Необъявленная война: Записки афганского разведчика - Ким Николаевич Селихов

— Звонила по телефону — не отвечаешь, постучала в дверь твоего номера, а она открытой оказалась. Вот я и вошла…

— Что-нибудь случилось? — насторожился я.

— Да нет, нет… Все нормально… Ничего особенного, — поспешила успокоить меня девушка. — Просто целый день я не видела своего господина. Может, поручение какое будет?

Говорит, а сама хитрой лисой на меня посматривает. Чувствуется, что прямо сгорает от женского любопытства, очень хочется узнать, как встреча с Джамилей прошла, с каким настроением от нее в отель вернулся. А настроение сейчас, после доброго сна, прямо скажем, неплохое. Голова ясная, аппетит разыгрался волчий, шалить, как мальчишке, хочется… Легко, рывком подымаюсь с постели, повел плечами — косточки захрустели в суставах.

— Все в порядке, Гульпача! — весело заявляю девушке.

У нее глаза недоверчивые, но отвечает улыбкой.

— Все в порядке! — повторяю я… — И, пожалуйста, прикажи подать ужин с вином… Да, да. Ты поняла правильно, на две персоны в мой номер!..

— А если я не разделю с тобой этой трапезы, Салех? И не лучше ли тебе побыть одному? — спрашивает Гульпача и внимательно наблюдает за мной.

— Нет… Я очень хочу, чтобы рядом была ты… Очень… Особенно сегодня… Сейчас… Понимаешь? — и протянул к ней руки.

ГЛАВА XXVII

Мы источник веселья — и скорби рудник.

Мы вместилище скверны — и чистый родник.

Человек — словно в зеркале мир — многолик.

Он ничтожен — и он же при этом велик!

Омар Хайям

Рахим недолго находился под стражей. Он вновь работал в военном училище, продолжая курс по тактике. Никто из коллег и не подозревал, что совсем недавно он арестовывался органами безопасности. Его отсутствие объяснялось тем, что у него неожиданно тяжело заболела бабушка и с разрешения командования Рахим летал к ней в Индию. Его фамилия была внесена в списки пассажиров, следовавших рейсами Кабул — Дели и Дели — Кабул. Он был добрым человеком, не забыл привезти сослуживцам всякие забавные сувениры из соседней страны.

Ахмад теперь встречался с Рахимом не в кабинете с решеткой, а на явочных служебных квартирах. Новое же место встречи сегодня несколько озадачило Рахима.

— Может, я вас неправильно понял? — переспросил он по телефону у Ахмада.

— Нет, поняли меня правильно, — ответил тот. — Встречаемся сегодня в шестнадцать часов на домостроительном комбинате.

В назначенное время Рахим прибыл на комбинат. Каково же было его удивление, когда он наконец понял, почему именно сюда его пригласил Ахмад… В 16 часов в клубе комбината начиналось общее собрание партийно-профсоюзного актива рабочих и служащих с повесткой дня: «Задачи коллектива КДСК в свете решений третьего пленума ЦК НДПА». Докладчиком на собрании был член Кабульского горкома партии Ахмад Хан. Вместе с ним, как почетного гостя от армии, в президиум избрали и Рахима… Он растерялся, не знает, как быть, вопросительно смотрит на Ахмада… Тот улыбается, легонько в спину подталкивает.

— Пошли, пошли в президиум. Ничего не поделаешь, народ доверие оказывает, — говорит Ахмад.

Рахим впервые в жизни был среди рабочих. Он не знал этих людей, никогда в жизни с ними не общался. Видел со стороны, как жарятся они на солнце, обливаясь потом, копаются в земле, разгружают кирпич и бетонные плиты, с раннего утра стуча топорами, крутят баранки самосвалов. На собрание пришли прямо с работы. В зале пахнет свежей краской и штукатуркой, бензином и битумом. Усаживаются кто где — на длинных скамейках, подоконниках, прямо на полу в проходах. В глазах уверенность и пытливость, чувствуется в них сила и спокойствие. Тут же в зале сидят женщины с открытыми лицами, без всякой робости и застенчивости.

Ахмада встретили дружными аплодисментами. Выступал он без всякой бумажки, взволнованно и просто. Рассказывал рабочим о прошедшем на днях пленуме ЦК НДПА, обсудившем один из главных вопросов жизни молодой республики — вопрос о борьбе с контрреволюцией.

— Волк не гневного слова чабана боится, а его увесистой палки, — говорил собравшимся Ахмад. — Настал час, когда эта увесистая палка народа должна со всей силой обрушиться на волчьи спины контрреволюционеров. Сегодня решается судьба нашей горячо любимой родины. Кто может ее спасти, защитить честь и достоинство своего отечества? Кто? — Умолк на минуту, пытливо посмотрел в зал и так же горячо и громко: — Рабочий класс, трудовые руки дехкан, все патриотические силы, кому дороги и понятны цели нашей Апрельской революции!

Вспыхнули было овации, но он тут же их погасил энергичным движением поднятой руки:

— Наша партия послала меня к вам, товарищи рабочие. Она рассчитывает в этой жестокой борьбе не на жизнь, а на смерть прежде всего на вас, на вашу пролетарскую сознательность и мужество. Вам предстоит повести за собой все слои нашего общества…

Слушают его внимательно, с пониманием напряженной обстановки, которая создалась в стране за последние месяцы и дни. Ахмад рассказывает, как изменил свою тактику враг. Потерпев поражение от народной армии в открытом бою, контрреволюционеры стали действовать мелкими, мобильными группами.

— Враг стреляет из подворотни, громит школы и мечети, не щадит ни стариков, ни детей… — рассказывает Ахмад.

Он подробно останавливается на последних действиях подпольных контрреволюционных групп мятежников в Кабуле… В лицеи они подбросили гранаты с отравляющими веществами, сотни детей попали в больницы. В университете взорвали бомбу, сожгли на стройке цистерну с бензином, сеют панику, распространяют провокационные слухи…

— Вы, рабочие, главные хозяева нашей страны, надежда и опора партии, Революционного совета. Власть взяли в свои руки не на короткий срок, а навсегда и бесповоротно. Она ваша, теперь вы, рабочие, за все в ответе, за все хорошее и плохое, что происходит в нашем городе и государстве, — продолжал разведчик. — Сегодня враги угрожают вашей власти. Ее надо защищать, пора наводить порядок в собственном доме! Правильно я говорю? — спрашивает Ахмад, сходя с трибуны.

Ему ответили аплодисментами. Хлопали размашисто, сильными руками, искренне, от души.

Первым после доклада Ахмада попросил слово пожилой рабочий. Худой, высохший и прокопченный на солнце, он шел не спеша к трибуне, проверяя на ходу, так ли сидит на голове чалма, машинально одергивая полы длинной, до колен рубашки. Она давно стала непонятного цвета, прожженная местами огнем, в жирных масляных пятнах.

— Я — прямо с объекта… Говорят: «Рафик Сеид! Коллектив посылает тебя на важное собрание. Скажи за нас свое слово…» Домой не мог забежать, чтобы умыться и переодеться… На машину и сюда… — начал он свою речь с извинения за свой не совсем опрятный вид. Кашлянул, несколько замялся, отодвинул от