Белые медведи - Анатолий Крысов

- Что ты выстрадал? Твоя совесть вдруг заговорила, или что?

- Дело не в совести, - отвечаю. - Я ведь человек и понимаю, насколько страшный поступок совершил.

Эти слова становятся причиной еще одному взрыву смеха, но только теперь карлик смеется не в одиночку: хохочут и мои многочисленные отражения из зеркал. Левый я валится на пол, гогоча. Правый я показывает мне большой палец. Средний я скачет от радости.

- И я прошу тебя, прости меня, - молю я карлика.

- Простить? - удивляется карлик, а отражения просто-таки впадают в истерику.

Стены комнаты начинают трястись от раскатов громоподобного смеха. Штукатурка сыпется мне на голову, обои отходят от стен, обнажая маленьких демонов, прятавшихся там в щелях. Демоны выскакивают на пол и начинают плясать, подражая американским неграм времен степ-лихорадки. Комната начинает дышать, жидкость выступает из пор. Она воняет, так что меня мутит и, борясь с приступом тошноты, я вынимаю из-за пояса пистолет.

Левый я кричит:

- Друзья, а вот это уже интересно!

Демоны цокают копытами и соглашаются. Карлик меняется в лице: он не предполагал, что у меня может быть запасной вариант, крайняя мера давления. Я, стараясь перебить заглушающий гам толпы демонов и отражений, кричу:

- Прости меня! Ну чего тебе стоит сделать это?!

Правый я делает замечание:

- Чем больше действия, тем сильнее противодействие, помни.

Но я уже ничего не соображаю, а только кричу о прощении. Говорю о том, что мы заплатили слишком большую цену за то недоразумение. Вспоминаю, что нет на свете вещи, которая заслуживает подобного. Аппелирую к Библии, произнося совсем неподходящие ситуации цитаты. Сотрясаю в воздухе пистолетом, словно крестом. И мне кажется, это возымело действие на карлика.

Потому что он говорит, наконец:

- Хорошо, - испуганный голос его дрожит. - Я прощу тебя, только уходи, пожалуйста.

Демоны и отражения возмущенно охают, выражая свое недовольство ответом, но карлику их услышать не дано. Эта приблуда здесь исключительно для меня. Танцы вместе с истерикой кончились, теперь все, затаив дыхание, ждут развязки. И она будет, я уверен. Точнее сказать, она наступила, и, согласно логике вещей, после прощения я должен прервать связь с галлюцинациями.

- Ты меня прощаешь? - переспрашиваю я для уверенности.

- ДА! - кричит карлик, но не зло, а просто срываясь на эмоции. - Я тебя прощаю! А теперь уходи, у меня много дел. Мне нужно побыть с ребенком, починить водопровод и помочь жене приготовить обед. Я хочу обо всем забыть и больше никогда тебя не видеть.

Дело сделано, но облегчение не приходит: отражения и демоны остаются на местах. Они стоят, теребят друг друга за локти, ухмыляются, всем своим видом сообщая, какой же я дурак. От обиды у меня из глаз начинают сыпаться колкие слезы.

- Прости меня, - рыдаю я и никак не могу остановиться: прости меня, прости меня, прости меня…

Карлик хочет что-то ответить, но не успевает, т.к. гремят два выстрела, и из дыр в его голове тоненькими струйками спускается на лицо кровь, перемежающаяся маленькими комочками мозгов.

- Вот это да! - говорит средний я, а остальные его поддерживают. - Убил ведь.

Любой, даже самый идеальный план, всегда может обернуться провалом, поэтому следует иметь запасной под кодовым названием «брутальный». Честно, я не хотел убивать этого карлика, но мне пришлось ради спасения.

Я слышу крики в коридоре. Это так реагирует семья карлика на выстрелы. Но ничего страшного нет: у меня в патронташе еще остались патроны. И их хватит на всех, будьте спокойны.

Ртутная жижа превращается в липкую массу ядовито-зеленого цвета, но я не тону в ней теперь, а плыву. Рядом со мной весело барахтаются, вновь научившись жить в воде, мои верные друзья. Синее солнце заходит за неровную линию горизонта, оно останется там навсегда. В мир пришла вечная полярная ночь, и часы остановились на нулевой отметке. Впереди нас ждет только infinity, сдобренная щедрой порцией английского юмора. С сегодняшнего дня мы начинаем жить весело, забыв обо всем, кроме развлечения себя любимых. И пусть чайки уже впились мне в спину, я думаю, что буду счастлив когда-нибудь. Никто не сможет измерить мой пульс, потому что его нет. Остался лишь легкий привкус соленого на задней стенке горла, и я не могу понять, откуда он взялся. Виной всему, должно быть, морская вода, затекающая в меня через уши.

Разорвать оболочку реальности - вот главное, что мне удалось сделать. Я расширил себя над звездами, искусавшими небо, и проник внутрь самого себя. Только бы выпал удачный номер, а дальше справлюсь сам. В ожидании тропического дайкири мы начинаем шутить, но официанта все нет. Интересно, он умеет плавать?

Еще три выстрела звучат, такова моя симфония, но только не могу определить, победная ли это музыка или марш проигравшего. Тела падают на пол.

Как жаль, жаль, жаль…

Outro

Времена года не имеют значения, музыки больше нет, цвета потеряли былую красу, люди стали занавесками. Так я теперь воспринимаю мир, и виной тому маленькая комнатушка, в которой мне приходится ютиться. Три раза в день приходит медсестра, она кормит меня пилюлями, но не теми, от которых становится хорошо, а теми, что через несколько месяцев превратят меня в жалкое подобие Инны, безмолвный овощ, справляющий нужду под себя.

Хуже всего то, что приходится постоянно выслушивать беспокойного соседа из правой палаты. Он не замолкает ни на секунду, повторяя следующие слова:

- Тебе нужно срочно идти в процедурную, а то что-то ты давно не ловил мышей.

Одно хорошо: здесь со мной разделяют все тяготы бытия Бельмондо, Де Ниро и Сальма Хайек, вернувшиеся обратно в свою привычную форму. Мы часами болтает о том о сем, играем в карты, пишем картины (я не утратил таланта к живописи), мило проводим время.

Еще здесь поселился маленький белый медвежонок, которого мы сообща прозвали Умкой. Он весело скачет по кровати и ест у Сальмы Хайек прямо с рук. Пока мы еще не научили медвежонка разговаривать, но скоро, если хватит времени, наш новый друг будет лепетать не хуже любого другого белого медведя.

С первого взгляда, все кажется просто прекрасным, хотя это не так. Я здесь умираю, окончательно теряю рассудок. У меня уже появилась характерная тягучая слюна, свисающая с подбородка, а хожу на прогулку я только при помощи санитара. Примерно так увядает цветок, но только причина моей немощности - не старение, а те препараты, что прописал мне доктор Песков.

Во время первого осмотра он постоянно извинялся передо мной и Татьяной, которая ревела без остановок. Доктор Песков говорил, что должен был предвидеть такой поворот событий, предугадать болезнь, остановить неотвратимые процессы внутри моего сознания. Но я-то знаю, что ничего он не смог бы сделать: все было решено чертову кучу времени назад.

Для Татьяны случившееся - это лишь еще одна перевернутая страница ее жизни, но она желала соответствовать ситуации, поэтому напрягала свои слезные железы по полной программе. Хорошая постановка, думал я, когда успокоительное просачивалось сквозь вены прямо мне в мозг. Так началась история моей смерти, являющая собой отличный заключающий акт персональной дороги в ад.

И я растекаюсь по палате: мои руки - это прозрачные линии родниковой воды, а ноги - большие стебли недозревшего бамбука. В душе уже больше нет каких-либо переживаний, эмоций, нет даже грусти. Я кончаюсь раз и навсегда, а семейка этих долбаных карликов сидит сейчас где-то на своем облаке. Они злорадно смеются и тычут в меня пальцем.

Только все по кругу до рвоты.

Тебе нужно срочно идти в процедурную, а то что-то ты давно не ловил мышей.

Тебе нужно срочно идти в процедурную, а то что-то ты давно не ловил мышей.

Тебе нужно срочно идти в процедурную, а то что-то ты давно не ловил мышей.

Февраль-сентябрь 2005 года