Убить вампира-завоевателя - Карисса Бродбент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стена вокруг его сущности – обычно непроницаемая – вдруг исчезла, и на меня хлынула волна глубокой печали. Не такой, как необузданное горе моего брата. Эта была спокойной и постоянной, словно давно укоренилась у Атриуса внутри.
На нее откликнулась моя собственная, которая не исчезала никогда. Просто я старалась не обращать на нее внимания.
– Почему ты не можешь вернуться на родину? – решилась спросить я.
Глаза Атриуса наконец переместились на меня. То же пламя очага теперь делало их стальными.
Их открытость и беззащитность потрясли меня.
Это длилось всего мгновение. Потом стена появилась вновь. Он выпрямился. Лицо опять посуровело. Атриус откашлялся, словно хотел вытолкнуть из себя остатки недавней откровенности.
– Часть моей армии находится на Вератасе. Ею командует моя двоюродная сестра, – сообщил он. – Они поддержат нас с моря, появившись под покровом тумана.
Он пытался вернуть наш разговор в деловое русло. Не получилось. Слишком много мы открыли друг другу.
На меня вдруг разом навалились все противоречивые особенности роли, которую я играла. Три мои ипостаси, не имевшие права сосуществовать, вдруг столкнулись самым немыслимым образом: Силина-прорицательница, Силина-арахесса и Виви – маленькая испуганная девочка. Точек соприкосновения у них не было. Зато противоречий – сколько угодно.
В горле встал комок. Я поднялась с кресла. От каждого шага в сторону Атриуса меня прошибал озноб.
«Силина, что ты делаешь?»
Атриус молчал, но не сводил с меня глаз, как хищник, следящий за добычей. Однако я улавливала в нем совсем не голод хищника.
Я уселась на подлокотник его кресла. Мои ноги касались его ног и чуть ли не переплетались с ними.
Атриус не шевельнулся, но я почувствовала, как его сердце забилось быстрее.
Я приложила ладонь к его груди. Кожа была очень теплой, почти горячей, словно он сражался с лихорадкой. Я чувствовала, как проклятие пожирает его нити. Я видела широко раскрытую пасть этой твари, все превращающей в гниль.
– Тебя сегодня опять донимает боль, – тихо сказала я.
– Со мной все нормально.
– Ты не посылал за мной.
– Ты была занята.
– Удивительно, что тебе это небезразлично.
Атриус запрокинул голову: слегка, словно ненароком, словно вопреки сильному желанию зарыться лицом в мои волосы.
Он долго не отвечал на мои слова, и я решила, что не дождусь ответа. Пожалуй, я была благодарна ему за это. Как бы я ни твердила себе, что узнать его поближе – моя задача, я знала: его ответ нанесет мне глубокую рану.
Я оказалась права.
– Да, мне это небезразлично.
Четыре вроде бы ничего не значащих слова, которые и не должны были что-то значить.
А значили всё.
– Твоему брату здесь ничего не грозит, – продолжил Атриус. – Он может оставаться в замке столько, сколько надо.
Мне сдавило грудь. Хорошо еще, что волосы закрывали лицо. Но пальцы Атриуса осторожно отвели пряди с лица, закинув их за уши. От прикосновения его ногтей, слегка чиркнувших по щеке, у меня перехватило дыхание.
– Спасибо, – только и могла произнести я.
Я не лицедействовала.
Другие сказали бы мне, что Наро все равно умрет, ибо пагубное зелье не отпускает своих жертв. Другие бросили бы его в тюрьму или казнили как военного преступника. Случись такое, я была бы не вправе кого-то обвинять; тем более Атриуса – это чудовище, этого проклятого вампира-завоевателя.
Но мне сделали подарок. Ко мне проявили сострадание.
– Почему? – спросила я. – Почему ты ему помогаешь?
Внутри Атриуса что-то болезненно запульсировало, словно разбередили старую рану.
– Потому что мы слишком быстро теряем прошлое. А надо крепко держаться за тех, кто сделал нас такими, какие мы сейчас. Останься жив тот, кого я считал братом, я был бы счастлив, если бы ему кто-то помогал.
«Кого я считал братом».
Я подумала о теле на снегу, у ног разъяренной богини; о волне горя и дыре, которую уже ничем не заполнить.
Из того, что я успела узнать об Атриусе (а узнала я немало), складывалась почти цельная картина. Почти, поскольку это была скорее головоломка, в которой недоставало очень важного фрагмента.
– Почему ты хочешь завоевать Глею? – шепотом спросила я, не дав осторожности меня остановить.
Молчание.
– Потому что я – злое чудовище, помешанное на власти.
Он произнес это так, словно дал настоящий ответ. Недели три назад я приняла бы его слова за правду, о чем не преминула бы ему сказать.
Но сейчас…
Наверное, в Атриусе было что-то от чудовища. Но он не походил ни на Таркана, ни на Авеса и уж тем более на Короля питоры.
Настал мой черед открывать в нем потаенные дверцы и узнавать то, что он предпочел бы скрыть. Коснувшись подбородка, я наклонила голову Атриуса к себе. Его глаза скользнули по мне и остановились, словно он мог увидеть сквозь повязку мои поврежденные глаза.
– Я тебе не верю, – тихо сказала я. – Я хочу знать правду.
За этим меня сюда и посылали. За правдой.
Так я себе мысленно и сказала, словно и не было той части меня, которой его правда требовалась по иным, более запутанным причинам.
Атриус вздрогнул. Я уловила едва ощутимое движение мышц его лица.
– Этого я тебе сказать не могу.
– Могу и сама догадаться. Твоим соотечественникам нужна новая родина.
Его губы сложились в едва заметную болезненную улыбку.
– Если б все было так просто.
Моя ладонь оставалась прижатой к его груди. Точнее, к ткани расстегнутой рубашки. Я медленно передвинула ладонь, найдя кожу.
Атриус напрягся, но не остановил меня. Он вообще не двигался и почти не дышал.
Проклятие внутри него жгло, вызывая боль.
– Прошлое пожирает тебя.
– С твоей стороны, очень смело так говорить со мной, – сказал он и почти засмеялся.
Шершавые, покрытые шрамами пальцы дотронулись до моего лица. Контраст между его кожей и этим прикосновением был настолько разительным, что у меня заколотилось сердце. Взгляд Атриуса опустился, остановившись на моих губах.
– Думаешь, я не вижу, что прошлое пожирает и тебя? – тихо спросил он.
Раненая душа всегда жаждет встречи с другой такой же, в которую могла бы смотреться, как в зеркало.
Так это устроено в мире.
Атриус не ошибся: моей душе тоже было больно, и я, наверное, отчаянно нуждалась в ком-то, способном это понять.
Я не сняла руку с голой груди Атриуса. Не шевельнулась, когда его ладонь легла мне на щеку, а пальцы стали теребить волосы и гладить лицо.
А когда он придвинулся еще ближе и наше дыхание смешалось, я позволила ему