Наследие греха - Рут Ренделл

Арчери медленно произнес:

– Мне так много нужно вам объяснить. Я думал, что смогу сделать это по телефону, а вот оказалось, что нет. – Он лукавил: ярость грозы облегчала ему задачу, благодаря ей он едва слышал свои слова. – Мне надо увидеться с вами, – добавил он, забывая свое прежнее обещание.

Очевидно, его собеседница тоже не вспомнила об этом обещании.

– Сюда вам нельзя, – сказала она деловито, – Роджер где-то в доме, а он может принять ваши извинения совсем не так благосклонно, как я. Прийти к вам у меня тоже не получится: «Олива и голубь» – респектабельное заведение, где гостям не позволяют подниматься в номера постояльцев.

Генри пробормотал что-то нечленораздельное.

– Вот и вторая вульгарность, которую я сказала вам за сегодня, – добавила дама. – Ну, не говорить же нам в холле, среди старых ретроградов, правда? Послушайте, а как насчет «Приюта Победителя»?

– Там же закрыто, – сказал пастор и бестолково добавил: – И дождь идет.

– У меня есть ключ. Роджер сохранил. Скажем, часов в восемь? В «Оливе» будут счастливы, если вы отужинаете раньше.

Тут в дверях показалась голова его сына, и священник с виноватой поспешностью положил трубку. А ведь он звонил отнюдь не тайком, а по просьбе самого Чарльза.

– Кажется, я договорился с Примеро, – сказал викарий, и ему в голову пришла давно забытая цитата неизвестно откуда: «Бог дал людям языки, чтобы они могли скрывать свои мысли».

Но младший Арчери с непоследовательностью юноши уже забыл об этом.

– Тесс с отцом уезжают, – сказал он.

– Я спущусь.

Они стояли в холле и ждали. «Чего? – удивился Генри. – Когда утихнет гроза? Или случится чудо? Или им просто хотелось проститься?»

– Я так жалею, что столкнулась с Элизабет Криллинг, – сказала Тереза. – И в то же время мне жаль, что я не поговорила с ней.

– Это как раз хорошо, что вы не поговорили, – возразил священник. – У вас с ней нет ничего общего. Единственное, что вас объединяет, – это возраст. Вам обеим двадцать один год.

– Не торопите мою жизнь, – странным голосом сказала Тесс, и он заметил, что в ее глазах блестят слезы. – Двадцать один мне будет только в октябре. – Она подхватила матерчатую сумку, которая служила ей вместо выходного чемоданчика, и протянула пастору руку.

– Мы любим вас и покидаем с любовью, – сказал Кершо. – Что тут еще добавишь, правда, мистер Арчери? Я знаю, вы надеялись, что все сложится по-другому, но чему быть, того не миновать.

Чарльз смотрел на свою любимую не отрывая глаз, но она упорно не глядела в его сторону.

– Бога ради, разреши мне хотя бы написать тебе, – попросил молодой человек.

– Зачем?

– Мне будет приятно, – натянуто сказал Арчери-младший.

– Меня не будет дома. Послезавтра я уезжаю в Торки, в гости к тете.

– Но ты ведь не на пляже будешь там жить, правда? У этой тети наверняка есть адрес?

– У меня нет бумаги, не на чем записать, – сказала Тесс, и Генри увидел, что она вот-вот расплачется. Он пошарил в кармане, нашел письмо полковника Плашета – нет, это нельзя ей показывать! – и вынул открытку со стихом и изображением пастушка. С затуманенными глазами девушка кое-как нацарапала адрес и молча протянула открытку Чарльзу.

– Пойдем, милая, – сказал ее отчим. – Домой, не щадя лошадей. – Он вынул из кармана ключи от машины. – Загоним все пятнадцать, – добавил Кершо, но никто даже не улыбнулся.

Глава 15

У тех, кого он оскорбил… надлежит просить прощения; а тем, кому причинил убыток или вред… надлежит возместить его по мере сил.

Дождь хлестал так, что ему пришлось, выйдя из машины, опрометью бежать к ветхому крыльцу, но и там не было спасения от ледяных струй – порывы ветра забрасывали их под навес, срывали с вечнозеленых ветвей пригоршни колючих капель и швыряли их священнику в лицо. Он привалился спиной к входной двери и едва не упал – под его весом она подалась и распахнулась.

Значит, она уже приехала. Но ее «Флавии» нигде не было видно, и мужчина ощутил ужаснувший его самого холодок возбуждения, когда понял, что она старается остаться незамеченной. Ее ведь хорошо знают в этих местах, она замужем за богатым человеком – и вдруг встречается с женатым мужчиной. Неудивительно, что она спрятала свою заметную машину. Но боже, боже, как это все дешево и отвратительно, как в бульварных романах, и подумать только, что он, служитель Господа, сам все это устроил!

«Приют Победителя», в жару пахший сухой гнилью, теперь смердел сыростью и прелью. Вонь плесени и какой-то тухлятины пропитала весь дом. Под облупившимися половицами с глазками от выпавших сучков, наверное, водились крысы. Генри закрыл дверь и прошел чуть дальше по коридору, раздумывая, где может быть Имоджен и почему она не вышла, когда услышала звук открывающейся двери. И тут он остановился, прямо напротив черного хода, рядом с которым некогда вешал свой плащ Пейнтер – там висел дождевик.

А ведь в прошлый его приход ничего такого здесь не было – в этом он был уверен. Викарий подошел к плащу, глядя на него завороженно и слегка испуганно.

Ну конечно, как он сразу не догадался! Кто-нибудь наконец купил этот дом, приходили рабочие – один из них и оставил тут дождевик. Ничего страшного. Нервы сдают, должно быть.

– Миссис Примеро! – позвал священник и тут же поправился – ведь к женщинам, которым назначают тайные свидания, не обращаются по фамилии. – Имоджен! Имоджен!

Ответа не было. И все же он был уверен, что он не один в доме. «А как насчет узнать ее где угодно? – измывался над ним внутренний голос. – Или учуять ее по запаху, потеряв зрение и слух?» Генри распахнул дверь сначала в столовую, а потом в гостиную. Затхлая сырость ударила ему в нос. В гостиной текло из-под подоконника, и на полу расползалась все шире темная лужа, нестерпимая в своей выразительности. Она да еще прожилки на мраморе камина живо напомнили пастору о пролитой здесь крови. Кто станет покупать этот дом? Кто это вынесет? И все же смельчак, видимо, нашелся, не зря ведь у черного хода висит дождевик…

Вот тут сидела она, старуха, отправляя Элис в церковь. Потом ее глаза закрылись, и она, погрузившись в дремоту, не услышала, как приходила и стучала в окно миссис Криллинг. Возможно, не слышала она и того, как к ней подкрался убийца с топором – кем бы он ни был – и нанес роковой удар. Быть может, она проспала вообще все – и уговоры, и угрозы, и обрушившиеся на ее голову удары, и так, не открывая глаз, перешла в вечный сон. Вечный сон? Mors janua vitae[19]. Ах, если бы тропинка, соединяющая жизнь и смерть, не лежала в области неизведанной боли! И викарий поймал себя на том, что молится о несбыточном: просит у Бога, чтобы тот изменил прошлое.

И тут миссис Криллинг снова постучала в окно.

Арчери судорожно вздрогнул, как лягушка, пронзенная электрическим током, и ему даже показалось, будто он ощутил прикосновение ледяной ладони к своему сердцу. Он вскрикнул и заставил себя посмотреть в окно.

– Извините, я задержалась, – сказала Имоджен. – Ужасный вечер.

«Она же должна быть внутри», – подумал Генри, собираясь с мыслями. Но нет, она оказалась снаружи и все стучала и стучала в стекло, видя, что он стоит как громом пораженный. С переменой ее местоположения для него изменилось и все прочее, потому что тогда она не прятала свою машину. Напротив, ее автомобиль стоял теперь бок о бок с его собственным – мокрый, серебристый, блестящий, словно живое прекрасное существо, поднявшееся из глубин моря.

– Как вы вошли? – спросила женщина уже в холле.

– Дверь была открыта.

– Наверное, рабочие забыли запереть.

– Я тоже так подумал.

Твидовый костюм и светлые волосы миссис Примеро потемнели от дождя. Раньше викарий по глупости – или, точнее, по своей испорченности – представлял сцену их свидания так: она подбежит к нему и заключит его в объятия. Вместо этого она глядела на него строго, почти сурово, отчего между ее бровями залегли две морщинки.

– Наверное, нам лучше пойти в утреннюю гостиную, – сказала она. – Там есть мебель и нет… ассоциаций.

Мебель этой комнаты состояла из двух кухонных табуретов и одного стула с плетеной спинкой. В окно, густо покрытое копотью и грязью, была видна оранжерея, к потрескавшимся стеклянным стенам которой льнула мертвая лоза. Арчери подвинул даме стул, а сам сел на один из табуретов. Им владело странное, но не лишенное определенного очарования ощущение, будто они – он и она – пришли посмотреть этот дом, прежде чем купить его, но пришли рано и теперь вынуждены ждать агента, который вот-вот должен подъехать, чтобы все им тут показать и рассказать.

– Здесь можно устроить кабинет, – сказал бы тогда Генри. – В солнечный день эта комната наверняка очень приятна.

– Или мы могли бы тут есть. Комната славная, и кухня рядом, – возразила бы ему Имоджен.

– Как ты справишься с тем, что придется вставать по утрам, готовить мне завтрак? – спросил бы Арчери, думая про себя: «Любовь моя, любовь моя…»