободной воле, воле определенной, твердой, не встречающей никаких противоречий, не знающей никаких преград, воле, какую являл собою Император Александр III, создавший франко-русское соглашение, поставившее народы тройственного союза как бы в крепкие, железные тиски. Совершив это великое деяние, Он приобрел всеобщую благодарность. Мощною рукой поддерживал Он мир, правда, мир вооруженный, но в наше еще слишком варварское время другой и невозможен; вместе с тем Он не потерпел вопиющей несправедливости и позволил Франции вновь занять подобающее место среди великих народов.

Об этом поклянемся никогда не забывать.

Посмотрите на чудесные результаты великой воли. Они продолжаются, они пережили Того, Кто сказал: “Я так хочу”! Первые слова, сказанные молодым Монархом, свидетельствуют о Его твердом намерении приять как священное наследие политику Своего Родителя. Как человек, Император Александр III завещал Своему Сыну самые высокие и самые трогательные добродетели; как Император, Он оставил по Себе память как о монархе, вся жизнь которого была посвящена добру и правде. Как только жизнь покинула незабвенного Императора Александра III, Его Сын, Император Николай II, сейчас же заявил, что и Он желает быть другом Франции, и все французские сердца, преисполненные чувством сыновнего горя, откликнулись на этот высоко-великодушный призыв.

Одна из парижских газет предложила возложить, по подписке, венок на гробницу почившего Императора. Это прекрасно, но Франция уже давно послала Ему другой, несравненно более ценный венок, скованный из прочного металла – из золота нашей дружбы; он украшен самыми чистыми бриллиантами – нашими слезами, вызванными чувством глубокого горя».

Бывший французский министр иностранных дел Флуранс, потрясенный известием о кончине Императора Александра III, написал для «Золотой Книги» нижеследующие строки.

«Вся Россия в настоящую минуту погружена в глубокую печаль; пусть же она знает, что и Франция разделяет ее скорбь. Взаимное сочувствие обеих наций выразилось в Кронштадте и Тулоне, но сегодня, более чем когда-либо, сердца обеих наций бьются в унисон.

Изображение Александра III на червонце 1894 года

Император Александр III был истинно русским Царем, какого до Него Россия не видала. Конечно, все Романовы были преданы интересам и величию своего народа. Но, побуждаемые желанием дать своему народу западноевропейскую культуру, они искали идеалов вне России, вне мира, чисто московского; они искали эти идеалы то во Франции, то в Берлине, а также отчасти в Швеции и Англии. Император Александр III пожелал, чтобы Россия была Россией, чтобы она прежде всего была русскою, сам Он подавал тому лучший пример. Он явил Собою идеальный тип истинно русского человека. В этом смысле память о Нем навеки сохранится среди русского народа, видевшего в своем Царе чуть не легендарного великого героя.

Будучи наиболее русским, Император Александр III в то же время искренно и вполне бескорыстно любил Францию. Среди Его предшественников все, или почти все, удостаивали Францию чувством симпатии и расположения, и это чувство сказывалось с особенною силою в тяжелые для Франции времена. Но как ни было искренно это чувство расположения, оно часто колебалось среди других, не менее искренних тенденций; в силу политических осложнений и комбинаций, оно нередко отходило на второй план.

Прежде чем взойти на Прародительский Престол, даже раньше, чем стать, вследствие преждевременной кончины Цесаревича Николая, Наследником Престола, Александр III уже понимал и любил Францию. Он еще более привязался к ней после перенесенных ею невзгод. Он с