Графоманка - Аля Пачиновна

Безумие, но ей, вдруг, понравилось, как Графа затрясло. Было в этом что-то… ранимое, уязвимое.  Она вспомнила, что в детстве ей очень нравилось эскимо на палочке. Потом ещё раз вспомнила, уже смелее. И ещё. Графа опять затрясло, уже сильнее, и он вцепился одной рукой в подлокотник. А другой - Лере в волосы.

- Ле… ра…ле… ра…- он вбивал ее имя прямо ей в горло.

И Лера поняла, почему женщинам нравится это! Гремучий коктейль из стыда, паники, возбуждения, смущения, страха, любопытства и власти, как наркотик. Власть дурманит, заставляет сердце биться в восторге. Власть над огромным, сильным, авторитетным дядькой, который «мама» сейчас  сказать не может.

Вот они где все у нас…

Ну, все - не все, а Граф точно. Горячая вязкая волна заполнила Лерин рот. Она в курсе, что это глотают, она ж не тундра. Только как? Это же на вкус, как  субстрат  морской воды с каплей мёда! Пока это шло по пищеводу, Леру два раза передернуло. Но она гордилась собой. Она - смелая. Хоть одно дело смогла довести до конца!

- Ну-ну, не плачь, - услышала она сквозь поцелуи. - Для первого раза очень неплохо.

Он гладил ее по волосам и что-то бормотал хрипло, неразборчиво. Гладил по спине и зачем-то стянул с неё трусы. Взял на руки, поднял, донёс до постели и уложил, не переставая терзать губы со вкусом ее слез.

- Ты такая умная девочка, - Граф навис над ней, слегка сжал шею в ладони. - Всё понимаешь, всё знаешь… Какого ж хрена тебя дёрнуло притащиться в «Контракт»!?

Лера замерла. Существует легенда, согласно которой непонятные вопросы после оргазма - это чисто женская фишка. И что на это ответить? Это он к чему, вообще?

- Не отвечай, - Граф, видимо, сам понял, что к серьёзным разговорам Лера не готова. -  И спи.

Она уверена была, что как раз после такого распоряжения  заснуть будет сложно. Но, видимо, она, действительно, ещё плохо знала женский организм. Оргазм, буря внутренних переживаний, несколько миллионов Графов внутри сделали своё дело - она уснула.

И опять проснулась одна. Как и все двадцать восемь лет до этого. Только теперь все было по-другому. Когда человек с детства один, он своё одиночество принимает, как врожденную аномалию. Ну, нет у него половины тела, что тут поделаешь? Но живёт же как-то, приспосабливается и даже находит в этом плюсы.

Одна? Зато никто не храпит в ухо, не перетягивает на себя одеяло, не занимает всю постель, не тыкается в зад твёрдыми предметами.

Но, почему тогда такое ощущение, что ею воспользовались и слили? Может, это распространённый побочный эффект рождения женщины? И надо просто переболеть этим, как ветрянкой, чтобы обзавестись крепким иммунитетом от мудаков? Чтобы больше никогда… никогда, Лера!

Она больше не бегала по дому вдоль плинтусов, как мышь, не давилась завтраком на ходу лишь бы не встречаться ни с кем из местной знати. Новодворская сидела за столом в столовой с совершенно прямой спиной (будто кол проглотила), и не спеша принимала пищу, делая вид, что увлечённо читает какую-то прессу. А на самом деле, смотрела в одну точку. И кусок в горло не лез.

Вот тебе и «ланта-тита».

Жизнь разделилась на до и после самым кровожадным для психики способом из всех существующих. Это когда в «до» вернуться нельзя, а в «после» ступать страшно, потому, что наперёд знаешь - ничего хорошего там не ждёт.

Глаза защипало. За последние две недели она стала непростительно сентиментальна. А раньше ее можно было пытать «Хатико» - кремень. Хоть в партизаны.

А сейчас?

В проёме двери промелькнула знакомая широкоплечая фигура в очередном шедевре текстильного производства и Лера поспешила запить кусок, который никак не могла проглотить. На самом деле, она хотела спрятаться в чашке, до боли скосила в неё глаза, вытрясая со дна последние капли. Лишь бы не смотреть на него.

Поздно. Фраер сдал назад. Остановился, прислонился к косяку плечом.

- А, ты тут… - словно ничего и не было между ними, буднично бросил он. - Мадина сейчас вещи  принесёт.  У тебя полчаса на сборы, жду внизу.

И пошёл вперёд, куда следовал.

Сердце раненой голубкой подлетело к горлу со всем, что с таким трудом было отправлено в желудок. Чудом удалось подавить восстание пищеварения.

«Куда? Домой? Он ее отпускает? Вот так просто? Амнистия?»

Вот тебе и ланфрен-ланфра…

Глава 26

Глава 26

В мой старый сад, ланфрен-ланфра

Лети, моя голубка

Там сны висят, ланфрен-ланфра

На всех ветвях, голубка

Ланфрен-ланфра, лан-тати-та

Там свеж ручей, трава густа

Постель из ландышей пуста

Лети в мой сад, голубка

Лера стояла перед зеркалом и смотрела на своё серо-буро-зелёное отражение. Оказалось, что ничто женственное самодостаточной личности не чуждо: за две недели она совершенно отвыкла от вещей, из которых прежде состоял весь ее гардероб. А сейчас они казались ей униформой невидимки. Камуфляжем для убежденной одиночки.

Она думала, что таким образом выражает свою независимость от гендерных стереотипов. А вернее - удачно скрывает за ними вторичные признаки принадлежности к слабому полу. Слабый пол - это гнилые доски! Она всегда считала, что шагать по жизни лучше в устойчивой обуви, оставляя протекторный след на всех, кто пытается загнать ее в замшелые рамки патриархата: указывать ей ее место, диктовать ей как выглядеть, когда и что говорить, открывать ли вообще рот… и как широко. Но для этого обувь должна быть удобной и по размеру. А те ботинки Columbia, что принесла Мадина безбожно жали. Неизвестность тоже не придавала лёгкости шагу. И вообще, было ощущение, что камень, который Лера тащила в гору все последние дни, сейчас кубарём катится вниз и вот-вот погребет ее под собой.

Никто не умирает девственником, потому что жизнь всех имеет так или иначе. Но к чему были эти две недели планомерного совращения? Чтобы понять, что с перезревшей неваляшки нечего взять? Куда он ее теперь? Домой? Или внемлет советам «Бывалого» и делегирует Рудику?

Лера окинула прощальным взглядом комнату, ставшую за последнюю неделю нечаянно уютной.