Русская фантастика – 2017. Том 1 (сборник) - Василий Головачёв

Прежде всего он написал четыре письма. Все они были адресованы Ане. В письмах Борис довольно однообразно извещал, что жив и здоров, что наблюдения за полярными сияниями идут своим чередом, что дядя Миша передает ей привет и обещает не позднее будущего лета выбраться, наконец, из своей тундры и познакомиться с супругой своего обожаемого племянника. Последнее было чистой правдой. Родной брат отца Бориса, метеоролог Михаил Сергеевич Беляев, много лет изучал климатические явления за Полярным кругом и давно обещал навестить родственников в Санкт-Петербурге. Написав эти оптимистические письма, Борис направился с ними к знакомому почтмейстеру. Старик хорошо знал деда приват-доцента Беляева, поэтому с радостью вызвался помочь его внуку, не задавая лишних вопросов. Да и дело-то пустяковое, нужно было лишь раз в неделю на протяжении месяца отправлять по одному письму по адресу квартиры Беляевых, не ставя штемпеля отделения. Аня никогда не обращала внимания на такие пустяки, как штемпель почтового ведомства. Если приглашение на Марс все-таки окажется блефом, Борис заберет у старика-почтмейстера неотправленные письма.

Обеспечив себе «алиби» с одной стороны, приват-доцент направился в университет. К счастью, руководитель кафедры, ординарный профессор Глазенап оказался у себя. Сергей Павлович работал, и отвлекать его было высшей степени нахальством, не говоря уже о том, что придется обмануть старшего коллегу и учителя, но Борис утешал себя, что, если безумное предприятие состоится, он привезет такие данные, какие прославят Пулковскую обсерваторию на весь мир.

– Позвольте, Сергей Павлович?

Глазенап поднял склоненную над рукописью голову.

– А-а, Борис Аркадьевич! Заходите, будьте любезны… Чаю?

Приват-доцент украдкой оглядел кабинет, где два дня назад беседовал с «марсианином». Никаких следов этого события, разумеется, не осталось, но Борис все равно чувствовал себя крайне неловко.

– Благодарю вас, Сергей Павлович, – пробормотал он. – Я к вам ненадолго. Не хочу вас отвлекать…

– Спасибо, голубчик, – отозвался ординарный профессор, оглаживая бороду. – Время и впрямь дорого… Пообещал «Пробуждению» статью об Исааке Ньютоне, так сказать, рождественскую историю о талантливом мальчике… Хе-хе… Какой из меня литератор… Кстати, как поживает ваша статья о двойных и кратных?

– Вашими молитвами, Сергей Павлович. Почти закончил…

– Очень хорошо, Борис Аркадьевич, ваши наблюдения весьма любопытны… Но я отвлекся. У вас ко мне какое-то дело?

– Да, Сергей Павлович… Я хочу испросить у вас отпуск по семейным обстоятельствам.

Глазенап понимающе кивнул.

– Ну что ж, Борис Аркадьевич, – сказал он. – Скоро Рождество. Студенты все равно разъедутся… Отдыхайте. Занимайтесь семьей.

– Благодарю вас!

Борис поднялся, с удовольствием пожимая сухую, крепкую ладонь знаменитого астронома. Уши у приват-доцента горели.

Оставался самый трудный разговор, но с ним можно было не спешить. Борис зашел в бакалейную лавку, купил недельный запас консервированного мяса производства Петропавловского завода, галеты и коньяку. Вероятнее всего, пища марсиан, если они и в самом деле существуют, вполне пригодна для употребления человеком, но необходимо будет время, чтобы к ней привыкнуть. Астроном Беляев не собирался подвергать себя бессмысленному риску и поэтому зашел так же в лавку оружейную, где приобрел автоматический 8-зарядный пистолет Браунинга и запас патронов к нему.

Нагруженный свертками, он пришел домой лишь к обеду. Не позволил Глаше прикоснуться к покупкам и сам отнес их к себе в кабинет. За обеденным столом Борис объявил супруге, что до Сочельника будет находиться дома неотлучно. Аня обрадовалась известию как ребенок, и остаток дня прошел в семейной идиллии. Все следующие дни Борис не решался сообщить Ане о предстоящей разлуке. Да и не думал он о «марсианине» и его фокусах. Предпраздничная суета заслонила грядущее. Елочные огни горели ярче зимних созвездий. Подарки, гости, рождественская служба, народные гулянья – пестрый хоровод лиц и событий, звуков и красок – если бы не кошки, что скребли порой на душе приват-доцента, счастье можно было бы считать полным.

Неделя, отведенная Лао на сборы, завершалась. Пришла пора сообщить о своем отъезде. Кошки уже не скребли, они рвали душу приват-доцента Беляева на части. Пугала даже не столько предстоящая разлука, сколько необходимость лгать самому дорогому человеку на свете. Он уже хотел махнуть рукой на всю эту «марсианскую историю» – обойдутся остроумцы и без разоблачения, как вдруг произошло еще одно событие, окончательно утвердившее его в решимости лететь на Марс.

Раздался звонок в дверь. Глаша пошла открывать. Через минуту она постучалась в кабинет к Борису Аркадьевичу, где тот спешно заканчивал перевод на немецкий собственной статьи. На серебряном подносике для почты горничная подала небольшой сверток. Все еще погруженный в свои формулы, приват-доцент взял пакет, рассеянно поблагодарил девушку и забыл о нем. Лишь поставив последнюю точку в переводе, он вспомнил о пакете. Внутри оказалось письмо – Борис сразу узнал угловатый почерк Лао – и склянка, заполненная серебристым, похожим на ртуть, веществом. Только, в отличие от ртути, вещество в склянке, похоже, ничего не весило. Приват-доцент впился глазами в письмо.

«Я знаю, что Вас терзают сомнения, господин Беляев, – писал Лао. – Дабы укрепить Вашу решимость, я решил представить Вам еще одно доказательство. Теперь Вы у себя дома и не можете подвергнуться никакому гипнотическому внушению, следовательно, все, что Вы увидите, не может быть ловкой мистификацией, в коей Вы меня, вероятно, подозреваете. В руках Вы держите флакон из обыкновенного стекла, но заполнен он аппергитом – жидким металлом, который отталкивается любыми массивными телами, в том числе и планетами Солнечной системы. Аппергита ровно столько, чтобы уравновесить тяжесть флакона; таким образом, то и другое вместе не имеет веса. Все наши летательные аппараты заключают в себе резервуар, наполненный достаточным количеством аппергита. Нам остается лишь придать всей этой невесомой системе надлежащую скорость. Для чего мы с успехом применяем принцип реактивного движения, открытый также и у вас, в России, Циолковским. Надеюсь, теперь Вам довольно доказательств? Лао».

Борис посмотрел на стеклянный флакон с невесомой металлической жидкостью, лишь блеском схожей с ртутью. Странным образом эта жидкость, наполнявшая не больше трети флакона, находилась не на дне его, а в верхней части, под самой пробкой. Борис перевернул флакон, и жидкость перелилась ко дну, то есть опять была наверху. Борис выпустил склянку из рук, и она повисла в воздухе. Это было невероятно, но несомненно. Насколько Борис Аркадьевич Беляев разбирался в физических явлениях, никакой фокус не мог заставить наполненную склянку повиснуть в воздухе. Да и пустую – тоже.

Он положил письмо и флакон обратно в пакет, спрятал его в карман и направился в гостиную, где молодая супруга не слишком охотно занималась музицированием.

– Аня, я должен тебе сообщить одну очень важную вещь, – сказал Борис, решив, как можно дольше в разговоре придерживаться правдоподобия.

– Да, милый, – как всегда ласково откликнулась молодая супруга, охотно закрывая рояль. – Я тебя слушаю.

– Завтра я уезжаю в научную командировку…

– Вот как? Надолго ли?

– Пока не знаю точно… – произнес он, все еще балансируя на грани правды. – Зависит от условий наблюдений… Ты же знаешь, как мы, астрономы, зависимы от погодных капризов. Может быть, всего на несколько дней, а может, быть, и на целый месяц.

– Целый месяц без тебя – это было бы ужасно, – со вздохом проговорила Аня, разумеется, не веря в столь длительную разлуку. – А куда? На юг? На север?

– Если бы на юг, родная, я бы обязательно взял тебя с собой, – искренне ответил он. – Увы, я еду к Белому морю… К дяде Мише, наблюдать полярные сияния…

Рубикон, отделяющий полуправду от прямой лжи, был перейден.

– Хорошо, что к дяде Мише! – обрадовалась Аня. – Он будет о тебе заботиться. Передай ему, чтобы непременно навестил нас летом.

– Обязательно передам, родная моя, – сказал Борис, чувствуя себя последним подлецом.

Далекие башенные часы пробили пятый час утра. Пора было собираться. Поезд от Финляндского вокзала отходил в восемь, и не меньше часа нужно было потратить на дорогу по заснеженным, плохо расчищенным из-за непогоды улицам. На сборы и прощание с женой оставалось всего каких-то два часа. Борис задул свечу и на цыпочках выбрался из спальни. Глаша должна была прийти не раньше девяти, но в буфете с вечера была оставлена холодная телятина, сыр, масло и французские булки. Сварить кофе приват-доцент умел и без помощи горничной. Он охотно занялся этим, радуясь простым, будничным движениям, стараясь не думать о том, что впереди. Едва в турке вскипел кофе, в кухню вошла сонная Аня. Приобняла, уткнувшись припухшим со сна носиком мужу в плечо. Борис поцеловал супругу в теплый висок, задохнувшись от пряной сладости ее волос. Сердце заныло от тоски и неясного предчувствия, но он взял себя в руки.