Парадокс времени - Йон Колфер

Элфи поднялась на четвереньки, откашлялась и сплюнула в пыль. Она чувствовала себя побитой и помятой и телом и душой. Взглянув на Кронски, она поняла, что допрашивать его бессмысленно: в данный момент предводитель экстинкционистов был не в состоянии поддерживать разумный разговор.

«Может, оно и к лучшему, — подумала эльфийка. — Вряд ли он в ближайшем будущем сможет возглавить какую-нибудь международную организацию».

Потом Элфи заметила нечто странное. Одно из стекол в очках Кронски разбилось, открыв заплывший жиром глаз. Радужная оболочка имела странный фиолетовый цвет, почти такого же оттенка, как и стекла очков, но не это привлекло внимание Элфи. Края радужки выглядели рваными, словно их обкусали крошечные рыбки, питающиеся глазным белком.

«Этот человек находился под действием гипнотических чар, — поняла Элфи. — Им управлял кто-то из волшебного народца».

Она поднялась на ноги и, прихрамывая, направилась вглубь квартала. Перебранка между жадными охранниками скоро затихла вдали.

«Если в этом замешан кто-то из наших, значит, все не так, как кажется. А если все не так, как кажется, то, может быть, Артемис Фаул еще жив».

Под лагерем экстинкционистов

Мервал Криль подмигнул своему отражению в зеркальной поверхности хромированной двери холодильника для трупов.

«Красивый я парень, — подумал он. — И животика почти не видно под халатом».

— Криль, — крикнула Опал из кабинета. — Как дела с мозговой жидкостью?

Мервал подпрыгнул.

— Скоро выкачаю всю досуха, мисс Кобой. Пикси налег всем телом на каталку и покатил человека по короткому коридору в лабораторию. Постоянное нахождение в замкнутом пространстве с Опал Кобой трудно назвать пикником. Их было всего трое, и они неделями напролет высасывали соки из представителей исчезающих видов. Опал могла позволить себе нанять тысячу лаборантов, но возвела секретность в ранг идеи фикс. Уровень паранойи достиг такого предела, что Кобой начала подозревать в шпионаже растения и неодушевленные предметы.

— Я могу выращивать фотоаппараты! — визжала она братьям Криль во время одного инструктажа. — Кто посмеет сказать, что и этот презренный лошак Жеребкинс не научился вживлять разведывательную аппаратуру в растения? Поэтому избавьтесь от всех цветов. И от камней тоже. Я им не доверяю. Гнусные мелкие лазутчики.

Поэтому близнецы Криль целый день занимались тем, что выбрасывали все вещи, в которых могли быть установлены «жучки». Даже дезодорирующие блоки из туалета пришлось отправить на свалку, ибо Опал подозревала, что они ее фотографировали, когда она использовала помещение по назначению.

«Впрочем, мисс Кобой имеет право на паранойю, — подумал Мервал, вкатывая тележку в двухстворчатые двери лаборатории. — Если подземная полиция узнает, чем она здесь занимается, ее на веки вечные упекут за решетку».

За дверями находилась длинная лаборатория высотой в три этажа — место страданий и печали. До самого потолка высились ряды клеток с животными. Пленники стонали и скулили, сотрясали свои темницы, бросались на прутья. Робот-раздатчик непрерывно двигался вдоль рядов, насыпая в кормушки сероватые гранулы.

В центральном проходе стояли операционные столы. Десятка два зверей лежали на столах, зафиксированные, как и Артемис, жесткими путами. Юноша успел заметить сибирского тигра с раскинутыми лапами и выбритыми проплешинами на голове. На каждой проплешине лежало нечто похожее на кусочек печени. Когда тележка катилась мимо тигра, один из кусочков издал хлюпающий звук, и на нем тут же загорелся красный светодиод.

Мервал остановился, чтобы снять коричневую пакость с тигра, и Артемис с ужасом увидел, что нижняя поверхность этой штуки усеяна сочащимися жидкостью шипами.

— Полон до краев, мистер супер-генетически-модифицированный москит-пиявка. Ты просто мерзость, что есть, то есть, но мозговую жидкость откачиваешь умело. Пора тебя выжимать.

Мервал наступил на педаль, открывая ближайший холодильник, и зазвенел мензурками, пока не нашел нужную.

— Вот она, «Сиб. тигр. МЖ».

Он поставил мензурку на хромированную поверхность лабораторного стола, затем принялся выжимать пиявку как губку, пока вся мозговая жидкость до последней капли не стекла в подставленную емкость. После этого пиявка отправилась в мусорное ведро.

— Я так тебя любил, — пропел Мервал, возвращаясь к тележке с юношей. — Я буду так скучать…

Артемис наблюдал за происходящим, чуть заметно приоткрыв один глаз. Надо обязательно выбраться из этого жуткого, омерзительного места.

«Элфи спасет меня, — подумал он и тут же вспомнил: — Нет, не спасет. Она решит, что я погиб».

От этой мысли у него кровь застыла в жилах.

«Пламя испепелило меня».

Значит, придется выкручиваться самому. Не впервой. Надо держаться начеку и быть готовым использовать любой подвернувшийся шанс.

Мервал нашел свободное место в операционной и ловко вкатил туда тележку с Артемисом.

— И он втиснул каталку туда, куда и пиявка не влезет. А говорили, будто это ему не под силу. Ошибались, как всегда. Мервал Криль король парковки. — Пикси рыгнул. — Не о таком будущем я мечтал в юности.

Затем он как-то уныло опустил банку с отверстиями в низкий аквариум и извлек ее оттуда полную извивающихся суперпиявок.

«О нет, — подумал Артемис. — Пожалуйста, только не это».

Ему пришлось закрыть глаза, поскольку Мервал повернулся к нему лицом.

«Он заметит, как вздымается моя грудь. Потом усыпит меня, и все будет кончено». Но Мервал, как ни странно, не заметил.

— О, как я вас ненавижу. Как вы отвратительны. Могу сказать только одно, человек, если твое подсознание меня слышит: радуйся, что спишь, ибо вряд ли ты захотел бы пройти через это наяву.

Артемис едва не закричал, но вовремя вспомнил о матери, о том, что жить ей осталось меньше суток, и стиснул зубы.

Он почувствовал, как Мервал сжал его руку и хмыкнул.

— Только никуда не уходи. Секундочку.

Пожатие ослабло, и Артемис стал следить за перемещениями Мервала, используя только слух и обоняние. Мягкий живот коснулся его локтя. Тяжелое дыхание над ухом. Мервал сейчас находился у его левого плеча и наклонился над ним.

Артемис приоткрыл правый глаз и посмотрел вверх. Прямо над головой он увидел бестеневую лампу, установленную на толстой хромированной штанге.

Хромированная — значит, отражает.

Артемис наблюдал за действиями Мервала по отражению. Пикси выдвинул сенсорный пульт управления путами с клавиатурой на гномьем языке. Затем, напевая популярную среди пикси песню, начал вводить пароль. Каждый символ в такт словам песни.

— Пикси играют рок! — пел он. — Экстремально тяжелый пикси-рок, оу бэйби.

Артемису тема показалась скорее попсовой, но он обрадовался музыке, поскольку она дала ему время разложить пароль Мервала.

Мервал отстегнул один из зажимов, чтобы вытянуть руку Артемиса. Даже если бы человек очнулся, он мог бы только беспомощно махать рукой.

— А теперь, моя пиявочка, потрудись для тетушки Опал, а я отблагодарю тебя, выдавив твои внутренности в ведро. — Он вздохнул. — Почему лучшие мои строки слышат только черви?

Он достал из банки пиявку, сжал, чтобы она выпустила шипы, и приложил к запястью Артемиса.

Артемис не почувствовал ничего, кроме вдруг возникшего чувства благополучия.

«Снотворное, — подумал он. — Старо как мир: успокоить, а потом убить. Нормальный ход, да и в конце концов, так ли уж плоха смерть? Вся жизнь была непрерывной чередой испытаний».

Мервал поглядывал на хронометр. Его брат уже слишком долго сидел в утилизационной камере за камбузом. Кистеухая свинья могла решить, что настало время отведать кусочек пикси.

— Просто проверю, — решил он. — Вернусь раньше, чем пиявка насосется. Сначала кровь, потом мозг. Нужно было похвалить туфельки мисс Опал, братец.

Он направился по центральному проходу к дверям, не забывая дернуть решетку каждой клетки, чтобы еще сильнее взбесить животных.

— Пикси играют рок! — пел он. — Экстремально тяжелый пикси-рок, оу бэйби.

Артемис обнаружил, что заставить себя шевелиться невероятно тяжело. Было так приятно валяться на койке и просто ждать, когда все невзгоды покинут его тело через запястье.

«Если решил умереть, — подумал Артемис сквозь дрему, — не имеет значения, сколько человек хотят тебя убить».

Только бы животные успокоились. Их крики и щебетания мешали ему расслабиться.

В какой-то клетке сидел попугай, непрерывно повторявший одну и ту же фразу:

— Кто твоя мама? Кто твоя мама?

«Моя мама — Ангелина. Она умирает».

Артемис открыл глаза.

«Мама. Мамочка».

Он поднял свободную руку и ударил ею об каталку, раздавив мерзкую пиявку. Тварь взорвалась брызгами крови и слизи, а шипы остались торчать из кожи Артемиса, словно пики крошечных солдатиков.