Наследие греха - Рут Ренделл

Утро было серым и прохладным – из трехсот шестидесяти пяти утр в году таких выдается примерно триста, – не дождливым, но и не солнечным, не морозным, но и не туманным. Одним словом, неопределенным. Полисмен на уличном переходе набросил форменную куртку поверх рубашки, полосатые рольставни поднялись с витрин, по улице засновали пешеходы…

Инспектор Майкл Берден вел Генри по подсыхающим тротуарам к участку. Арчери стало стыдно, когда полицейский вежливо осведомился о том, как он спал эту ночь. Спал он крепко, не просыпаясь. Возможно, он бы и снов не видел, если бы заранее знал то, что только что сообщил ему его сопровождающий: Элизабет Криллинг жива.

– Она пошла с нами сама, по своей воле, – сказал Берден и тут же с непривычной для полицейского откровенностью добавил: – Честно говоря, сэр, я даже не припомню, когда я в последний раз видел ее такой спокойной и нормальной – она как будто примирилась с собой.

– Вы, наверное, хотите поехать домой, – сказал священнику Вексфорд, когда Майкл оставил их наедине в желто-голубом кабинете. – Поезжайте, но вам придется вернуться на дознание и на слушание дела в магистратском суде. Это ведь вы нашли тело.

Викарий вздохнул.

– Элизабет Криллинг тоже нашла тело шестнадцать лет назад. Если бы не эгоистическое тщеславие ее матери, не ее жадное стремление завладеть тем, на что она не имела права, этого никогда не случилось бы, – вздохнул он. – Воистину, можно сказать, что жадность протянула свои щупальца сквозь время и нанесла смертельный удар, даже потерпев поражение в своей начальной цели. А еще можно сказать, что Элизабет затаила против своей матери обиду за то, что та никогда не позволяла ей говорить о Пейнтере и тем самым избавиться от затаенных страхов.

– Вы правы, – согласился Вексфорд. – Правы и в том и в другом. Но правда также и то, что когда Лиз вернулась на Глиб-роуд после неудачного визита в аптеку, она в припадке ярости придушила свою мать за то, что та побоялась заказать новый рецепт на лекарство.

– Можно мне ее повидать?

– Нет, к сожалению. Я начинаю догадываться, что именно она видела шестнадцать лет назад и о чем рассказала вам вчера вечером.

– После разговора с ней я был у доктора Крокера. Взгляните, пожалуйста, вот на это. – И Арчери протянул Вексфорду письмо полковника Плашета, молча ткнув в нужный абзац забинтованным пальцем. – Бедняжка Элизабет, – прошептал он. – Она хотела подарить Тесс платье на ее пятый день рождения. Если бы Тесс не переменилась так сильно, она бы об этом не вспомнила.

Старший инспектор прочел, прикрыл на мгновение глаза и еле заметно улыбнулся.

– Все понятно, – медленно произнес он, вкладывая письмо в конверт.

– Я ведь прав, как вы считаете? Или, по-вашему, я опять все нафантазировал? Понимаете, себе я уже не верю. Мне нужно знать мнение профессионала дедуктивной логики. Я был в Форби, я видел фото, я получил письмо, и я говорил с врачом. Будь у вас в руках такие же факты, вы пришли бы к тем же выводам, что и я?

– Вы слишком добры, мистер Арчери. – Вексфорд иронически ухмыльнулся. – Мне чаще приходится слышать жалобы на недостаточность моих дедуктивных способностей, чем комплименты последним. Но если вас интересует мое мнение, то да, я, несомненно, пришел бы к тем же выводам, что и вы, только гораздо раньше. Видите ли, все зависит от того, что именно вы ищете, а вы, сэр, уж сознайтесь, с самого начала этого не знали. Вы все время пытались доказать неправоту того, кого сами только что признали профессионалом. Вывод, к которому вы пришли сейчас, позволяет вам достичь желанной цели иным путем. Вам и вашему сыну. Причем без попытки изменить статус того, что для правосудия уже давно является доказанным фактом. Нам надо было сразу определиться с главным – что именно мы ищем. В конце концов, какая для вас разница, кто именно совершил преступление. Но вы упорно смотрели не в те очки, вот и не видели ничего хорошего.

– Как бы сквозь тусклое стекло[21], – подтвердил Арчери.

– Не могу сказать, что вам предстоит простой разговор.

– Странно, – задумчиво сказал пастор, вставая, – что мы с вами, исходя из прямо противоположных посылок, в конце концов оба оказались правы.

Вексфорд предупреждал, что ему еще придется вернуться сюда. Он приедет, но ненадолго, и по возможности с закрытыми глазами, которые откроет только в суде, чтобы произнести свои показания. Генри читал истории о людях, которых перевозили из одной местности в другую, завязав им глаза и посадив в машину с затемненными окнами, чтобы они не могли запомнить дорогу. Вот и он тоже будет избегать новых образов и ассоциаций, которые эти образы могут породить, призвав на свою защиту людей, любить которых он имеет полное право. С ним поедет Мэри, а еще Чарльз и Тесс – они будут шорами для его глаз, защитным колпаком для его мыслей. Но в кабинет старшего инспектора он больше не вернется.

У дверей священник обернулся, чтобы окинуть его прощальным взглядом, и был разочарован: последнее слово осталось не за ним.

– Да, мы оба правы, – сказал Вексфорд, подходя к Арчери и крепко пожимая ему руку. – Меня привел к правоте разум, а вас – вера. Что, в общем-то, – добавил он, – вполне естественно.

Она открыла дверь осторожно и как-то нехотя, словно боясь увидеть на пороге цыган или коммивояжера малопочтенной фирмы с какими-нибудь щетками в руках.

– Надеюсь, вы нас простите, миссис Кершо, – с напускным добросердечием заговорил Генри. – Чарльзу так хотелось повидать Тесс, а мы все равно ехали в вашу сторону…

Трудно здороваться с гостями, пусть даже и не самыми желанными, без тени улыбки на лице. Но Ирен Кершо не улыбнулась, а забормотала, и в ее бормотании викарий различил кое-какие знакомые слова:

– Конечно, добро пожаловать… так неожиданно… я не совсем готова…

Они вошли в холл, для чего им пришлось сделать неловкий маневр – хозяйка стояла прямо у них на дороге, так что они едва не впихнули ее внутрь, пока заходили. Она сильно покраснела и обратилась к Чарльзу, на этот раз вполне связно:

– Тесс пошла по магазинам, что-то забыла купить для отпуска. – Арчери-старший видел, что она сердится и не знает, как ей прилично излить свой гнев на людей взрослых и к тому же занимающих более высокое общественное положение, чем она сама. – Вы ведь, кажется, поссорились? – сказала она. – Так чего же ты еще добиваешься, хочешь разбить ей сердце? – По всей видимости, сильные чувства были знакомы ей не понаслышке, но контролировать их она не умела. Вот и теперь ее глаза наполнились слезами. – О боже… я не хотела.

Чарльз все узнал от отца в машине. Теперь его задача заключалась в том, чтобы найти девушку, остаться с ней наедине и все ей объяснить. Так что викарию пришлось вмешаться:

– Выйди на улицу, Чарльз, пройдись: может быть, встретишь Тесс. Она наверняка будет рада, если ты поможешь ей нести покупки.

Молодой человек не сразу нашелся с ответом: наверное, не знал, как реагировать на обвинения миссис Кершо, а высокопарное предположение, будто он хочет «разбить ей сердце», вообще повергло его в шок. Помолчав, он заявил:

– Я женюсь на Тесс. Я всегда этого хотел.

Краски сбежали с лица Ирен, и напрасные слезы потекли по ее щекам. При иных обстоятельствах пастор немедленно смутился бы. Но теперь он ясно понимал, что эти слезы ему только на руку: размягченное состояние духа сделает ее восприимчивей к тому, что он должен был ей сказать. За ее внешностью обычной домохозяйки из заурядного респектабельного пригорода скрывалась усталая тигрица, у которой есть лишь одна страсть – ее дети – и которую ничто, кроме прямой и явной угрозы последним, уже не могло подтолкнуть к действию.

Чарльз вышел, закрыв за собой дверь, а Генри, оставшись один на один с хозяйкой дома, спросил себя, где, интересно, другие дети и когда появится мистер Кершо. И снова он обнаружил, что в отсутствие иных собеседников, кроме этой молчаливой женщины, ему не хватает слов. А Ирен даже не пыталась помочь ему: стоя прямо перед ним как вкопанная, она кончиками пальцев промокала дорожки от слез на своих щеках.

– Может быть, присядем? – Викарий сделал неопределенный жест в сторону стеклянной двери. – Мне бы хотелось поговорить, нам есть что обсудить с вами, и…

Самообладание возвращалось к миссис Кершо стремительно: она прямо на глазах снова уходила в защитный панцирь своей респектабельности, из которого гостю ненадолго удалось ее вытряхнуть.

– Хотите чаю? – предложила она уже почти спокойным тоном.

Нельзя было позволить, чтобы ее нынешнее настроение выродилось в пустую болтовню за чайными чашками.

– Нет, – твердо сказал Генри, – не надо.

Он прошел за ней в гостиную. Книги там стояли все те же: «Ридерз дайджест», словари, труды по глубоководной рыбалке. Портрет Джилл на мольберте был закончен, но Кершо допустил обычную ошибку всех любителей: не сумел вовремя остановиться, и сходство оказалось погребено под напластованиями последних штрихов и доработок. Раскинувшийся за окном сад пестрел, как вышитая подушка, ослепительные кусты герани сорта «пол крэмпел» ранили глаз насыщенностью цвета.