Жены Натана - Мирон Изаксон

Совсем скоро Ярон начинает постоянное изучение Святого Писания и Гемары в Иерусалимском университете. Обещает приезжать домой один раз в неделю, но Рахель говорит ему, чтобы не напрягался. «Отец и я можем тихо скучать по тебе, но ты должен сосредоточиться на учебе».

В первый же вечер Дана звонит из Лондона, говорит, что уже соскучилась. «Тяжело мне здесь без тебя, – говорит она мне. – Весь этот официальный процесс затягивается, и Натан ужасно нервничает, снова много ест и толстеет». Я успокаиваю ее, говоря, что они скоро вернутся домой, а мы должны готовиться к родам. «Рахель совсем уже тяжко». – «Вы с вашими родами, – смеется Дана. – Можно подумать, что это первый ребенок в семье». В голосе ее слышатся нотки горечи.

Спустя несколько дней к нам приходит Шломо и просит связаться с отцом. Звоню. Отвечает мне Дана, сообщает, что готовится прилететь в Израиль. «Надоело мне здесь ждать. Генри может остаться с Натаном». Теперь Натан говорит со мной: «Что слышно в моей квартире, несомненно, наслаждаетесь ею, как всегда? – спрашивает, явно ухмыляясь. Затем интересуется, сохраняю ли постоянную связь с его сыновьями, и что с Маор. – И остерегайся вбивать в ее детскую голову свои странные идеи». Начинает кашлять. Кашель затягивается, и видно Генри торопится дать ему лекарство. Неожиданно он поднимает голос, непонятно, на кого. То ли на Дану, которая с ним рядом, то ли на меня, разговаривающего с ним по телефону. «И что со всем этим воображением, изматывавшим меня? Ничего тут нет реально ощутимого, ни привлекательной фигуры Даны, ни рисованного зеркала, которое я уже продал, ни манускрипта, который должен получить. Все это – странное, ничем не выдающееся размышление». Он завершает этим свою речь, и в меня закрадывается страх. Вдруг приходит мне как бы издалека мысль, почему, когда остаешься в комнате с другим человеком, обязательно смотришь ему в глаза. Ведь в комнате есть много предметов, попадающих во взгляд, но глаза упрямо смотрят в глаза другому человеку. Опять звонит Дана, и просит меня к телефону, говорит, что хочет вернуться к нам немедленно, и пока пожить у нас. «Я просто скучаю по тебе, Меир». Я тороплюсь рассказать об этом Рахели, и она говорит, что кто-то в этом деле выглядит смешно.

Спустя несколько дней Дана приезжает прямо в нам на квартиру, с маленьким чемоданом и огромной игрушкой для Маор, обнимает Рахель, гладит меня по лицу. «Ну, Меир, ты, конечно же, доволен. Победил всех. Наш Меир, застенчивый и слабый. Ты знаешь, что я в тебя влюблена, не люблю, а именно влюблена. Рахель объяснит тебе разницу. Я обязана немного отдохнуть от Натана, он измучил меня. Не думаю, что он совсем надоел мне, но я должна успокоиться и побыть рядом с вами. Вот я рядом с тобой, Меир, как ты всегда хотел. Не собираюсь вам с Рахелью испортить жизнь, только чтоб мы были близко друг к другу». Рахель смотрит на меня, бледная и изумленная, уходит в другую комнату. Я смотрю на Дану, которая приближается, чтобы обнять меня. «Иди, ну, иди сюда, Рахель. Сможешь убедиться сама, что я очень осторожно обнимаю Меира, вовсе не собираясь его соблазнить», – она смеется странным смехом, положив голову на мое плечо.

Рахель не приходит и не отвечает. Дана берет Маор на руки, просит меня снести ее чемодан, говорит, что идет на их квартиру и оставит нас в покое на несколько дней. Спрашивает, смогу ли я помочь ей навести порядок в первые дни и рассказывает, что здоровье Натана не очень хорошее. Я тороплюсь помочь ей с чемоданом, оставляю ее – ждать такси, и быстро возвращаюсь. Рахель ожидает меня, сидит и молчит, а я надеялся, что встанет навстречу мне с радостью.

Через несколько часов Дана звонит, хочет рассказать нам о своей усталости и странных болях в животе. Спрашивает Рахель, затем меня, что ей делать. Говорит, что останется и будет отдыхать, только если я ее посещу. И снова неожиданно говорит: «Вот, Меир, ты преуспел. Все твои намеки реализовались, и я прошу тебя побыть со мной, как ты всегда хотел». Я молчу, ее слова мучают меня, голос ее не успокаивает меня и не лечит, как это было прежде. Я прошу ее прекратить этот разговор, и она шепчет, что сейчас я должен буду заботиться и о ней, и что «невозможно всех победить и тут же исчезнуть. Победа это дело, весьма обязывающее, Меир». Я отвечаю ей, что мне ничего неизвестно о какой-то победе, и я не участвовал ни в одной войне, и вообще, Рахель должна родить через несколько дней, и я обязан к этому подготовиться. Голос Даны успокаивается, и она говорит, что сама все устроит. «Надо лишь быть уверенными, что Натан побеспокоится обо всех нас в смысле финансов. Я не готова снова жить без денег, это страшно». Снова она смеется странным голосом, похожим на грустный напев, и говорит: «Ну, что, Меир, всем ненавистны дела Натана, но его самого мы все-таки любим».

– 67 —

Ночью Рахель меня будит и говорит, что надо ехать в больницу. Я пугаюсь, но успокаиваюсь скорее, чем обычно. Рахель целует меня и говорит, что сейчас должна лишь сосредоточиться на собственном теле. Снова звонит Дана (что ей надо посреди ночи) и говорит, что много думала о нас двоих, и у нее есть решение этой проблемы. Я говорю ей, что роды уже начались, и она отвечает, что встретит нас у входа в больницу. Я не отвечаю, чтобы не унизить ее и не сердить Рахель, прислушивающуюся к нашему разговору.

Впервые после долгого времени я сижу за рулем. Я рад, что мы успели вернуться до родов, а Рахель рада, что мы только вдвоем. Я думаю о ребенке, который должен родиться (до сих пор не спрашивал Рахель какого пола ребенок, но, мне кажется, она намекала на то, что это девочка).

В больнице Рахель берут на первую проверку. Медсестра сообщает мне, что еще есть время. Полчаса спустя выходит Рахель и просит меня, чтобы мы покинули это место на несколько часов. И в этот момент является Дана. Выглядит усталой и рассеянной. Ерошит Рахели волосы и целует ее в щеку. Дана спрашивает меня, не хочу ли я пойти немного поспать, она останется с Рахелью, и когда будет надобность, вызовут меня. Рахель молчит, и я остаюсь. Втроем садимся в машину, и я еду в сторону моря, чтобы подышать бодрящим воздухом и поглядеть на ночное небо. Дана развлекает нас рассказами из Лондона, как ее облачили в форменную одежду, как члены комиссии пытались за ней ухаживать, и повторяет некоторые анекдоты, хотя так и не сумела понять их английский юмор. Не ясно мне, продолжать ли ездить втроем, когда Рахель вот-вот должна разродиться.

Дана идет купить питье и приносит нам сладости. Рахель опирается на меня, Дана молчаливо идет рядом, вдруг начинает смеяться, и говорит, что вспомнила, как мы впервые встретились, когда она пришла в наш дом, как посыльный из офиса Натана. Она признается, что в жизни не встречала такого талантливого человека, как Натан. И не имеет значения, что он забывчив, и какие-то вещи не понимает. «Не говоря о людях, которых он часто вообще не понимает», говорю я, чтобы рассмешить обеих, но они не реагируют. Вдруг Дана говорит, что «с новым ребенком ты сможешь, Меир, заняться с первого его дня». – «Даже с первого мгновения», – смеется Рахель, и я понимаю, что она хочет, чтобы я присутствовал во время ее родов. Снова я пытаюсь мудрствовать, и говорю, что теперь понял, кто кого опережает, яйцо или курица. Они смотрят на меня и останавливаются. Я говорю, что, понятно, курица была сотворена первой, а потом уже она снесла яйцо. «Если так, – говорит Рахель, – кажется мне, пришло время родов».

В больнице нас ждут и Шломо, и Шахар, что кажется мне странным, но Дана говорит, что важно было сообщить всем. Шломо идет нам навстречу и протягивает мне руку. Тяну к нему свою, но нашим рукам как-то не удается встретиться. Рахель уводят, а мы остаемся в приемной. Шломо и Шахар тихо разговаривают между собой, то задумчиво помалкивают. Кажется мне, они играют в шахматы. Мы с Даной расхаживаем вдоль стен. «Присядем, – говорит она наконец. – Несомненно, Натан захочет связаться с нами в ближайшее время. Кажется, ему понадобится квартира сразу с возвращением». Я говорю ей, что мы с радостью вернемся в нашу прежнюю квартиру. «Думаю, что Рахель будет очень рада». Шахар подходит ко мне и отзывает в сторону: «Меир, все уже знают, что ты намного сильнее, чем все думали, и чем ты сам притворялся. Пришло время, чтобы мы начали сотрудничать». Отвечаю, что в этот момент меня интересуют лишь роды Рахели. У нее сильные боли, и вот родился новый ребенок. Неожиданно Шахар ударяет меня в лицо. На секунду мне кажется, что показалась кровь. Он кричит, что все разрушилось из-за меня. «Отец транжирил время в Лондоне, бизнес наш на грани развала, Дана не совсем верна отцу, а ты притворяешься спокойным». Шломо подскакивает, чтобы заставить его замолчать, Шахар плачет, и Шломо обнимает и оттаскивает его в угол зала для посетителей. Дана говорит, что это временный взрыв чувств, и нет людей, более близких, чем мы. Шломо говорит: хорошо, что есть у него возможность иногда показать, что он старший брат.