Заклятые пирамиды - Антон Орлов

Паленые Гнезда помнили те давние времена, когда молонцы были не доброжителями, а просто жителями городов и деревень, пребывающими в потемках этического невежества. Чтецы-просветители говорили, что запутанность планировки этих кварталов хорошо иллюстрирует ту путаницу, которая царила в обществе, где не было надежных нравственных ориентиров, а люди, не знающие, что такое равенство, делились на привилегированные и угнетаемые сословия. Двести тридцать с хвостиком лет тому назад в Молоне свершилась Добрая Революция, после этого все стали друг другу доброжителями, и в столице много чего перестроили, но на этом островке старины все напоминало об отринутом прошлом.

Песий Чертог был раньше дворцом какого-то безвестно сгинувшего аристократа, свое нынешнее название он получил после революции. То ли из-за того, что заброшенное строение облюбовали стаи бездомных собак, которых позже по распоряжению рачительной Городской Палаты переловили и пустили на мыло, то ли потому, что в обнажившихся балках и развороченных проемах в ненастные дни вовсю свищут ветры-псы.

Налетевший с моря ветер и сейчас завывал, и казалось, что кто-то зовет: «Помоги-и-и… Помоги-и-и…»

Зинта пересекла задний двор Чертога и через заметенный снегом зал с кучами мусора возле стен – наверное, когда-то здесь устраивали балы – направилась к сияющему хмурым светом дверному проему. Сверху посыпалась снежная труха, перед лицом закружилось грязновато-серое перо с шевелящимся пухом. Потом ей прямо на нос шлепнулась теплая капля. Зинта шарахнулась в сторону и машинально утерлась. По вязаной перчатке размазалась кровь.

– Помоги-и…

Поглядев наверх, она в первый момент не поняла, что это за громадная птица с растопыренными серовато-черными крыльями свисает вниз головой с потолочной балки.

Крухутак со спутанными ногами. Голая кожа посинела от холода, покрылась пупырышками, на груди и на спине кровоточащие царапины. Ниже пояса ему тоже досталось: там он сплошь зарос перьями, но они местами выглядели взъерошенными и слипшимися. Будь он человеком, лекарка издали уловила бы «зов боли», но дар, которым наделила ее богиня, на волшебный народец не распространялся.

– Помоги мне… – Птицечеловек дернулся, и на снег упала еще одна темно-красная капля.

– У вас свои дела, я в них влезать не собираюсь, – Зинта на шаг отступила. – Я человек, а ты людоед, с какой радости я стану тебе помогать?

– Отплачу же! – Он вновь отчаянно дернулся. – Добром отплачу!

– И потом опять будешь убивать людей?

Надо было повернуться и уйти, но профессиональный инстинкт – пострадавшего нельзя бросить без помощи – удерживал Зинту на месте, хотя перед ней болталась на веревке всего-навсего зловредная волшебная нелюдь. Пока лекарка боролась с замешательством, нелюдь плачущим голосом упрашивала:

– Я же иначе не могу! Ем мозги, да, каждый что-нибудь ест… Все по-честному: выиграл – съел. Если я умру, ничего не изменится, нас не бывает ни много, ни мало, и вместо меня новый крухутак народится, тоже будет есть мозги. Никому никакой разницы! Только для тебя разница есть, останусь я жив или околею, потому что новый крухутак, который появится взамен, ничего тебе не задолжал, а за мной будет должок! Смекаешь, да? На любой вопрос отвечу! Это хорошая цена, многие за это жизнью рискуют, а я тебе обещаю полновесный ответ! Слыхала, я только что связал себя обязательством! Ну, помоги же, сколько тебя еще уговаривать…

Крухутаки не могут лгать. И цена в самом деле хорошая. Зинта приняла решение.

– Если свалишься на сугроб, крылья не переломаешь?

Птицечеловек бессильно трепыхнул раскинутыми крыльями.

– Постараюсь их сложить, а если нет, перелом зарастет. Будет хуже, если я останусь целый, но мертвый!

– Тогда потерпи немного, я нагребу сюда побольше снега. Кстати, почему ты не в теплых краях или не в спячке? Только учти, это не тот ответ, который ты мне будешь должен.

– Не нагулял я сил, чтобы на юг улететь. Тутошний народ трусоватый, бережется с нами играть. Мы еще покойников едим, но покойник должен быть тепленький, пока мозг не остыл, а убивать без игры нам запрещено, даже с большой голодухи. Кормимся возле порта или еще где, если люди подерутся до смерти, кто первый успел, того и еда, а нас почем зря гоняют. Нет бы вы, люди, своих покойников нам отдавали! Как холода ударили, устроил я себе схрон, залег до весны, а вчера проснулся, и дернула меня нелегкая подумать: дай-ка на зиму хоть одним глазком посмотрю да чуток подкормлюсь, если повезет…

– Не повезло? – осведомилась разогревшаяся и раскрасневшаяся от работы Зинта.

Отыскав среди обледенелого хлама подходящий кусок фанеры, она сгребала рыхлый снег к тому месту, над которым висел связанный крухутак.

– Ох, какое там… Надо было закрыть глаза да спать дальше, но на всякого бывает проруха. Продрог до костей и окоченел на морозе, где тут полетаешь, – он рассказывал торопливо, вперебивку с беспокойным курлыканьем, словно болтовня взахлеб помогала ему сохранять остатки самообладания. – Увидел, в доме рядом жгут костер, попросился погреться. Там были разные личности, но больше всего черноголовых. Они на меня набросились всем скопом, связали, притащили сюда и повесили. Сказали, мол, будет нам к следующей ночи мороженая курица.

Зинта кивнула. Гнупи – ночной народец, днем отсиживаются в подполье: солнечный свет, даже при таком пасмуре, как сегодня, слепит им глаза. Можно не опасаться, что кто-нибудь из них выберется наружу только ради того, чтобы ей помешать.

– Ни с того ни с сего набросились?

– Я обозвал их длинноносыми пачкунами.

– То есть сам напросился?

– Они стали швырять в меня крысиными костями и щепками, после того как я предложил им сыграть в загадки.

– Так вы, значит, не только с людьми играете?

– С голодухи – с кем угодно.

– Перина для тебя готова. Повтори, что ты мне должен?

– Дать исчерпывающий ответ на любой вопрос по твоему выбору, как будто ты у меня выиграла.

– Без всяких загадок, верно?

– Да, без загадок. Развязывай поскорее!

Наверх по лестнице с разбитыми белокаменными ступеньками. Было неимоверно скользко, приходилось держаться за перила – изрезанные, потемневшие, с глубокими трещинами, в которые набился снег.

Пол на втором этаже был весь в прорехах, через которые виднелся нижний зал. Повсюду валялось украденное у людей тряпье, птичьи кости, чьи-то смерзшиеся потроха, но никого из волшебного народца не было видно. В одном месте на стене висело большое заиндевелое зеркало, вдоль и поперек расколотое – словно мозаика из блестящих кусков. Зинта прошла мимо, на всякий случай отвернувшись: мало ли что может случиться, если она в него посмотрит.