Светила - Элеанор Каттон

– Наверное, – отозвался Фрост; он предпочитал держать свое мнение при себе. – Но, как я уже говорил, Левенталь узнал о смерти Уэллса раньше всех прочих. Еще до прихода в хижину коронера.

– Но ему-то не пришло в голову тотчас же купить эту землю, – напомнил Мэннеринг.

– Нет. Но он знал, что Клинч как раз ищет, во что бы вложить деньги, так что он оказал Клинчу добрую услугу и поделился с ним новостью: сообщил, что собственность Уэллса очень скоро выставят на продажу. Следующим же утром Клинч пришел ко мне с задатком, готовый совершить покупку. Вот, собственно, и все.

– О нет, не все, – возразил Мэннеринг.

– Уверяю тебя, все, – стоял на своем Фрост.

– Я умею читать между строк, Чарли, – заверил Мэннеринг. – «Оказал добрую услугу»? Уж не по доброте ли сердечной? Только не он – только не Левенталь! Это называется наводка – наводка насчет того треклятого клада! Они спелись – Левенталь и Клинч! Ставлю мою шляпу, что спелись!

– Если и так, – пожал плечами Фрост, – то мне о том ровным счетом ничего не известно. Я говорю тебе, что продажа дома абсолютно законна.

– Законна, говорит мне работник банка! Но ты все еще не ответил на мой вопрос. Отчего все произошло так чертовски скоропалительно?

– Да просто потому, что никакой бюрократической возни с документами не потребовалось, – невозмутимо ответствовал Фрост. – У Кросби Уэллса не было ничего: ни долгов, ни страховки; никаких проблем не возникло. И никаких бумаг.

– Никаких бумаг?

– Во всяком случае, в его хижине ничего не нашли. Ни свидетельства о рождении, ни билета, ни лицензии. Вообще ничего.

Мэннеринг покатал в пальцах сигару.

– Никаких бумаг, – повторил он. – Что ты об этом думаешь?

– Не знаю. Может, он их потерял.

– А как теряют бумаги?

– Не знаю, – повторил Фрост. Ему не нравилось, когда его принуждали высказать свою точку зрения.

– Может, их сожгли? Кто-то решил от них избавиться?

– Кто бы? – слегка нахмурился Фрост.

– Ну, этот политик, например, – предположил Мэннеринг. – Лодербек. Он же первым оказался на месте событий. Может, как раз он в этом деле и замешан. Может, он и сообщил Левенталю про спрятанный в хижине клад. Может, он его обнаружил и рассказал Левенталю, а Левенталь рассказал Клинчу! Нет, глупость какая-то, – добавил он, опровергая собственную гипотезу. – Ему-то с того никакой выгоды, верно? И для иудея никакой. Разве что всем по ходу дела перепадет какой-никакой откат…

– Никому никакой откат не перепадет, – возразил Фрост. – Золото помещено на хранение в банк. Никто не может на него посягнуть. По крайней мере, до тех пор, пока не решится вопрос со вдовой.

– О да – вдова! – с наслаждением протянул Мэннеринг. – Ишь ты, какой поворот событий-то! Что ты думаешь о ней? Я с ней знаком, знаешь ли, – да, знаком. В девичестве она звалась Гринуэй. Я никогда не знал ее как миссис Уэллс – для меня она всегда была мистрис Гринуэй. Как она тебе, Чарли?

Фрост пожал плечами:

– Документы на ее стороне. Если брачное свидетельство окажется подлинным, продажу аннулируют и состояние достанется ей. На данный момент оно в руках чиновников.

– Но как она сама тебе, я спрашиваю?

Фрост раздраженно поморщился.

– Видная женщина, – проговорил он. – Я нахожу, что она очень красива. – Он сдвинул сигару в уголок рта и сжал ее зубами, – казалось, он слегка морщится от боли.

– Еще бы не красива! – радостно подхватил Мэннеринг. – Красива, а то ж! Играет мужчиной, как иная на фортепьяно играет, – а репертуар-то каков! Думаю, именно это и случилось со стариной Кросби Уэллсом: им поиграли, как всеми прочими.

– Этот их брак у меня вообще в голове не укладывается, – признал Фрост. – Что мог предложить старик вроде Кросби Уэллса – хотя бы и дурнушке, не говоря уже о красавице? Не понимаю, что ее привлекло; хотя что привлекло его – могу себе вообразить.

– Ты забываешь о его состоянии, – погрозил пальцем Мэннеринг. – Сильнейший афродизиак, между прочим! Разумеется, она вышла замуж за старика Кросби ради его денег. Он же накопил целое состояние на черный день, а ей оставалось только дождаться, чтобы он помер. Какие еще тут возможны объяснения? Она ж объявилась сразу после его смерти – как если б сама ее спланировала, тебе не кажется? О, Лидия Уэллс себе на уме! Высматривает пенни, нащупывает фунты. Такая если уж руку приложит, то к вящей своей выгоде.

Фрост ответил не сразу: рассуждения Мэннеринга заставили его вспомнить, зачем он пришел, и ему хотелось сперва собраться с мыслями, а потом уже объявлять о своем деле. Однако спустя мгновение Мэннеринг отрывисто рассмеялся и ударил кулаком по столу.

– Вот оно что! – воскликнул он в восторге. – Я так и знал! Знал, что ты во что-то да влип, знал, что выведу тебя на чистую воду! Ну, выкладывай, что там такое? В чем твое преступление? В чем загвоздка-то? Ты себя выдал, Чарли, – у тебя на лице все написано. Это что-то связанное с пресловутым кладом, да? Что-то насчет Кросби Уэллса?

Фрост потягивал бренди. Никакого преступления в прямом смысле слова он не совершал, но загвоздка действительно возникла, и да, связанная с кладом, и да, имеющая отношение до Кросби Уэллса. Его взгляд скользнул поверх плеча Мэннеринга к окну, и Фрост помешкал минуту, любуясь видом и подбирая нужную формулировку.

После того как обнаруженное в хижине Уэллса состояние было оценено банком, Эдгар Клинч сделал Фросту роскошный подарок, в благодарность за то, что банковский служащий поспособствовал сделке, – вручил ему банковский билет в тридцать фунтов. Эта сумма произвела на Чарли Фроста мгновенный опьяняющий эффект, ведь доходы его шли главным образом на содержание родителей, с которыми он не виделся и которых не любил. В восторженном угаре, впервые за всю свою жизнь, Фрост твердо вознамерился промотать всю сумму, причем немедленно. О своей нежданной удаче он родителям не скажет, решил он, и потратит на себя все до последнего пенни. Он поменял билет на тридцать блестящих соверенов и купил на них шелковый жилет, ящик виски, комплект переплетенных в кожу исторических сочинений, рубиновую булавку на лацкан, коробку дорогих привозных сладостей и набор носовых платков с монограммой – с его собственными инициалами на фоне розы.

А несколько дней спустя после этого приступа мотовства в Хокитику явилась Лидия Уэллс. Сразу по прибытии она посетила Резервный банк, объявив о своем намерении аннулировать продажу дома и имущества своего покойного мужа. И если сделка в самом деле будет признана утратившей силу, Фрост знал: ему придется вернуть пресловутые тридцать фунтов. Но перепродать жилет он уже не мог иначе как подержанную одежду; книги и булавку он сумел бы заложить, но за лишь ничтожную часть их стоимости; ящик виски он уже вскрыл; сласти были съедены; и какому олуху понадобятся платки с вышитыми чужими инициалами? В конечном счете ему очень повезет, если он вернет хотя бы половину потраченных денег. Он будет вынужден пойти к какому-нибудь из многих ростовщиков Хокитики и умолять его о ссуде; ему придется выплачивать этот долг в течение многих месяцев, а может быть, и лет; а хуже всего вот что: придется обо всем рассказать родителям. От такой перспективы его затошнило.

Но Фрост пришел к Мэннерингу не затем, чтобы признаваться, в какое унизительное положение попал.

– Ни во что я не влип, – коротко отрезал он, вновь обращая взгляд на хозяина, – но подозреваю, что здорово влип кто-то другой. Видишь ли, я не верю, что этот клад вообще принадлежал Кросби Уэллсу. Я подозреваю, что золото краденое. – Фрост нагнулся стряхнуть пепел с сигары и обнаружил, что она потухла.

– Так у кого же оно украдено? – осведомился Мэннеринг.

– Вот об этом мне и хотелось с тобою поговорить, – промолвил молодой служащий банка. В кармане его жилета были шведские спички; чтобы их достать, он переложил сигару в правую руку. – Мне не далее как нынче днем пришла в голову идея, и я решил с тобой посоветоваться. Насчет Эмери Стейнза.

– О, вот кто и впрямь во всем этом замешан, – согласился Мэннеринг, плюхаясь обратно в кресло; Фрост принялся снова зажигать сигару. – Он же исчез в тот же самый день! Вне всякого сомнения, он причастен к событиям. Не питаю я особых надежд насчет нашего друга Эмери, честно скажу. У нас на приисках поговорка есть: если слишком долго везет – не к добру это. Слыхал, нет? Так вот, Эмери Стейнзу везло, как никому другому на моей памяти. Из грязи в князи поднялся, причем без чьей-либо помощи. Бьюсь об заклад, его убили, Чарли. Убили на реке или на взморье – и тело вода унесла. Кому приятно видеть, как мальчишка нажил целое состояние! А ведь ему еще и тридцати нет! А уж тем более, если богатство добыто честным путем. Бьюсь об заклад, уж кто бы его ни грохнул, он на двадцать лет его старше душой. По меньшей мере на двадцать лет. Хочешь пари?