Упреждающий удар - Николай Иванович Чергинец

Я кивнул с полным ртом. Он у меня был забит яблоком.

— Начни хотя бы с нескольких набросков, — уточнил Дед. — Сделай их так, как ты готовил речи для меня.

Я вторично кивнул.

— А ты что делаешь? — обратился Дед к Славику.

— Иду в библиотеку и раскапываю тюменские газеты, — пробасил Славик.

— А также московские, — уточнил Дед.

Он в самом деле поставил перед Славиком такую задачу, желая угомонить своего главного охранника, впавшего в баранье упрямство. Славик и в самом деле был готов утверждать с пеной у рта, что его вариант лучше.

— Коля? — сказал Дед.

Все обратили взоры на Колю. Тот сидел на стуле бочком и болтал ногой, напоминая зарвавшегося школьника. После слов Деда Коля встрепенулся.

— Николай рассмотрит и предоставит в письменном виде все варианты развития событий по… своему сценарию… — торжественно перечислил Дед.

Коля после каждого слова коротко кивал головой и тихонько говорил: «Ага!»

— Ну, как будто все, орлы, — сказал Дед. — Теперь отбой.

Все встали и потянулись к выходу. Я задержался.

— Дед, можно спросить?

Я стоял у стола и наблюдал за Дедом. Он собирал какие-то бумаги, стучал ими, подравнивая края, прятал в папки и засовывал эти папки в ящик.

— О чем? — поднял он взгляд.

Я хотел спросить, в самом ли деле простил он мне долг, но вместо этого произнес:

— Ты похвалил все наши варианты, а какой принял сам? Откровенно говоря?

— Я? — Дед нахмурился.

Нет, не нахмурился, мне отлично было видно какая бездна выражений прошла по его лицу, одно за другим, а Дед как бы выбирал, на каком из них остановиться. Наконец, он заговорил:

— Я хочу… попробовать первый вариант! С хитринкой посмотрел он на меня и продолжил:

— Ты понял? Самый первый, с женщиной… С твоей Надей, черт возьми…

Тут меня как громом ударило. Как это «с Надей»? Что он имеет в виду?

— Кстати, ты не против последить за ней, за этой твоей супервумен? — с иронией продолжал Дед. Он как бы не давал мне опомниться. — Ведь она как-никак родственница Чернозуба! Проследи за ней по-родственному, так сказать, по-семейному! У тебя это неплохо получится!

Я уже хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на лед. Где мне уже приходилось слышать такие выражения, такой тон, видеть такую лисью улыбку? А, точно, в подобном тоне со мною когда-то пробовал разговаривать Фенчик. Прошлой зимой.

Я почувствовал, что земля уходит из-под ног. Так вот, выходит, почему Дед простил мне долг!

Перед глазами встала картина. Сибирь. Пятый Колымлаг. Семьдесят какой-то год. Отец упал в обжигающе холодный снег, и конвоир, стоявший в десяти метрах от него, поднял карабин. До отца моментально дошло, что все, сейчас наступит его смерть, но подняться он не мог, не было сил. Он вжал голову в плечи и закрыл глаза. Спасло его то, что конвоир, перед тем как нажать на курок, решил разок дохнуть на руку и поднес ее ко рту. Когда он вновь прицелился, отца в снегу уже не было. Дед поднял своего друга на ноги и, поддерживая его под мышку, поволок к колонне.

Эта картина долгое время служила мне олицетворением дружбы моего отца и Деда. Теперь она исчезала. Рассыпалась на части. Пропадала, будто ее и не было.

Пока я стоял, как истукан, Дед открыл сейф и достал оттуда мешок, полный радиозакладок.

Тот самый мешок, который когда-то мы отнесли ему. Дед стал рыться в нем.

— Тебе придется последить за ней, — бесстрастно продолжал Дед. — И не спорь, мой мальчик, как не спорил бы со своим отцом. Понятно? — Он поднял на меня взгляд. — Я не буду настаивать, чтобы ты записал ваши… как это сейчас модно называть… Трахи! Вот, трахи! Будет достаточно, если ты запишешь… — Он сделал паузу. — Помнится, ты говорил, что она нюхает кокаин?

— Она здорова! — выпалил я. — Если бы ты знал, чего мне это стоило.

— Меня это не касается, — бесстрастным голосом произнес Дед. — Ты запишешь, как эта твоя Надя берет понюшку, засовывает себе в нос, затягивается… Пусть она при этом поиграет глазками — у нее прекрасные глазки, карие, — это я заметил. Они будут выглядеть на экране весьма привлекательно!

У меня мутилось в мозгах, а он все говорил, говорил. Я опустился на стул.

— В конце концов, не обязательно «нюхи», — сказал Дед. — Можно записать и трахи, — и он рассмеялся.

Я медленно поднял на него глаза. И кто говорит мне об этом? Дед! Друг моего отца!

И что, думаете, я сделал что-нибудь? Так ничего я не сделал.

Я просто смотрел на Деда и понимал, как я его ненавижу. Ненавижу самой лютой ненавистью,! на какую способен. Ненавижу его самого. Его бородку, подстриженную под куст крыжовника у нашего] дома. Холеную шевелюрку с проседью, широкую улыбку и добренький прищур глаз. Дед тем временем не замечал перемены в моем настроении.

— У нас есть семейные снимки Чернозуба, — говорил он увлеченно, — и школьные фотографии его… Нади. Ты дополнишь их своим видеоматериалом, мы используем это…

Я задался вопросом: откуда у Деда взялись школьные фотографии Нади?

— Теперь несколько слов о том, как ты будешь работать, — сказал Дед. — Эти камеры нужно расположить следующим образом…

Он еще что-то говорил и говорил, но я не слушал. Я опустил взгляд и увидел на столе набор, запаянный в пластик: четыре микровидеокамеры с усиками антенн были размещены по углам прозрачной пластиковой упаковки. Каждая была точь-в-точь как та, что майор Звягинцев когда-то оставил у нас в лифте. А в центре пакета располагалась компьютерная плата. Дед дотронулся до нее пальцем:

— Вот эту штуку вставляешь в любой персональный компьютер, сюда засовываешь обычную телевизионную антенну, — с этими словами Дед показал гнездо, куда надо засовывать антенну, — а видеокамеры уже расставляешь, как твоей душе угодно…

Он запустил руку в мешок и достал горсть маленьких черненьких цилиндриков.

— Вот еще четыре, — сказал он. — Это те самые, которые расставил Звягинцев. Я проверял, их параметры совпадают…

Он по одному выщелкнул цилиндрики из ладони, и они упали на пакет. Сразу стало видно, как они похожи на цилиндры, что были запаяны в пластик. Дед коротким движением придвинул ко мне весь этот хлам. Один цилиндрик покатился по столу. Дед подхватил его и положил поверх кучи.

— Видеофильм мне нужен не позднее, чем через месяц, — сказал он. — Через тридцать дней как говорится, вынь да положь!

Я вздохнул.

— И пойми еще, дружок, — ласково улыбнулся Дед. — Все-таки, семьсот двадцать тысяч долларов, которые ты растратил, это большие деньги. Если ты меня