Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Лаис, дорогая, — Мишель картинно прижал руку к груди, активизируя закрытую связь, которая позволяла сотрудникам института мысленно общаться между собой, — уверяю тебя, с кольцом ничего не могло произойти.

— База Европа-Центр, ответьте Ваганту, — в этот миг раздавалось на канале закрытой связи.

— База слушает, — донесся до Чарновского приятный голос диспетчера.

— Что там слышно по кольцу Соломона?

— Одну секунду, — заверила барышня «Европа-Центр», и ее интонация не предвещала ничего хорошего. — Сейчас переключу на лабораторию исследования сакральных артефактов.

— Да уж, будьте любезны.

Голос на канале связи сменился иным, звучащим быстро и напористо:

— Здесь Полина Одинцова.

— Дюнуар моя фамилия, — отозвался Чарновский. — Приветствую тебя, зеленоглазая дочь Одина!

— Здравствуй, дядя Миша! На этот час сведения у меня зачудительные: перстень фонит так, что приборы зашкаливают, магическое излучение — более пяти мегагекат. Для сравнения: предельная мощность великого мага средней руки не превышает двух мегагекат.

— Замечательно, и что это нам дает?— торопливо прервал ее специфические откровения Чарновский. — Принцип действия выяснили?

— Увы, мы создали атомарную копию, — грустно призналась заведующая лабораторией. — Но магического излучения в ней не больше, чем в кроличьей лапке.

— Вот не люблю я весь этот волшебный инвентарь, — вздохнул конногвардеец, — никогда толком не знаешь, чего от него ожидать.

— Во всяком случае, надевать кольцо, пожалуй, не стоит.

— Никому?

— Вероятно, существует кто-то, для кого N в формуле О'Грейди равно нулю, но лично я таких не встречала. Наверняка это какая-то генетическая аномалия.

— М-да, спасибо, объяснила, — хмыкнул Чарновский. — Ладно, как говаривал Д'Аламбер: «Даю вам слово дворянина, что это так и никак иначе». Спасибо за информацию. Перстень мне сегодня уже надо будет вернуть.

— Хорошо, — раздалось на канале связи, — и, пожалуйста, держите нас в курсе всего, что происходит с этим артефактом.

— Угу. — Чарновский вернулся в мир, где на него вопросительно глядели удивленные черные глаза Лаис.

— Сейчас мы позавтракаем, а затем мне придется вернуть эту весну на место, и там, у себя в спальне, я уверен, ты найдешь свое кольцо.

Сердце Лаис стучало дробно, точно молоточек чеканщика по серебряному блюду.

— Это верно? — спросила она, понимая, что ее ненаглядный Мишель говорит неправду, и все же отчаянно желая ему верить.

— Вне всякого сомнения. А сейчас, если ты в силах выйти к завтраку, будь любезна, поторопись. Я пригласил к нам полковника Лунева. Полагаю, ты еще не забыла Платона Аристарховича?

Заурбек в отчаянии надвинул черную папаху поглубже на глаза и, не в силах больше сдерживаться, зарычал на въедливого торговца, уже четверть часа пытавшегося войти в особняк.

— Ухады, дыкий чэлавэк!

Этот невысокий странного вида продавец чесучи с объемистым кулем своей грубой ткани и торчащим из него метром выглядел столь нелепо, что Заурбек никак не мог в первую минуту решить, мужчина перед ним или женщина. Длинная одежда, похожая на халат, и косица за спиной свидетельствовали о втором, однако голос торговца был, скорее, мужским.

— Хозяйке веера есть, — не слушая бдительного стража ворот, торопливо вещал торговец. — Осень красивые веера, настоящий шелк. — Он выхватил из-под халата несколько образчиков своего товара, украшенных драконами, птицами и цветущими ветвями. — Хорошие веера. — Он улыбался, кланялся и махал, махал, точно Заурбек был той самой пресловутой хозяйкой. — Красивый, пугвица есть, резной кость. — Ничуть не смущаясь отсутствием интереса, скороговоркой продолжал разносчик, преданно глядя на Заурбека своими навеки прищуренными глазами.

— Ухады, кому говорю?!

— Игрушка есть, — не слушая его, дальше тарахтел китаец.

Заурбек ухватил было мелкого купчишку за плечо. Но в этот момент надоедливый торговец как-то странно повернулся, доставая из-за пазухи нечто вроде колесика на длинной веревке, и пятерня абрека сомкнулась, хватая пустоту.

— Какой хороший игрушка, — расхваливал китаец.

Заурбек скорее почувствовал, чем увидел, как выточенное из кости небольшое колесико полетело в сторону его головы. Он отшатнулся, глядя, как «хорошая игрушка» возвращается обратно в ладонь торговца.

— Йо-йо, — тот сделал еще несколько пассов руками, и увесистый кругляш то улетал, то возвращался, послушный воле хозяина.

Раздосадованный Заурбек оскалился и положил руку на висевший у пояса кинжал.

— Моя уходить, моя уходить, — начал кланяться надоедливый торговец.

В этот миг на углу Литейного зарычал мотор, и свет фар выхватил из тьмы немалую часть Брусьева переулка. Заурбек отпрянул к воротам, где в сторожке грелась троица жандармов. Визг тормозов убил последние сомнения. Автомобиль направлялся именно сюда. Собственно говоря, во многом ради гостей, которые должны были пожаловать нынче вечером в дом Чарновского, Великий Платон затеял весь этот цирк с новым местом работы для своего ординарца.

— Вставай, вставай, балшой начальник приехал! — закричал он с порога, полагая, что вид выскочивших из сторожки жандармов заставит неведомого гостя вновь прибавить ход и укатить от греха подальше. Однако вопреки его ожиданиям мотор, как ни в чем не бывало, остановился у приоткрытых ворот. Из него выскочила пара моложавых офицеров. Осмотрев прилегающую к воротам территорию, они открыли заднюю дверцу, и из авто, кряхтя, вывалился мужик в смазанных дегтем сапогах и длинной поддевке, подпоясанной узким ремешком.

— Где начальник? — процедил он, обводя взглядом оторопевших жандармов. — Не видишь, что ли? — Он самодовольно погладил нечесаную бороду. — Я — Распутин. Веди к старшому!

Как и обещал Чарновский, завтрак был прекрасен: и остендские устрицы, и канапе с анчоусами, и матлот по-морскому из карпа и угря, и все остальное, стоявшее на столе, включая котлеты из ягненка с пикантным соусом, жареного цыпленка с кресс-салатом, скорценера во фритюре и салата из дикого цикория радовало глаз и угождало чреву едоков. Наконец, закуски сменились десертами, а шабли, сент-эмильон и шамберлен уступили место кофе с ликером.

Затем мужчинам были предложены сигары. Лаис, сославшись на слабость, поспешила вернуться в опочивальню. Она искренне недоумевала, для чего ее чуткий, любимый Мишель так вот запросто решил пригласить к ним на завтрак этого черствого сухаря во флигель-адъютантских аксельбантах?! Видимо, тому были весьма серьезные причины. Но все же… звать его сюда? В сказку, как он говорил, созданную для нее? Это было непостижимо!

Госпожа Эстер шла вслед немолодому франтоватому лакею, затянутому в красную ливрею с золочеными пуговицами, на каждой из которых был вычеканен герб рода Чарновских, и недоумевала: что же все-таки происходит? Она чувствовала до безысходности, как невидимый глазу поток событий подхватил ее, точно щепку, и понес, то подбрасывая на гребне волны, то ввергая в бездну, то устремляя в водоворот. Ей хотелось спрятаться, бежать от всего и ото вся, но огромный мир, подобный кровожадным чудовищам, обитавшим вблизи Карнаве, глядел на нее бесчисленным множеством голодных хищных глаз. Укрытия не было! Прежде она чувствовала себя уютно и спокойно за могучими плечами Чарновского. Он казался ей едва ли не полубогом. Но теперь…

Вышколенный лакей, согнув ливрейную спину, приоткрыл дверь в покои госпожи. Про себя он недоумевал: как она, да что там она, сам хозяин дома и все его гости нынче оказались в особняке? Но ему слишком хорошо платили, чтобы он искал ответ на этот и все прочие непроизнесенные вопросы.

— Не пожелает ли чего госпожа? — произнес он, втайне любуясь печальной, но оттого еще более прекрасной возлюбленной своего хозяина. Он искренне готов был угодить ей, лишь бы в награду увидеть мимолетную улыбку на ее губах. «Вот бы хорошая была нам хозяйка, — с неожиданной грустью подумал он. — Глядишь, и сам барон чудить бросил бы. А то нет его, нет, вдруг, на тебе, нагрянул, шум, вертеж, люди какие-то странные и, по всему видать, нездешние. И чего еще его милости надо?»

— Да, пожалуй, голубчик, — рассеянно оглядывая будуар, кивнула Лаис. — Я еще не освоилась в этом доме. В нем столько коридоров и комнат! Окажи любезность, проводи меня в ту опочивальню, где я отдыхала до прихода жандармов.

— Помилосердствуйте, барыня! Откуда ж жандармы в этом доме? — Лакей размашисто перекрестился. — Бог миловал-с, такого здесь отродясь не случалось.