Жены Натана - Мирон Изаксон

Мы рассаживаемся. Чувствую, что мне холодно, и Ярон спрашивает, принести ли мне пиджак. Натан говорит, что таков здесь климат. По его просьбе Генри приносит старый альбом. «Садитесь поближе, с двух сторон», – говорит Натан. Он кажется мне постаревшим, несколько болезненным и ослабевшим. Он бережно открывает альбом, держит первый лист в дрожащей руке, указывает на семейные снимки. «Вот мой отец в то время, когда уезжал учиться. Смотрите, как он красиво одет. А это я играю рядом с ним. Сейчас вы увидите маму. Вполне возможно, что я похож на нее гораздо больше, чем вы думали. Это фото Рины в детстве. Вы что, думали, что я забыл Рину? Она ведь родила мне двух сыновей и была достаточно интересной женщиной. Смешно, что в этом альбоме ее детское фото. Она вклеила его без моего ведома. А тут я играю не понятно во что. А вот я уже подросток. Тут я еду учиться в один из самых лучших в мире университетов. Обратите внимание на детали, на то, что я уже похож на себя сегодняшнего, на мою одежду. У меня всегда был хороший вкус». Он продолжает медленно переворачивать листы альбома, объяснять. Генри следит за тем, насколько мы внимательны к словам Натана. Мне странно, что мы прилетели в Лондон, чтобы рассматривать семейный альбом Натана и слушать, как Генри напоминает Натану разные подробности. Сколько раз ему приходилось слушать и запоминать рассказы Натана о себе, чтобы прийти к такому уровню подробностей жизни своего хозяина? Феномен весьма интересный, но обдумаю его в другой раз. Натан склонен над снимками, и все объясняет, кто фотографировал, и кто не попал на фото, хотя был рядом, и о чем были разговоры в каждом изображенном на снимке месте.

Ярон начинает клевать носом, да и я чувствую усталость после дороги. Прошу Натана продолжить наше с ним путешествие в семейное прошлое спустя несколько часов или завтра с утра. Генри тотчас помогает нам одеть наши пальто и заказывает такси.

В гостиничном номере я вдруг ощущаю, что соскучился, то ли по Рахели, то ли по Дане и Маор, и тороплюсь им позвонить. Рахель весела, голос у нее энергичен. Она задает вопросы, не жалуется, говорит, что рада нашей поездке, что очень важно то, «что вы вместе. Вот же, я, как и ты, с нашим ребенком». Затем с ней разговаривает Ярон, рассказывает подробности о нашей поездке, беседует с Даной о том, что пока «положение не ясно». Я побаиваюсь таких формулировок, но не вмешиваюсь в то, что сказал Ярон.

Ярон предпочитает, чтобы мы ели в номере то, что взяли с собой. Его вообще не тянет «сидеть среди людей и есть незнакомую, чужую пищу». Я надеюсь прийти в себя и сосредоточиться на цели нашей поездки. Генри звонит и спрашивает, когда мы вернемся к ним, и Ярон отвечает, что мы не успели отдохнуть, и они договаривается заново о времени встречи. Ярон ложится, читает книгу, засыпает, и я смотрю на него с любовью. Вот он, мой сын, перед моими глазами, и в этом нет никакого сомнения.

– 61 —

Мы возвращаемся к Натану. Я подумывал пойти пешком, но Ярон предлагает сделать это в следующий раз. Натан сам открывает нам двери и говорит: «Привет, привет, пришло время», – и заводит нас в свой довольно тесный рабочий кабинет. Спрашивает, что мы знаем об истории Европы и, главным образом, Франции. Я пытаюсь вспомнить некоторые подробности. Натан не ждет моего ответа и достает брошюры, книги, снимки и чертежи. «Мы говорим о четырнадцатом веке. Тогда были интересные войны, которые продолжались десятки лет, а то и больше, со всеми специфическими приготовлениями к ним. Не как современные войны, направленные на массовые уничтожения». Ярон возражает: «Войны это всегда проклятие. Бывают неизбежные войны, но и тогда это тяжело». Натан слушает его внимательно, но говорит, что нет времени на дискуссии и надо вернуться к теме. «Вы не приехали ко мне в Лондон, чтобы учиться. Я вас прошу сосредоточиться лишь на том, что необходимо, – на середине четырнадцатого века, на внутренних распрях во Франции. Противники короля просят помощи у англичан, и те высаживаются в Шербуре. Герой Англии, “черный принц”, начинает наступать от Бордо в центр Франции. Бои между двумя армиями происходят в районе Пуатье. Царит невероятная неразбериха, бестолковая организация, которая приводит к тому, что на определенном этапе английские солдаты добираются до короля Франции Жана, и король, оказавшись в безвыходном положении, сдается в плен. Часть его окружения гибнет, часть сдается. Но вы понимаете, что я сосредотачиваюсь на французском короле, которого увозят в Англию и содержат то здесь, то там. Выкуп за него требует огромных денег, и делаются невероятные усилия их собрать. Например, король Жан, по сути, продал свою дочь по сделке с семьей виконта из Милана за солидную сумму. Плен длился четыре года, и только этот период меня интересует. Выяснилось, что часть этого времени пленный король вел дневник. И главная моя цель – добыть этот дневник».

Теперь Натан смотрит на меня и Ярона, и, кажется мне, на него даже больше. Генри приносит нам сладости. Ярон смотрит на них, но пока к ним не прикасается. «Не беспокойтесь, не тревожьтесь, – шепчет Генри. – У Натана нет никаких плохих намерений», Натан смотрит на него, явно волнуясь. Быть может, услышал то, что Генри шептал. «Всегда я хотел быть в чем-то одном лучшим в мире, – громко объясняет нам Натан. – Неважно, в чем. Хорошим пианистом, хорошим оперным певцом, даже хорошим лингвистом. Но мне мешали, да и я сам себе мешал. Поэтому я готовил себя в последние годы к чему-то иному: я добьюсь своего и сумею купить эту рукопись, лучшую из всех, которые существуют. Вы понимаете, что это – король в плену? Вы понимаете, что это война, длящаяся без короля, который находится в плену у мощного врага. Это подобно глухому, который слушает музыку, государству, возникшему без территории, подобно мне, который потерял большую часть своих богатств».

Он извлекает прейскурант цен, поясняя, что речь идет о секретных деталях. Немногие с ними знакомы: несколько исследователей, несколько лидеров. Требует от нас подписать бумагу о сохранении секретности, взвешивает, стоит ли ему просить подпись у Генри, несмотря на то, что уже раз подписал. Начинает громко читать условия сотрудничества, переводя нам каждое слово. Он отлично владеет английским языком, хотя говорит со странным акцентом. Я начинаю чувствовать напряжение. Вижу, что тут ожидают от меня чего-то необычного, не верил, что дойду до этого. Ярон просит представить ему факты, а не комментарии. Натан доволен его подходом. Генри сообщает, что звонит Дана, но Натан просит сказать ей, что не может сейчас говорить. Переходит от параграфа к параграфу в документе о сотрудничестве, и каждый раз проверяет в разных энциклопедиях и книгах данные. Выясняется, что он занимался покупкой множества книг по истории Франции, войнам ее с Англией, вообще по средним векам, поисками рукописей. Генри бегает и приносит данные. Натан включает компьютер последней модели и связывается с центральными библиотеками Европы.

«Ну, что, Меир, вернулись к совместной работе? – говорит мне Натан с явно радостной улыбкой. – Тут у меня точный распорядок работ, написано, когда перерыв для еды, сколько часов сна достаточно для нас, два кошерных ресторана, которые будут присылать нам еду на дом. Если Ярон захочет, можно организовать, чтобы они с Генри пошли на несколько часов – посмотреть хороший футбол».

Мне все еще непонятно, зачем я здесь нужен Натану. Не для собирания исторических фактов, не для лингвистических исследований, не для развлечений. Во всех этих областях он превосходит меня. «Завтра не забудьте отменить гостиницу, просто жаль наших денег. Есть у нас тут два удобных дивана. Мы сможем советоваться и работать в течение ночи, и я очень жду от вас новых идей».

Теперь он переходит к чтению более личных параграфов: кому разрешено участвовать в аукционе по покупке старинных рукописей, и какие данные необходимы для участия в нем. Я чувствую сильнейшее напряжение, и почти уверен, что моя болезнь может вернуться. Натан продолжает читать: «Каждый участвующий в торге должен доказать семейную верность. Предпочтение будет отдано семейным, имеющим детей. Желательны рекомендации мужа и жены. Связь с детьми – обязательна». Он читает, возвращаясь к началу текста, тихо, затем громко, почти крича. «Чего они хотят, – кричит он. – Это что, их дело?» Встает, сильно потеет. Генри торопится принести ему воду с лимоном, как Натан любит. Он успокаивается довольно быстро, смотрит на меня в упор. Я пугаюсь. «Теперь тебе ясно, что я хочу от тебя. Почему-то такой странный человек, как ты, подходит к их требованиям. Это же везение, что ты у меня есть. Ничего не важно, лишь мой успех. Мы подготовим тебя в наилучшей форме. Учтем каждую мелочь».

Ярон приближается к нам. Не знает, сердиться ли, радоваться. Просит прейскурант, чтобы самому ознакомиться с участием в аукционе. Впервые за мое пребывание в Лондоне я замечаю еще изменение в облике Натана. Он абсолютно облысел, остались лишь клочки черных волос по сторонам головы. Он сейчас намного больше похож на отца, только телом огромней.