В радости и в горе - Кэрол Мэтьюс

Он взял бокал шампанского с подноса у одного из официантов, которые слонялись без дела в ожидании возобновления праздника, и направился к двери. Четверо членов музыкальной группы, временно освобожденные от выполнения своих обязанностей, сидели на краю сцены, свесив ноги и украдкой потягивая косячок. Опустевший зал выглядел, как поле битвы с продуктами. Очевидно, здесь веселились на славу.

Дэмиен присел на край стола и стянул с подноса канапе, которые были выложены на столе в форме пирамид. Он внимательно рассмотрел кулинарное изделие, пытаясь догадаться, что оно в себе таило. Он представлял свое триумфальное возвращение в лоно семьи несколько иначе. Вот он входит — праздник в самом разгаре, жених и невеста сердечно его обнимают, как доброго друга и любимого члена семьи. Он оборачивается и заключает в свои горячие объятия плачущую и благодарную Джози, после чего припадает на одно колено и великодушно объявляет об их повторной помолвке ошеломленным и изумленным гостям. Вот как он себе это представлял. Дэмиен выплюнул в салфетку икру, которую, будучи увлеченный своими мыслями, отправил в рот. Икру он ненавидел едва ли не больше всего на свете. Он с грустью посмотрел на стреляные хлопушки. Затем взял еще одно канапе, которое, как он надеялся, будет лучше первого. Попутно он раздумывал, каковы шансы того, что ему попадутся две плохие закуски подряд.

Гости поаплодировали фейерверку и теперь маленькими группками возвращалась обратно, постепенно заполняя зал и оживленно беседуя друг с другом. Все, пора. Дэмиен налил себе еще шампанского. Пробил час в толпе гостей найти ту самую, единственную и неповторимую, что должна согласиться остаться миссис Флинн.

Холли все еще сидела надувшись. Правда, уже не так, как раньше, поэтому опущенные уголки ее губ время от времени поднимались, а обиженная гримаса плавно перетекала в улыбку. Более того, она придвинула свою ногу ближе к нему вдоль сиденья такси таким образом, что любой студент, изучающий курс невербальных коммуникаций, легко интерпретировал бы этот жест как поощряющий знак.

Мэтт нагнулся к ней и улыбнулся.

— Можешь делать все, что хочешь, — сказал он, — только не улыбайся.

Ее губы начали дрожать, и она зажала их рукой.

Мэтт улыбнулся еще шире.

— Не улыбайся, — предупредил он.

Ее губы растянулись, показывая зубки.

— Нельзя!

Холли расхохоталась и заколотила своими кулачками по его руке.

— Мэтт Джарвис, ты достанешь кого угодно!

— Мне этого никто еще никогда не говорил.

— Ты меня удивляешь, — Холли откинулась на спинку сиденья. — Не знаю, как тебе удалось меня на это уговорить.

Он тоже не знал. Только что она топала ногами и наотрез отказывалась ехать. Но вот они уже едут в Лонг-Айлэнд на исправной машине, и ей это даже нравится. До свадебного особняка «Zeppe» было уже рукой подать, и Мэтт ерзал как на иголках. Однако больше ничего непредвиденного не произошло: никто никуда не врезался, на них не упал метеорит, не похитили инопланетяне и они уже практически были на месте.

У Мэтта пересохло во рту. Интуиция подсказывала ему, что это была свадьба той самой Марты, а не какой-нибудь другой, с какими-то поддельными подружками невесты в зеленых или лимонных платьях. У этой Марты все подружки будут в шифоновых сиреневых платьях, и одну из них будут звать Джози Флинн. Он это чувствовал сердцем, мочевым пузырем и костным мозгом.

— Не хочу я идти на какую-то свадьбу, — опять заныла Холли.

— Хочешь, — сказал Мэтт. — Нельзя не хотеть. Нехорошо пропускать свадьбы! Мы уже на подъезде.

Ему было очень скверно от того, как он поступал с Холли. Он вытащил ее из дома и притащил сюда с тем, чтобы найти другую женщину. Он пытался убедить себя, что таким образом делает Холли одолжение и что не делай он это одолжение, она бы пропустила свадьбу своей подруги. Но факты говорили об обратном.

Как ему поступить по прибытии? Побежать за обворожительной Джози и просто бросить Холли? Прикрыться Холли, если Джози вдруг решит его отшить? Оставить Холли с четырьмя горе-певцами и закружиться в танце с женщиной своей мечты? Такое поведение обычно ассоциировалось с Уореном Битти или Джонни Деппом — недаром журнал «People» заклеймил их как «негодных мальчишек». Но все эти варианты казались ему порочными. Обычно он находился по другую сторону баррикад: как правило, вовсе не он, а ему давала отставку женщина, которую он обожал. Начиная с тех пор, как некая Джулия Малвил еще в четвертом классе разбила ему сердце, убежав с Кэвином Кирби только потому, что его коллекция записей Jam была лучше. Да, да, Джулия Малвил задала тон его последующим отношениям с женщинами: с тех пор он не только не разбивал сердец, а вечно пребывал в страдательном залоге.

Такси въехало в кованые узорчатые ворота, прошуршало по широкой подъездной дороге, проходящей через дубовую рощу. Внезапно разноцветный фонтан фейерверка осветил небо. Инстинкт журналиста подсказывал ему, что происходящим здесь важным событиям лучше бы соответствовал смокинг с бабочкой, а не старое, пусть и любимое, пальто и галстук с игривым рисунком «Южного Парка».

Холли все еще выглядела хоть куда, разве что была слегка потрепана погодными катаклизмами. Она взяла его под руку.

— Пообещай мне, что мы пробудем здесь недолго, — сказала она. Холли смотрела на него снизу вверх и выглядела очень нежно, трогательно и, по-своему, даже сексуально. — На сегодня у нас есть и более важные дела, и мне бы не хотелось оставлять их на потом.

— Конечно, — сказал Мэтт. И в этот момент, когда казалось, что все начало налаживаться, он вдруг подумал о том, не обернутся ли события еще хуже прежнего.

Глава 39

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — Глен ободряюще сжал руку Марты.

— Немного странно.

На самом деле она чувствовала себя одновременно опустошенной, лживой, мерзкой, загнанной в угол, освобожденной, жалкой и исступленно-счастливой, к тому же ее укачивало.

Такси направлялось в отель. Она подумала о номере для новобрачных в «Вальдорф-Астории», напрасно ожидающем их с Джеком. Кровать в нем останется нетронутой, в пенистой ванной никто не искупается, шампанское никто не откроет, что, впрочем, и к лучшему, потому что она и так напилась дальше некуда.

Глен расслабил галстук и подавил зевок.

— Ну и денек, Марта, — сказал он. — Никогда бы не подумал, что он так закончится.

— Я тоже, — сказала Марта, глядя, как мимо них проносится темнота.

— Можно было бы поехать ко мне, — Глен подвинулся на сиденье и прижал Марту к себе. — Я думаю, тебе понравится.

— Я не хотела сразу ехать к тебе, Глен, — сказала она. — На нейтральной территории мне как-то лучше. Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть к этой ситуации.

— Я понимаю, дорогая. Это серьезный шаг.

Марта невесело улыбнулась:

— Не более серьезный, чем взять и выйти замуж.

— Ты уверена, что поступила правильно?

Марта кивнула, с трудом сдерживая слезы.

— Я уверена, Джек согласится, что это к лучшему. По прошествии какого-то времени.

— Нам нужно будет найти жилье попросторнее, — сказал Глен, откидываясь назад. — Я начну искать новую квартиру. Может, в том же квартале. Там шикарный вид на парк. Не хотелось бы лишиться…

— Может, лучше поищем дом за городом? — предложила Марта. — Нью-Йорк — не лучшее место для того, чтобы растить детей.

— Конечно, — коротко сказал Глен, и Марта уловила нотки неуверенности в его голосе.

Такси остановилось у будки кассира-контролера на мосту, и Глен молча протянул деньги водителю.

— Но мне придется оставить за собой квартиру в городе, чтобы жить в течение недели, — сказал он, когда они приехали на Манхэттен. — Мне приходится развлекать клиентов допоздна. Я не могу каждый раз после этого ехать на поезде в Санивил.

— Может, еще слишком рано обсуждать эту темы вообще? Нам снова предстоит узнать друг друга поближе.

— Ты права, — сказал он. — Иди же сюда и поцелуй меня, миссис Лабати.

— Не называй меня так, Глен. Это плохо. Мне очень неприятно, что все так получилось.

— В комнате отдыха тебя это не сильно беспокоило, — Глен соблазнительно повел бровями.

— Там все было не по-настоящему. Сейчас — по-настоящему.

— А мне казалось, что все было по-настоящему, — он привлек ее к себе и крепко обнял. — Все будет хорошо, — заверил он, целуя ее в макушку, где все еще, как приклеенная, держалась фата. От нее у Марты болела голова, и ей представлялось, что хирургического вмешательства для «удаления фаты» не избежать… — Ты ни о чем не пожалеешь.

Она уже знала, что пожалеет. Она знала это наверняка. Она будет крутиться и вертеться ночами, просыпаясь и мучаясь от того, что так поступила с добросердечным заботливым человеком, который совершил только одну-единственную ошибку — влюбился в нее.