Кто хочет стать президентом? - Михаил Попов

И потом – кому, кому он решил отомстить?!

Ведь если майор воспользуется записью, сделанной в секретном номере «Парадиза», Винглинскому конечно же будет неприятно. Возможно, он даже потеряет какие-то деньги и часть авторитета. Но полностью потопить его эта кассета не в состоянии. А выбравшись на берег, олигарх обязательно захочет узнать, кто это ему подложил такую подлую свинью. Человек он умный и рано или поздно – а скорее всего рано – он сообразит, что виноват не кто иной, как обойденный капитан Захаров.

Надо что-то делать!

Снова арестовать майора и вернуть кассету, пусть и силой.

Но вот беда: сил-то теперь у капитана и не было. Приказом подполковника он отстранен от всех и всяческих дел, так что ему даже паршивого милицейского наряда не выделят. Рассчитывать можно было только на свои личные ресурсы. А Захаров прекрасно помнил сцену у библиотеки и подозревал, что в разговоре один на один у него мало шансов убедить майора отказаться от кассеты.

Есть еще вариант – сообщить господину олигарху о происшедшем, то есть об исчезновении кассеты, но только таким образом, будто это не его капитанское предательство, а наглая вылазка агента ФСО. Надо додумать некоторые детали, и версию можно представить довольно убедительным образом. Винглинский, конечно, не улучшит после этого свое мнение о нем, Захарове, но терять-то теперь все равно нечего: наказание уже состоялось.

Захаров почти успокоился и засел было за обдумывание правдоподобной истории о коварном столичном майоре, напавшем на простодушного провинциального капитана и выманившем, а может, выломавшем у него злополучную кассету. Но вдруг его внутренности обдало холодом.

Кассета!

Господи, как он об этом не подумал!

Не столь важно, кто и как ее отобрал. Важно, кто и почему позволил себе наглость ее записать!

Преступление против работодателя и благодетеля со стороны капитана-охранника началось не в тот момент, когда он в порыве уязвленного самолюбия отдал компрометирующий документ некому третьему лицу, а в тот, когда решил им запастись!

Винглинский действительно умный человек, но, чтобы понять механизм такого заурядного предательства, не надо быть семи пядей во лбу.

Все слишком очевидно.

И нечем крыть, когда дойдет до прямых вопросов. А дойдет обязательно.

Мысль капитана металась по углам сознания. Захаров пережил несколько минут сильнейшей паники. Форменная его рубашка изменила цвет – таким он обдал ее потом. Но вдруг в этом кошмаре забрезжила полоска света. Что-то похожее на выход.

Логика элементарная: мир калиновской политики, слава Богу, многополюсен. Значит, если ты нагадил на одном полюсе, можно попытаться получить за это награду и обрести защиту на другом.

Танкер.

Уже через десять минут капитан катил к нему в особняк на собственной «Мазде», купленной в дни своего счастливого служения олигарху. По дороге, правда, он сообразил, что поступает чересчур безоглядно и непоследовательно. Заехал домой, форму сменил на штатский костюмчик, а машину… Припарковал свою слишком примелькавшуюся в городе тачку у гастронома в центре и поймал частника. Очень довольный уровнем своей предусмотрительности, помчался дальше.

С Танкером, коронованным главой калиновской организованной преступности, он, разумеется, встречался и раньше, но дружбы его всячески избегал. Приблизительно по тем же причинам, что и Шинкарь – рассчитывал на другого хозяина. Слава Богу, хватило ума не нажить в Танкере врага. Мелкая торговля, дальнобойный и старательский промыслы, проститутки, кроме привлекавшихся для обслуживания спецпроектов, – все было отдано калиновскому профессору Мориарти с восьмиклассным образованием. Впрочем, про образование – это по слухам. В любом случае Танкер вел себя разумно, можно сказать, тихо. Его подручные – смотрящие, стрелки, быки или как их там еще – частенько нарывались на мелкие неприятности с законом, он же – никогда. Не потому что очень закона боялся, просто его повседневный образ жизни этого не требовал.

Капитан неплохо себе представлял теневой расклад сил в городе и хотя служил фигуре всероссийского, а может быть, международного масштаба, не мог не признавать, что в калиновском измерении Танкер есть фигура очень и очень значительная.

И с годами все набирающая вес.

Не всегда понятно, за счет чего, но тем не менее.

Все попытки Танкера втиснуться в нефтепереработку были решительно и однозначно отметены. Хотя, по мнению Захарова, олигарх проявил непозволительное чистоплюйство. Пусть тебе руку сам Чейни жал, но с сильными людьми на местах нужно считаться. Легализоваться Танкеру, несмотря на довольно нефтяную кличку, не дали. И можно только догадываться, каких размеров ярость на Винглинского и его команду он затаил. Придется сразу же начать с объяснений, что он, Захаров, человек в общем-то у Винглинского невеликий, не он решал и решает.

Отпустив частника метров за триста до особняка Танкера, капитан быстро дошагал до ворот, поминутно оглядываясь.

Стоял пасмурный пустынный депрессивный день. Какие-то машины проносились мимо. Капитан поднимал край ворота.

Пришлось долго жать кнопку в стене у калитки, потом несколько раз объяснять, кто такой. Звание называть не хотелось, а фамилия сама по себе фурора там, за стеной, не производила.

Наконец калитку отворили. Как это ни странно, женщина. Не бандит с обрезом. Высокая, пожилая.

– Так, чего надо?

Захаров сообщил полностью, кто он такой. Женщина пожала плечами:

– Заходи.

Во дворе было много машин и совсем не было людей. Большие джипы, маленькие джипы, просто легковые машины. Захаров прошел между ними, оглядываясь, как на живые существа, и чуть ли не ожидая от них какого-то подвоха.

– Обтруси. – Женщина подала Захарову веник. Он привел в порядок обувь.

Когда входная дверь отворилась, из дома послышались звуки музыки.

– Иди туда, – сказала женщина, а сама удалилась совсем в другом направлении. Ничего не скажешь, глава местной мафии не слишком-то заботился о своей безопасности.

Захаров прошел по узкому темному коридору, отделанному деревом, и, осторожно толкнув дверь, верхняя часть которой представляла собой смутный витраж, попал в помещение, тоже отделанное деревом, только светлое и теплое. Посреди него на медвежьих, кажется, шкурах сидели два человека, опираясь затылками на стоящие позади них кресла. Слева трещал камин. Оба человека были Захарову знакомы. Первый был собственно Танкером. Небольшой, пузатый, с крохотными усами под носом. Второй – поэт Божко с гитарой.

Звучала некая песня.

Глаза обоих сидящих были закрыты, и Захаров понял, что песню ему придется выслушать если не полностью, то до конца.

Пойду ли я в десятый класс,вопрос довольно спорный.За мною нужен глаз да глаз,особенно в уборной.

Десятый класс, звенит звонок,и, потирая руки,отец сказал: «Иди, сынок,грызи гранит науки».

При слове «отец» из левого глаза Танкера выкатилась небольшая слезка.

Я огрызаюсь, но грызу,Грызу – и ни в одном глазу.

Вот скоро осень, и приветя отдал милой школе,без малого пятнадцать летили шестнадцать, что ли.

Но мне своих не жалко сил,могу еще лет десять.Ведь Ленин сам же ж нас просил:учитесь сколько влезет!

И еще одна слеза, наверно «за Ленина», изволила покинуть око мафиози. Было понятно, что это музыкальное сочинение вызывает у него сильные чувства.

Захаров ощутил что-то вроде брезгливости, а потом сразу уверенность, что здесь он сумеет хорошо устроить свое дело. Кто такой этот Танкер – банально сентиментальный бандит.

Песня кончилась.

Хозяин ткнул певца голой пяткой:

– Молодец, сука, опять так и заныло все внутри. Захаров продолжал стоять, где стоял.

Танкер обратился к нему:

– Я ведь почти не учился в школе. А так бы хотелось. Захаров ничего не ответил, и это понятно: что можно ответить на такое заявление?

Поэт-исполнитель Божко самодовольно улыбался, поглаживая гитару, как хорошо поработавшую собаку. Несколько лет назад он впервые исполнил для своего преступного, но могущественного друга эту песню и, увидев, как она ему понравилась, скрыл от него, что не он является ее автором. А соученик по московскому институту дагестанец Багаудин. Впрочем, не все ли равно было калиновскому авторитету, кто автор тронувшей за душу песенной истории, рассудил поэт. Главное ведь – сделать человека счастливым хотя бы на те несколько минут, пока звучит песня. Таких необъявленных заимствований в его фонотеке было много. Что его и кормило.

Ни Танкеру, ни капитану до этой подоплеки не было ни малейшего дела. Танкер перебрался, не сводя очень внимательных и уже совершенно сухих глаз с вошедшего, на диван, чем давал сигнал, что тон и смысл происходящего в его каминной зале резко меняются.