Жены Натана - Мирон Изаксон

Ярон приближается к нам. Не знает, сердиться ли, радоваться. Просит прейскурант, чтобы самому ознакомиться с участием в аукционе. Впервые за мое пребывание в Лондоне я замечаю еще изменение в облике Натана. Он абсолютно облысел, остались лишь клочки черных волос по сторонам головы. Он сейчас намного больше похож на отца, только телом огромней.

Генри приносит счета, но Натан впадает в гнев.

«Сейчас не время. Мы еще не подошли вопросу денег. Мы еще не приняты к участию в аукционе, а ты уже приносишь счета на оплату». Генри смотрит на Натана, начинает что-то бормотать, но замолкает и усаживается рядом с нами в одно из кресел, основательно и даже упрямо. «Теперь ты вник в мой план? – спрашивает меня Натан. – Я давал тебе жить в моей квартире и платил тебе зарплату, несмотря на то, что ты не приносил мне никакой пользы, ибо знал, что однажды мне понадобится такой человек, как ты, который сможет действовать в тяжелых и необычных условиях. Человек, который не менял женщин и точно знает, кто его сын, а кто не его, человек, который спал с одной женщиной всю свою жизнь. Если они тебя будут просить рассказать о твоей жизни, об изречениях, которые ты знаешь, о пище, которую ты ешь – всё это мне очень и очень поможет. За все остальные приготовления отвечаю я, за практическую и финансовую сторону дела. Я купил за значительную часть моих денег то самое расписанное зеркало, которое вы видели. Оно дороже всего, что вы только можете себе представить. Я уверен, что оно сохранит высокую цену до дня, когда я смогу поменять его на старинный манускрипт короля Франции».

Генри слушает с большим вниманием. Кажется, даже записывает какие-то замечания. Может, он стал официальным помощником Натана, или даже его секретарем. Натан способен назначить его даже управлять его, Натана, бизнесом. Ярон просит, чтобы мы вдвоем вышли из комнаты. Натан кричит ему вслед, смеясь: «Только не увези контрабандой своего отца. Впервые в моей жизни он мне действительно нужен». Ярон просит меня присесть, спрашивает, понял ли я до конца план Натана, и добавляет, что, по его мнению, это план на много месяцев. «Я планировал продолжать учебу и мама должна родить». Я гляжу на сына, внимательно слушаю. Может, все же предпочтительней молчать и дать ему возможность делать то, что он считает нужным. Но Натан сейчас очень нуждается во мне. Между тем сообщают, что Дана у телефона и хочет разговаривать только со мной.

«Меир, дорогой, как твои дела, как здоровье? Ты не представляешь, как мне полегчало теперь, когда ты все знаешь. Наконец-то понимаешь, насколько ты важен для Натана. Я уверена, что ты ему поможешь. У Рахели и у меня много терпения, чтобы ждать вас. Ты совершаешь нечто важное и особенное, достойное тебя, нет никого, более подходящего в этом деле, чем ты». Я справляюсь об их здоровье, Маор проговаривает несколько слов в трубку, как будто я ее отец, и Рахель посылает громкие воздушные поцелуи, она лежит в постели и готовится ко сну. Ярон прощается с Даной и смотрит на меня в ожидании ответа, который я еще не дал.

Выясняется, что Генри подготовил нам в квартире удобную комнату. Диван для меня и диван для Ярона, книги, которые мы должны полюбить, готовые порции еды. Нет никакой необходимости возвращаться в гостиницу. Ложусь спать, и мне легко заснуть, ибо Ярон держит мою руку своей, худощавой и крепкой. Надеюсь увидеть во сне улыбающихся Рахель и Дану.

С утра Генри дает нам несколько скопированных листов текста: «Пока Натан проснется, вы можете успеть прочесть эти страницы из рукописи. Они распространили их перед аукционом, чтобы участники могли знать, о чем идет речь». Текст на французском языке, и я с трудом его читаю. Генри говорит, что он и Натан начали текст переводить, приносит мне то, что уже переведено. Ярон и я сидим на ковре и читаем первую страницу. В ней король Франции рассказывает об условиях своей жизни в плену, о малом числе слуг, о встречах, главным образом, с наследником английского престола, о своих прогулках по Лондону, высказывает свое мнение о городе и об одежде его жителей. Король упоминает книги, которые читает, особую пищу, которую ему готовят и приставленного к нему личного врача. Нет на этой странице упоминания о Франции, о Париже, о выкупе и поражении в войне.

– 62 —

Ночью Натан шепотом будит меня и просит зайти к нему в комнату. Хочет объяснить мне с глазу на глаз, насколько все зависит от меня и насколько он не позволит мне использовать это против него. Я, естественно, потрясен его подозрениями, но вижу, что он невероятно напряжен и возбужден. Не знаю, какова причина. Может, потому что Дана далеко от него, или изводят его мысли о сыновьях. Может, мучают его неудачи в бизнесе, который сильно сократился, и единственным дорогим имуществом осталось у него зеркало, настоящее произведение искусства, с помощью которого он планирует купить дневник французского короля.

Комната его полна книг, и все время негромко звучит классическая музыка.

Я замечаю несколько приборов, которые были в его офисе. «Есть глупые люди, которые пытаются писать длинные произведения. Я же одним успешным ходом хочу заполучить самый значительный манускрипт за последнюю тысячу лет, согласно заключениям разных специалистов. Речь идет о редчайшем анализе французской истории и развитии Европы, о разных системах власти, тайнах королевского двора и взаимоотношений его с церковью. Ты, Меир, не устаешь вдохновляться книгами Священного Писания, для меня же есть тут возможность стать единственным владетелем понимания новой истории. Для меня сегодня нет ничего значительного, что не связано с европейской историей. Таким образом, я могу успешно изучить стиль всей мебели, всех картин, всех музыкальных произведений, всего того, что собирал всю свою жизнь. Я буду держать в руках ключ к определению современного человека».

Я готов согласиться с Натаном, тоже шепотом (Натан боится, что проснется Генри и тут же появится), что цель удивительна, просто приковывает к себе. И все же, спрашиваю его, стоило ли ради этой цели рисковать богатством, но он даже слышать этого не хочет. «Важно, Меир, чтобы ты понял, в чем состоит твоя роль. Британское правительство решило продать этот манускрипт. Они, по-моему, считают, что это подчеркнет атмосферу объединения Европы. С другой же стороны, это будет знаком пренебрежения к королевским дворам, которые еще существуют. Сообщение о продаже распространено среди ограниченного числа, главным образом, самых известных коллекционеров (таких, как я). Но британцы, как всегда, несколько странны. Они решили, что есть важное национальное значение в том, чтобы рукопись попала, как они говорят, «в подобающие и верные руки». Так как они предпочитают частных коллекционеров, им важно, чтобы покупатель доказал свою высокую мораль или то, что видится таким в их глазах».

Натан извлекает из кармана рубахи большой белый лист. Объясняет, что здесь его «победный список». Тут у него подробное перечисление всех преимуществ, которые он собирается представить комиссии аукциона. Он с волнением рассказывает мне (лицо его вымотано и покрыто потом), что он может представить британцам свой поразительный опыт в коллекционировании. «У меня была впечатляющая коллекция мебели, редкая коллекция расписанных зеркал, а теперь в моих руках зеркало самое дорогое в мире. И это в дополнение к обычным коллекциям картин, марок, что прошли через мои руки. По каждой из них я могу быть экзаменован, и продемонстрировать глубокие знания. Нет коллекционера, который может лучше меня ориентироваться в знании искусства и истории, – он переходит к другому пункту «победного списка»: – У меня большой талант к бизнесу и внушительные финансовые успехи. Более того, я могу показать свои способности выхода из финансового кризиса, и даже из опасности банкротства. Почему, ты думаешь, я дал Хаггаю втянуть меня в большие долги в Галилее? Чтобы привезти сюда все данные и показать королевской комиссии, каким образом я преодолеваю острый финансовый кризис».

Теперь даже я потрясен. Я знаю, что все окружающие меня думают, что нет ничего, что может меня потрясти или рассердить. Но объяснения Натана об этих прежних его шагах вызывают во мне гнев. Не знаю, будет ли мой провал еще более сильным, покинуть ли немедленно Натана или остаться с ним. «Погоди, Меир, до тебя мы еще дойдем, и ты увидишь, насколько ты важен. Итак, к следующим преимуществам. Редко, кто из соревнующихся может указать на успехи в политике и общественных делах. Ты, может, не знаешь, но партия, которую я создал и которая управляется из бывшей твоей квартиры, весьма преуспевает. Пока я даю возможность Хаггаю продолжать эту партийную деятельность, а там посмотрим, когда наступит подходящий момент прекратить ее или изменить. Нет у тебя понятия, насколько приятной неожиданностью явилась эта дурацкая деятельность. Хаггай был занят и не мешал мне в главных подготовительных шагах по приобретению манускрипта. Англичане же просто удивляются моему политическому опыту.