Вернадский - Рудольф Баландин

Мысль Вернадского вызвала к жизни крупное государственное мероприятие. Абстрактная теория в кратчайший срок обернулась конкретным делом, грандиозным и чрезвычайно полезным для страны. Его благотворные последствия распространились далеко в будущее.

Тем временем выявились резкие противоречия между самодержавием и Государственной думой, призванной создать хотя бы видимость участия широких масс населения в управлении империей. Царица без обиняков писала своему слабовольному супругу: «Россия, слава богу, не конституционное государство, хотя эти твари (так она называла членов Думы) пытаются играть роль и вмешиваться в дела».

25 февраля 1917 года Николай II распустил Государственную думу. В Петрограде прошли демонстрации рабочих, а войска отказывались подавлять их. Дума не подчинилась приказу царя.

26 февраля отдельные войсковые части перешли на её сторону. На следующий день Таврический дворец, где заседала Дума, заполнился отрядами вооруженных рабочих и солдат. Раскрылись двери тюрем, политические заключенные вышли на свободу. Ни одна из воинских частей не поддержала царя. Верные самодержавию полицейские и жандармы были разоружены.

«А все началось уличными мелочами, — писал Розанов. — Но поистине в столице все важно. Столица — мозг страны, ее сердце и душа. «Если тут маленькая закупорка сосуда — весь организм может погибнуть». Можно сказать, безопаснее восстание всего Кавказа… Бунтовала Польша — монархия даже не шелохнулась. Но вдруг стало недоставать хлеба в Петрограде, образовались «хвосты около хлебных лавок». И из «хвостов» первоначально и первообразно — полетел весь образ правления к черту. С министерствами, министрами, с главнокомандующими, с самим царем — все полетело прахом. И полетело так легко-легко… Это более всего всех поразило».

Перезревший сгнивший плод падает сам. Его нет надобности срывать. И не в бюрократии было дело. За отречение Николая II выступили высшее военное командование, влиятельные демократы (они стали идеологами Белого движения), сторонники конституционной монархии.

Розанов, подобно многим другим, спутал повод к революционным демонстрациям (хлебные очереди, «хвосты») с причинами. Обвинил сначала бездарное чиновничество, затем алчное и тупое духовенство; наконец, возопил: «Не довольно ли писать о нашей вонючей Революции, — и о прогнившем насквозь Царстве, — которые воистину стоят друг друга».

Его признание: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три… Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей».

Преувеличение? Не только. Падение подготавливалось если не веками, то десятилетиями. Менялось общественное сознание. Проходили бунты и восстание 1905 года. А через двенадцать лет сработал «принцип домино».

Началось вроде бы с пустяков, с очередей за хлебом в столице, с одной мятежной части. И стало быстро рушиться всё подряд, как описал Розанов.

Нечто подобное, но уже в более значительном масштабе произошло в СССР при завершении перестройки. Хотя есть и разительное отличие. Через двадцать лет после безумного «мартобря» 1917 года Россия возродилась более мощной державой, чем при царях. Это был кризис развития, перехода на более высокий уровень общественного развития.

В РФ за тот же срок ничего подобного не произошло. Значит, свершился кризис упадка. Такова не теория, а бесспорный факт.

…Весной 1917 года рабочий класс столицы воссоздал незабытые с 1905 года Советы рабочих депутатов. Начались организованные выступления против Временного правительства. Вернувшийся в Россию Ленин от имени партии большевиков выдвинул лозунг: «Вся власть Советам!»

Вернадский не поддерживал большевиков, но приветствовал падение династии, как он называл, Романовых — Голштейн-Готторпов. Он замыслил создать новые научные учреждения во Временном правительстве и согласился занять должность товарища министра народного просвещения.

«В то короткое время, когда мне пришлось здесь работать, — писал он, — был открыт Пермский университет… Поднят вопрос и о создании новых Академий наук (Грузинская, Украинская)». У него большие планы: «Очень мне улыбается добиться передачи Гатчинского дворца, парков, царской охоты и части леса для организации научно-исследовательского центра».

В Петрограде создали Ассоциацию для развития и распространения положительных знаний; Вернадского избрали в организационный комитет, куда вошли, в частности, М. Горький и А. Е. Ферсман.

Владимир Иванович, уже несколько лет собиравший материалы о геохимической деятельности живых организмов планеты, обдумал в общих чертах суть предстоящей работы. Сила жизни, ее отличие от всех остальных геологических сил, преобразование ею Земли — вот чему будет посвящен его научный труд.

В начале лета он заболел. Обследовавший его профессор предположил туберкулез. Рентгеновское просвечивание подтвердило диагноз (по-видимому, был плеврит). Врач рекомендовал уехать на юг. Вернадский решил воспользоваться вынужденной поездкой, чтобы вернуться к теоретическим исследованиям.

В июле он уехал на свою украинскую дачу возле реки Псёл. Работал с большим подъемом, нередко уходил в лес, исписывая листочки мелким быстрым почерком. Чувствовал: теперь он может сказать то, что еще не сказал никто.

Об этом времени сохранились воспоминания его дочери Нины:

«Про Шишаки: это был очаровательный дом, построенный художником Кричевским в староукраинском стиле, в полтора этажа, балкон с точеными деревянными колоннами. Был чудесный вид на Псел, а за ним пески, и вдали, за 20–25 верст, белели Великие Сорочинцы.

Как всегда, отец всё время работал. Приезжали жить друзья, например Корнилов (историк) с семьей и т. д. У Нюты Короленко (племянницы Владимира Ивановича) была там арфа, и она играла часов шесть в день. Вечером, после ужина, все играли в городки и потом, когда темнело, сидели в столовой и по очереди читал кто-нибудь вслух…

Мой брат и я косили, я вязала снопы, ездили к друзьям молотить. Брат косил траву. Был холм «кобыла», на котором рос ковыль, никогда никто там не косил. Это было вроде рая».

Украинская академия наук

«Рай» на реке Псёл был недолог. Началась трагическая неразбериха Гражданской войны. Они переехали в Полтаву.

Вернадский по-прежнему много читал, преимущественно литературу по биологии. В частности, прочёл книгу биохимика С. П. Костычева «О появлении жизни на Земле», почерпнув из неё идею о ничтожной вероятности происхождения живого из мёртвой материи. Заново открыл для себя Достоевского — более как литератора и психолога, чем мыслителя.