Идущая - Мария Капшина

"Да потому, детка, — снисходительно сказала Реда, — что он молит Кеила, чтобы Эглитор меня убил. А ты тогда никак не сможешь явиться к назначенному месту".

"Иди к чёрту!" — посоветовала Реана, старательно уверяя себя, что эта необоснованная реплика ничуть её не зацепила, и вообще, она уже даже не помнит, что пока ни разу не ошибавшаяся Реда сообщила, будто Раир…

— Я думаю, — продолжил тем временем Раир, — ждать тебе не придется. Скорее всего, Эглитор даст ответ сразу же, он не любит зря тянуть время. Но я же главного так и не сказал! ("Вот уж точно!" — горько усмехнулся он про себя). Просто так к Эглитору пробиться не очень сложно, но довольно долго. Поэтому привратнику главных ворот покажешь вот это на "тихом эрлике" [международный язык жестов, распространенный по всей Центральной равнине]…

Он сложил пальцы в замысловатую фигуру: как жест "ОК" — и одной, и другой ладонью, и колечки свободно сцеплены, не касаясь друг друга.

— Это мой знак, по которому тебя пропустят к Эглитору сразу же и без лишних вопросов. И ещё… — он протянул сложенный вчетверо лист бумаги, небольшой и немного отдающий в цвет хаки. — Передашь Эглитору это. Ну… и всё… — он растеряно улыбнулся.

— Не смей там задерживаться! — сказал Ликт. — Чтоб послезавтра была на месте!

Реана улыбнулась в ответ.

— Постараюсь! До встречи! — она подняла руку, показывая ладонь, махать почему-то ленясь. ("Не "почему-то", а совершено правильно, — снизошла до изложения правил этикета Реда. — Именно показать ладонь и положено". — "Ну, положено, так положено", — рассеянно ответила Реана, вскакивая в седло).

Выезжая из ворот, она ещё раз обернулась и улыбнулась на прощание, прежде чем скрыться из виду. Таоэг шёл рядом с таким видом, словно готов был не останавливаться ещё лет с тысячу.

— Раир! — окликнул Ликт. — Что ты так смотришь! Мне аж жутко! Ты что, в последний раз её видишь, что ли?

— С чего ты взял? — вполне натурально удивился Раир нормальным голосом и сменив выражение лица. Но Ликта всё же убедил не полностью.

Таоэг уверенно шёл немного впереди, ничуть не смущаясь бездорожьем, и шёл быстро. Реана, эксперимента ради, один раз немного прибавила скорость, но её пеший спутник, ничтоже сумняшеся, тоже пошел быстрее, бодро разгребая ногами снег, почти доходящий до колен.

— Езжай какой тебе скоростью удобно, я могу очень быстро ходить, — сказал он, повернув голову, когда Реана решила, что хватит измываться над живым человеком. И придержала коня. — Я бы и побежал, ежели б нужно.

— Не нужно, — решительно сказала Реана. — И так успеем.

— Жалко, что тебе не нужно раба, — задумчиво сказал Таоэг. — У тебя ж, наверное, в рабах быть просто: ты б меня кормила, а я б тебя звал госпожой, а в остальном — как свободный…

— Не совсем! — рассмеялась Реана. — Первым делом я запретила бы звать меня госпожой или ещё там какой-нибудь ерундой в этом духе, а потом запретила бы тебе считать себя рабом и на том с приказами закончила.

— Почему? — удивился Таоэг.

Реана пожала плечами.

— Откуда я знаю! Просто мне так больше нравится. ("Ага, — встряла Реда. — Просто боишься за кого-то отвечать, детка, вот и вся разница. Тоже мне, идеал высоких убеждений!" — "А ты вообще молчи, дохлятина!" — окрысилась Реана).

— Так по всему ж выходит, что я тебя отблагодарить должен, а что у меня есть? — задумчиво сказал Таоэг.

— Когда человек хочет кого-то отблагодарить, он говорит "спасибо"! — ехидно-наставительным тоном сказала Реана. — И лично меня такая благодарность вполне устраивает.

— А меня — нет, — серьёзно сообщил Таоэг. — От неблагодарных отворачиваются Вечные. Потому я всё ж таки придумал, что делать. Я расскажу тебе, как наши боги поделили сердца людей.

— В смысле?..

— Мой отец был побратимом одного мудреца, и тот раскрыл это отцу, хоть кроме жрецов никто этого не знает. А отец рассказывал мне, как наши мудрецы разделяют людей по их сердцам. (Реана снова было дёрнулась спросить, но сообразила не перебивать) У одних сердце из земли, и они живут, заботясь о себе и своих родичах или друзьях там. Их нельзя подчинить либо сломать, как нельзя сломать мягкую землю. Земля не гниёт, потому они не делают подлостей, но не рассуждают, что добро, а что плохо, а о великих делах оставляют думать тех, кто на это годен. И такие не убивают и не грабят потому, что это противно их природе, хотя для семьи могут и украсть и на войне не трусы. У других сердце — трава, клонящаяся под ветром, слабая, горящая от солнца и гниющая от дождя. Эти увёртливы и лживы, и вообще, воротит меня от таких, — вставил Таоэг, — хотя их подлость не от злобы, а от слабости: сильный-то никогда не подлец. Отец говорил, что подлец жалок и жалок тот, кто ненавидит подлеца, вместо чтоб жалеть его. Ещё есть люди, у которых сердца подобны деревьям с толстым стволом и развесистой кроной. Они дают тень и защиту от ветра и дождя и кормят, и стоят крепко на земле. И коли корни крепки, никакая буря не повалит дерево, и будет оно стоять долго, ежели не придут сталь и огонь. Но есть деревья со слабыми корнями и гнилой сердцевиной, и люди, чьи сердца такие, заботятся одно лишь о своей наживе да тянут соки изо всех, кто рядом. А ещё есть люди со ртутью в сердце, и их нельзя ухватить либо покорить, либо сломать, либо ещё как подчинить себе, потому как они беспокойны, ровно перелётные птицы перед зимой, и уходят, чтобы быть свободными, а живут без подлости и без гнили, хотя клянутся только именем Килре, чье бы имя ни называли [считается, что Килре слышит клянущихся его именем, но тут же забывает о них, а потому не карает клятвопреступников]; и они не помнят зла, и рады тому просто, что живут, и такой уж смеялся бы и на собственных даже похоронах, ежели б мог.

— Я бы предпочла быть ртутью, — сказала Реана.

— А у тебя и ртути в сердце немало, — согласился Таоэг, — сердце редко цельное: людей-то не восемь и не триста разных, а как звезд на небе. У всех почти намешано разного в сердце, и бывает, что золота пополам с гнилой травой.

— А есть и золото?

— Есть. Я и до золота договорю, погоди. Есть ещё люди с сердцем из стали. Они крепки и честны, а словом не искусны, но прямые и жесткие, как удар, и как дела их, которые со словом не расходятся, потому что и слово, и дело идут от сердца. Они твёрдо держатся за то, чему верят, и сталь сломать у всех почти кишка тонка, ну а согнуть и вовсе невозможно. Но от крови сталь ржавеет, и человек со стальным сердцем может проржаветь, ежели слишком поверит своей силе и забудет Хофо, поклоняясь Таго.

— Ты в здешних богов веришь? — умеренно удивилась Реана. — Не в своих?