Император Александр III - Владимир Петрович Мещерский

На другой день, вечером, в Большом Московском Императорском театре был парадный спектакль. Император был в парадной кавалергардской форме. Войдя в ложу, Государь осмотрел залу, причем остановив бинокль на ложе, занятой представителями иностранной прессы, своими черными фраками резко выделявшимися среди блестящих мундиров всей остальной публики, улыбнулся и сказал: “А, там собрались нигилисты!”

Я прекрасно помню, что уже одиннадцать лет тому назад, т. е. в эпоху коронации, при Русском Дворе было приказано с особенным вниманием относиться к представителям Франции. В своей корреспонденции, написанной в 1883 году, я нашел следующее сообщение:

“Россия отнеслась в высшей степени любезно и внимательно по отношению к представителям иностранной прессы. Что касается нас, парижан, то в редком из офицеров Кавалергардского полка мы не встретили старого знакомого, готового оказать нам всякое гостеприимство. Немцы положительно ревнуют нас к русским, выказывающим нам особенную симпатию.

Если бы у нас имелось правительство, то завтра же тройственному союзу был бы поставлен солидный противовес, а Франция приобрела бы сто миллионов верных союзников”.

В то время, однако, никто еще не мог предвидеть Кронштадтских событий. Но Кронштадт уже и тогда чувствовался в воздухе. Прежде чем вылупиться из яйца, знаменитое соглашение в течение восьми лет пребывало под спудом. От этого союз только выиграл в прочности, так как теперь, чтобы расстроить, необходимо прежде изгнать из памяти обитателей русских изб и французских лачуг всякое воспоминание о чудном образе в Бозе почившего Императора Александра III.

Франция переживает национальное горе, оплакивая безвременную кончину Царя-Миротворца, оказавшего Франции так много благодеяний.

Но наша скорбь идет прямо от сердца; она чужда каких бы то ни было интересов, да иначе и быть не может, так как отныне интересы обеих наций слишком перемешались между собою, равно как их души успели настолько сродниться, что не может быть и речи ни о каком делении интересов. И с этой минуты, как русская душа стала французской, и Царь не может быть никем другим, как французским, так Он воплощает в Себе душу всей России.

Вот почему мы, забывая личные интересы, всецело отдаемся постигшему нас горю, оплакивая кончину доброго, великодушного и великого Монарха. Оставаясь сильною и вооруженною, Франция может быть полезна России, равно как и последняя полезна Франции. Я говорю – полезна, чтобы не сказать необходима.

Слезы, проливаемые обеими нациями, послужат еще к большому упрочению взаимных симпатий, которые могли бы выразиться в более сильной форме, если бы между обоими государствами не было бы столь великой разницы в системах внутреннего управления и политических принципах».

Член Парижского Института Анатоль Леруа-Болье, написавший несколько очерков о России и дважды объехавший Россию, посвятил памяти Императора Александра III симпатичную статью, которая была напечатана в Revue de Paris.

«Взгляды всех французов обращены, – писал Леруа-Болье, – к берегам Крыма, где борется со смертельным недугом Великий Император, единственный в Европе протянувший Франции руку. Если молитвы народа могут остановить смерть, Александр III будет спасен. На долю Его выпал тяжелый долг, и еще вчера Он так свободно нес на своих могучих плечах необъятную тяжесть громадных Своих обязанностей. Сила и здоровье казались преобладающими свойствами Его цветущей и спокойной натуры. Он так был мужественен и телом и душой, благополучно пережил столько испытаний, что нам Он казался положительно неуязвимым. Он воплощал в Себе народный идеал национальных легенд, представлялся гигантом, одаренным непомерною силою и детски простым и великодушным характером.

О мертвых можно говорить только одну правду; только о нихъ и высказываются правдивые суждения. Но о таком человеке, о спасении которого молится весь мир, можно и при жизни сказать то, что со временем повторит беспристрастная история.

История назовет Его истинно русским Царем… Да, Он был вполне русским и любил это показать. Невзирая на высокое, занимаемое Им положение, простой русский мужик видел в Нем плоть и кровь своей расы. Он, – что редко удается видеть у трона, – обладал всеми достоинствами честного человека, но вместе с тем не был лишен и тех свойств, которыми отличаются великие Монархи. Всем известна Его простота, чистота Его домашней жизни. Блестящий, шумный Зимний дворец Он променял на более скромный, уединенный Гатчинский дворец, где Он всецело отдавался радостям семейной жизни. Глубоко верующий в Бога, в Нем Одном искал Он опоры, у Него просил Он совета и только Ему, Царю Царей, отдавал Он отчет в Своих поступках. Он исполнял Свой долг по Своему искреннему пониманию. Царь, подобный земному Богу, всевластный, как Цезарь в Риме или калиф в Багдаде, Самодержавный Монарх, державший в руках Своих всю Империю, был преисполнен только одною мыслью – возможно лучше выполнить выпавшую на Его долю тяжелую задачу. Облеченный всевластием, создавшим Неронов и Калигул, Он оставался неизменно добрым и великодушным человеком.

Романовы во главе с императором. 1891

Это был высокочестный человек. Как в России, так и в остальной Европе каждый сознавал, что ему можно вполне довериться, можно слепо положиться на Его Царское слово. Он был бесконечно храбр и вместе с тем в высшей степени прост; Он смело, не колеблясь, шел навстречу опасностям, раз признавал это необходимым для блага страны. Он отличался прямотою, мудростью, обладал твердою, непоколебимою волей. Раз что Он решил, все уже знали, что это так и будет, что Он доведет до конца начатое дело; Он был верен себе, как и другим. Он обладал достоинством, мало присущим властителям, – Он умел властвовать над Собою. Даже и тогда, когда затрагивалось самолюбие Его политики, как, например, в болгарском вопросе, Он отказывался действовать силою. Он отличался удивительным терпением, умел ждать, сознавая, что для сильного время представляет собою дорогого союзника.

И что же, теперь, быть может, у Него не хватит этого времени? Провиденье, чудесно спасшее Его от многих опасностей, хочет взять из Его рук скипетр теперь, когда вся Европа, а с нею и весь остальной мир, нуждаются в Нем больше, чем когда-либо…

Александр III неизменно стремился к поддержанию мира. “Блаженны миротворцы” – сказано было в нагорной проповеди. Это великая евангельская истина, так часто забывавшаяся людьми крови и железа, была основою всей политики Императора Александра III. Он был на войне и с тех пор возненавидел ее; Он лично имел случай наблюдать все ужасы военного времени. Принимая бразды правления в Свои руки, Император Александр III поставил Своей задачею обеспечить мир народов. Современники Александра I называли его “Ангелом мира”, – нет, истинным Ангелом-Хранителем мира, как для России, так