Половина желтого солнца - Чимаманда Адичи

Оланна надеялась рассмешить Оденигбо, но не преуспела.

— Скорей бы вторник, — вздохнул Оденигбо.

— И я жду не дождусь. Скажи Угву, пусть проветрит ковер в спальне.

Вечером к Оланне в комнату зашла мать, благоухая духами «Хлоя»; аромат чудесный, но для чего так поливаться духами на ночь? Духов у матери — целый парфюмерный магазин, весь комод уставлен пузырьками — высокими, низенькими, узкими, пузатыми. Не истратишь и за полвека.

— Спасибо, нне, — сказала мать. — Твой отец уже пытается загладить вину.

— Ясно. — Оланна не стала интересоваться, как именно отец заглаживает вину, но испытала странную гордость, что смогла поговорить не хуже Кайнене, чего-то добиться, принести пользу.

— Теперь миссис Нвизу перестанет мне названивать и сообщать, что видела его в доме любовницы, — продолжала мать. — На днях она съехидничала насчет людей, чьи дочери отказываются выходить замуж. Бросила камешек в мой огород и ждала, что я отвечу. Зато ее дочь в прошлом году вышла замуж, а для свадьбы ничего не заказали за границей — денег не хватило. Даже свадебное платье шили здесь, в Лагосе! — Она села на кровать. — Кстати, кое-кто хочет с тобой познакомиться. Знаешь семью Игве Оночи? Их сын — инженер. Он тебя, кажется, где-то видел и мечтает познакомиться поближе.

Оланна со вздохом откинулась на подушки и приготовилась слушать.

В Нсукку Оланна вернулась в тот тихий послеполуденный час, когда солнце палило нещадно и даже пчелы, истомленные зноем, неподвижно сидели на цветах. Машина Оденигбо стояла в гараже. Не успела Оланна постучать, а Угву уже открыл дверь, в расстегнутой рубашке, с влажными пятнами от пота под мышками.

— Добро пожаловать, мэм.

— Угву! — Ей не хватало его преданного взгляда, дружеской улыбки. — Unu anokwa ofuma, как вам жилось без меня?

— Хорошо, мэм. — Угву отправился к такси за ее сумками.

Оланна зашла в дом. В гостиной стоял знакомый запах моющего средства, которым Угву чистил шторы. Она надеялась, что мать Оденигбо уже уехала, и не на шутку расстроилась, застав ту на диване, в дорожной одежде, с сумочкой в руках. Рядом стояла Амала с металлической шкатулкой.

— Нкем! — Оденигбо шагнул Оланне навстречу. — Наконец-то ты вернулась, наконец-то! — Он был напряжен, сухими губами слегка коснулся ее губ, коротко обнял. — Мама с Амалой как раз собрались уезжать. Я отвезу их к автобусу.

— Здравствуйте, Матушка, — сказала Оланна, но даже не попыталась подойти ближе.

— Оланна! Kedu? — Матушка сама обняла Оланну, первой тепло улыбнулась.

Оланна слегка опешила, но обрадовалась. Видно, Оденигбо объяснил ей, как сильно они любят друг друга, а их решение завести ребенка окончательно примирило Матушку.

— Амала, как дела? — спросила Оланна. — Я и не знала, что вы тоже здесь.

— С приездом, — промямлила Амала, не поднимая глаз.

— Ты все вещи собрала? — спросил Оденигбо у матери. — Скорей, скорей.

— Вы успели поесть, Матушка? — спросила Оланна.

— Я так сытно позавтракала, что есть до сих пор не хочется, — ответила та. Лицо у Матушки было довольное, взгляд лукавый.

— Пора ехать, — торопил Оденигбо. — У меня вечером игра.

— А вы, Амала? — При виде Матушкиной улыбки Оланне вдруг захотелось, чтобы они задержались еще хоть ненадолго. — Вы-то перекусили?

— Да, спасибо. — Амала упорно смотрела в пол.

— Дай Амале ключи, она отнесет вещи в машину, — сказала Матушка сыну.

Оденигбо шагнул к Амале, издали протянул руку с ключом. Амала взяла ключ осторожно, не касаясь руки Оденигбо. Это длилось всего лишь миг, но Оланна заметила, как старательно они избегали прикосновений, будто их объединяло нечто общее и столь важное, что исключало любую иную близость.

— Доброго пути.

Оланна проводила машину взглядом, но не двинулась с места, уверяя себя, что ошиблась, что ничего особенного в этом жесте не было. Нечто похожее она испытывала в приемной у гинеколога: уверенность, что с ней что-то не так, и одновременно жажду услышать, что все в порядке.

— Мэм, будете кушать? Рис разогреть? — предложил Угву.

— Попозже. — У нее мелькнула мысль спросить Угву, заметил ли он что-то неладное. — Сходи посмотри, не поспели ли авокадо.

— Да, мэм. — Угву чуть помедлил, прежде чем уйти.

Все время, дожидаясь Оденигбо, Оланна простояла у дверей.

— Что-то случилось? — спросила она, как только он переступил порог.

— В каком смысле? — В руке Оденигбо держал свежие газеты. — Один мой студент прогулял прошлый зачет, а сегодня явился и предложил мне денег, жалкий неуч.

— Я не знала, что Матушка приезжала с Амалой, — проронила Оланна.

— Да.

Оденигбо перебирал газеты, избегая взгляда Оланны, и мало-помалу ее объял ужас. По его судорожным движениям, по страху в глазах, по тому, как он силился взять себя в руки, она поняла: случилось то, что не должно было случиться.

— Ты переспал с Амалой.

Это не был вопрос, но все же Оланна ждала ответа, ждала, что его оскорбит такое предположение. Оденигбо молчал.

— Ты спал с Амалой, — повторила Оланна.

Никогда не забудет она его лица в тот миг: он смотрел на нее растерянно, будто и в страшном сне не мог вообразить подобной сцены и потому опешил, не находя слов.

Оланна пошла на кухню, но у обеденного стола пошатнулась. Слишком тяжел был груз, не для ее хрупких плеч.

— Оланна… — окликнул Оденигбо.

Она не отозвалась. Оденигбо не бросился следом — помешал страх виноватого человека. Оланна не села в машину и не уехала сразу к себе на квартиру. Опустившись на ступеньки заднего крыльца, она долго смотрела, как под лимонным деревом наседка водит шестерых цыплят, подталкивая их к крошкам на земле. Возле флигеля Угву срывал с дерева авокадо. Наседка вдруг отчаянно заквохтала, расправила крылья, спеша загородить цыплят, но те не сразу бросились под крыло, и ястреб унес пестренького цыпленка. Все произошло так стремительно, миг — и ястреб исчез с цыпленком в кривых когтях. Наседка с кудахтаньем носилась по двору, поднимая клубы пыли, остальные цыплята испуганно сбились в кучку. Оланна смотрела на них, гадая, понимают ли они скорбный танец матери, — и дала наконец волю слезам.

Тусклые дни тянулись, похожие один на другой. Оланна хваталась за мысли, за дела. Когда Оденигбо в первый раз пришел к ней на квартиру, она долго колебалась, впустить ли его. Но он ломился в дверь, повторяя: «Нкем, открой, пожалуйста, открой», и Оланна сдалась. Она сидела, цедя воду, пока Оденигбо оправдывался, что был пьян, что Амала набросилась на него, что это была лишь минутная похоть. В итоге Оланна выгнала его. Как у него хватило наглости оправдывать свой поступок «минутной похотью»! Оланне были противны и эти слова, и его спокойный тон, когда он пришел во второй раз и сказал: «Это ничего не значит, нкем, ровным счетом ничего». Неважно, что это ничего не значит, важен сам поступок: стоило ей на три недели уехать — он изменил ей с деревенской служанкой матери. С какой легкостью он обманул ее доверие. Оланна решила побывать в Кано, где всегда обретала ясность мыслей и душевный покой.

Летела она с остановкой в Лагосе, и, когда сидела в зале ожидания, мимо прошла высокая худая женщина. Оланна вскочила и чуть было не крикнула: «Кайнене!» — но поняла, что обозналась. Кожа у незнакомки была светлее, чем у Кайнене, и вдобавок Кайнене никогда не надела бы красную блузку с зеленой юбкой. А жаль, что это не Кайнене. Сели бы рядышком, и Оланна пожаловалась бы сестре на Оденигбо, а Кайнене нашла бы меткие, едкие и притом утешительные слова…

Аризе пришла в ярость, выслушав рассказ Оланны.

— Скотина из Аббы! Отсохни его блудливый член! Да разве он не понимает, что каждое утро должен на коленях благодарить Бога, что ты соизволила на него взглянуть? — бушевала она, успевая демонстрировать Оланне эскизы пышных свадебных нарядов. Ннакванзе все же сделал ей предложение. Оланна разглядывала наброски. Все казались безвкусными, но поддержка Аризе так ее тронула, что она, ткнув в один из рисунков, шепнула: «О така, очень красиво. Прелесть!»

Тетя Ифека завела речь об Оденигбо лишь спустя несколько дней. Они с Оланной сидели на веранде, солнце палило, и железная кровля потрескивала, будто стонала. И все же здесь было прохладнее, чем в дымной кухне, где стряпали сразу три соседки. Оланна обмахивалась рогожкой из рафии. У ворот остановились две женщины; одна кричала на игбо: «А я говорю, отдашь мне деньги сегодня! Не завтра, а сегодня! Ты все слышала?» Другая смотрела на нее умоляюще.

— Как настроение? — спросила тетя Ифека. Она толкла в ступке бобы.

— Хорошо, тетя. Здесь, у вас, мне всегда хорошо.

Тетя Ифека достала из бобовой кашицы черного жучка. Ее молчание располагало к откровенности.

— Отложу-ка я свой курс в Нсукке и поживу здесь, в Кано, — сказала Оланна. — Я могла бы преподавать у вас в институте.