Шах и мат - Марк Максим

– Благодарю вас, – сказал Беркут, выпуская руку.

Он поднялся и небрежно сказал:

– Я зайду к вам на днях…

Обернувшись на пороге, Беркут добавил:

– Если кто-нибудь узнает о нашем разговоре… Хотя бы этот ваш Вельс… Помните, я не шучу… А жить вам предстоит только один раз…

Она кивнула головой.

Спускаясь по лестнице, Беркут пробормотал:

– Я так и знал…

Больше он ничего не сказал. Его губы были плотно сжаты, когда он садился в вагон трамвая, глаза смотрели спокойно в лицо кондуктору, когда он ровным голосом сказал:

– Две станции…

Глава IV. Две пары глаз плюс один браунинг

Беркут вернулся поздно ночью домой. Он плотно запер дверь, внимательно осмотрел замок: все было в порядке. Положив перед собой на стол вынутый из кармана браунинг, Беркут сел к столу и вынул из кармана крошечный сверток, тщательно завернутый в бумагу. Закурив папиросу, он бережно развернул сверток и положил на стол прядь рыжих волос, вынутую из бумаги.

Серые глаза Беркута внимательно и неподвижно уставились на прядь волос.

– Рыжие, – сказал он вполголоса.

Затем, хлопнув рукой по столу, повторил:

– Рыжие…

Откинувшись назад, он ярко припомнил лицо сгоревшего друга, лицо инженера Брагина:

– Высокого роста, сухой, с неукротимой волей к работе и творчеству…

Что-то вроде нежности заблестело в глазах Беркута. Затем они сразу стали снова холодными и твердыми: он взглянул на прядь волос и снова припомнил:

– Глаза – темно-карие… Волосы – черные, как смоль, причесанные назад…

Снова удар кулаком по столу, от удара рыжая прядь подпрыгнула.

– Черные, как смоль… Черные, как смоль…

Пять минут Беркут неподвижно сидел, устремив свой взгляд на рыжую прядь обыкновенных волос, очевидно, очень его занимавшую. Затем он бережно завернул ее в бумагу, запер в ящик письменного стола, разделся и лег в постель, не забыв проверить браунинг, который он положил под подушку.

Свет погас, но в темноте еще долго светилась папироса.

Беркут молча курил и думал…

Утро застало Беркута в парикмахерской на Мясницкой. Он брился, оживленно беседовал с парикмахером о клиентуре, о делах, о налогах. Затем ушел.

Через час его можно было видеть в парикмахерской на Дмитровке. На этот раз он стригся, но беседовал так же оживленно.

В этот день Беркута можно было видеть во всех парикмахерских Москвы, вплоть до самых неказистых. Можно было подумать, что он изучал парикмахерское дело. Еще через день он посетил парикмахерские, расположенные за Москвой-рекой. Повсюду он вел оживленные разговоры, стригся, брился, маникюрил ногти, подстригал усы, затем сбрил их совершенно. В одной парикмахерской он заказал парик, в другой – просто просил освежить лицо одеколоном.

Этому странному занятию Беркут посвятил три дня. На четвертый он нашел то, что ему нужно было.

– У нас бреются лучшие клиенты, – сказал парикмахер, подстригая волосы Беркута, – даже из английской миссии, что недавно приехала…

– Торговой? – спросил Беркут спокойно.

– Да.

Беркут расплатился и вышел.

На другой день он снова был в той же парикмахерской. Он сидел и терпеливо ждал очереди. Невысокого роста иностранец сидел перед зеркалом: его брил и стриг словоохотливый парикмахер. Кончив с иностранцем, парикмахер сказал Беркуту:

– Пожалуйте…

Беркут помедлил мгновение, подождав, пока иностранец вышел. Затем сказал быстро:

– Разрешите мне взять с собой клок волос, вот он валяется на полу…

– Пожалуйста, – сказал изумленный парикмахер.

Беркут схватил клок ярко-рыжих волос и выскочил из парикмахерской.

– Сумасшедший, – сказал парикмахер, проводив его удивленным взглядом.

– Всякий народ тут шляется… – добавил он задумчиво. И, обратясь к новому посетителю, пригласил: – Пожалуйте…

Беркут в это время летел на лихаче на Тверскую. Он беспрерывно подгонял извозчика:

– Скорее, скорее!

Подлетев к подъезду высокого кирпичной окраски дома, он бросил извозчику:

– Подождите…

И скрылся за парадной дверью с вывеской: «Бактериологический кабинет».

Через минуту он стоял перед врачом в белом халате и размеренным спокойным голосом говорил:

– Мне нужен срочный анализ…

Врач надел пенсне:

– Какой?

– Вот…

Рука Беркута бережно развернула две бумажки с двумя прядями рыжих волос:

– Надо сличить…

Врач кивнул головой.

Беркут терпеливо сидел и ждал, пока будет произведен анализ. Его глаза холодно смотрели в окно. На лице застыла маска, ничего не выражавшая.

Врач кончил, отставил микроскоп и сказал:

– Обе пряди принадлежат одному и тому же человеку.

– Вы в этом твердо уверены?

Врач улыбнулся:

– Не я уверен, а вот он…

Он показал на микроскоп.

– Кроме того… Я был двадцать лет судебным экспертом, у меня достаточный опыт.

– Я знаю, – сказал Беркут. – иначе я не обратился бы к вам…

Он схватил обе пряди, расплатился и вышел. Лихачу он сказал:

– На Бронную…

На Бронной жил Корнев. Беркут поднялся по лестнице, постучал в дверь, но ответа не получил. Он снова постучал с тем же успехом. Постояв с минуту, Беркут снова постучал. Молчание… Тогда, нажав плечом шаткую деревянную дверь, Беркут высадил ее и вошел в комнату. В комнате было полутемно. Распахнув ставни, Беркут обернулся, ухватил быстрым взглядом беспорядок в комнате, шагнул вперед и увидел лежащего на полу Корнева. Рядом с ним лежал опрокинутый стул.

Беркут наклонился над Корневым. Его серые, стальные глаза встретили странный неподвижный взгляд глаз Корнева: Корнев был мертв, рядом с ним