Русская фантастика – 2017. Том 1 (сборник) - Василий Головачёв

– Мне бы для души чего-нибудь… – примирительно улыбнулся он.

– Духовное? – девушка споро забегала пальчиками по клавиатуре компа. – Вот, есть! «Псалтырь», «Евангелие», «Закон Божий»… а… ну это учебник для младшей школы… ага… где же еще-то… Люб, а Люб!

– Чего? – отозвался женский голос из подсобки.

– А где-то у нас еще «Кораны» были, слышь? В таких зеленых обложках красивеньких…

– Так вчера три последние забрали эти твои чу-реки!

– Да не те, что с иероглифами, а которые по-русски!

– А-а-а-а… Счас поищу!

– Да нет, не надо, спасибо, – мужчина бледно улыбнулся. – Скажите, а вам ничего не говорит фамилия Чехов?

– М? – девушка захлопала ресницами, но растерянность длилась не более секунды. Вновь забегали по клавиатуре тонкие пальчики. – Вот, есть. Анфиса Чехова, «Как правильно иметь мужчину»

– Спасибо, девушки, – мужчина улыбнулся шире. – Не надо меня правильно иметь.

Он уже взялся за ручку двери, и только тут увидел с краю сиротливо прижавшуюся стопочку книжек, явно не входивших в разряд бестселлеров. Помедлив, подошел, взял в руки…

Среди поношенных справочников садовода и пособий по макраме стояла Она. Книга. «Воскресенье», сочинение Льва Николаича графа Толстого. С чуть поношенной обложки умоляюще глядели женские глаза, словно говоря: «Забери, ну забери же меня отсюда! Что хочешь делай, хоть в печку, только забери!»

– А это что?

– А, это… – девушка слегка смутилась. – Это же бэ-у. Босс берет где-то. Библиотеки там и прочее распускают… не, ну есть же место на полках, отчего нет?

– Я возьму эту книгу, – как можно тверже сказал мужчина.

– Ну вот, видите, а то все бэ-у да бэ-у… Были же и раньше хорошие книжки, нет разве? И недорого совсем…

– А вы про Льва Толстого не слышали никогда? – он вновь улыбнулся симпатичной продавщице.

– Ну как же нет, мы ж его в школе проходили! Ему еще памятник в Питере есть, медный такой и на коне! – девушка прочла наконец название книги. – «Воскресенье»… это, что ли, про зомби, да? Или про вампиров?

– Ну это духовное в основном, – мужчина в который раз улыбнулся. – Но и про зомби с вампирами тоже.

Выйдя на улицу, он вновь привалился к столбу. Достал таблетки, с тоской глядя в серое беспросветное небо. Господи… хоть бы солнышко выглянуло, что ли. Как там говорят в Одессе – «шоб вам всем так жить, а я лучше сдохну»…

Придя домой, он скинул отяжелевший от сырости плащ, поставил в угол развернутый зонтик – пусть сушится… Долго плескал себе в лицо водой из-под крана, то холодной, то почти кипятком. Настроение было препаршивейшее. Ведь знал же, знал, и все равно поперся… Ну кто теперь ходит в книжмаги?

Закончив плескаться, он вытер лицо и руки полотенцем. Все-таки контрастное умывание – великая вещь. Вот, пожалуйста, уже легче…

Вернувшись в комнату, мужчина осмотрел покупку. Кажется или нет, но вроде бы глаза с обложки глядели уже не так отчаянно?

Он аккуратно пристроил книгу на забитой полке.

– Вот так, Катюша Маслова. Там как сложится, но стоять на панели с Гей-Прыжевальскими и Буфетами ты не будешь!

Улыбнувшись лицу с обложки, он прошел к письменному столу. Когда-то друзья настоятельно советовали ему приобрести для рабочего места компьютерную стойку, однако время показало, что они ошибались, а он оказался прав. Разве может сравниться какая-то стойка с настоящим, кондовым письменным столом?

Ноут мягко зажужжал, загружая свой «виндовс». Мужчина вновь улыбнулся. Нет, ей-богу, не зря он зашел в тот магазин. Вот, пожалуйста, вызволил из унизительного вертепа хорошую книгу. Настоящую Книгу.

Вздохнув, он решительно придвинулся к столу. Врачи правы, надо спешить. Еще утром казалось – все бессмысленно, все бесполезно, а теперь ясно – всего лишь надо поторопиться. Будут печатать или нет – там как сложится, главное – писать. Писатель должен писать. Даже когда останется на Земле последний, все равно должен.

Игорь Минаков

В мирах любви[2]

Фрагмент фантастического романа «Континуум Витуса»

В мирах любви неверные кометы,Закрыт нам путь проверенных орбит,Явь наших снов Земля не истребит,Полночных солнц к себе нас манят светы.

Сухая метель била в стекло. Трепетал язычок свечи. Тени прыгали по обоям. Аня спала, отвернувшись к стене. Светлые волосы разметались по подушке. Борису не спалось. Он сидел на постели, спустив босые ноги на ковер, и как загипнотизированный наблюдал за трепетом огненного мотылька. То непостижимое, что предстояло ему, вот уже несколько дней держало его в нервическом напряжении. Громадный груз давил на плечи – не распрямиться, не вздохнуть полной грудью. Странно было думать о том, что ни один человек в миллионном городе не подозревает, какую великую тайну носит в себе скромный приват-доцент Беляев, еще неделю назад безмятежно читавший в университете курс небесной механики. Да и сам он охотно бы счел все неудачной шуткой. Приглашение лететь в мировое пространство? Сказка, бред больного, сновидение в предутренней мгле. Миры разделяли ледяные бездны, одолеть которые под силу лишь метеорам и кометам. Борис сызмальства привык наблюдать за таинственной жизнью этих бездн – отец частенько брал его с собой на ночные наблюдения в обсерваторию. Пороша мерцающих скоплений, теплые шарики планет, выпуклый серебристый щит Луны, сверкающий хвост редкой залетной гостьи – вот и все, что удавалось разглядеть в телескопное око.

Борис не был скептиком. Он разделял воззрения некоторых астрономов, которые верили в обитателей иных миров, но все разговоры о возможной встрече с ними полагал праздной болтовней. Одно время газеты пестрели сообщениями о сенсационных открытиях американца Ловелла, который якобы обнаружил на Марсе признаки высокоразвитой цивилизации. Пулковские высоты пережили кратковременное нашествие репортеров и праздных зевак, полагающих, что ученые анахореты только лишь из чванства не хотят делиться с публикой подробностями светской жизни марсиан. Пожилые коллеги Бориса вынуждены были отрядить его для прочтения популярных лекций, дабы сбить пламя ажиотажа. Университетские аудитории, где проходили лекции, были набиты до отказа. Борис Аркадьевич Беляев даже стал на короткое время знаменитостью. И хотя он стремился всячески остудить горячие головы, намеренно излагая самые консервативные теории относительно природы Марса, достичь поставленной цели ему не удалось.

Впрочем, эти лекции принесли Борису не только недолговечную славу, но и личное счастье. Аня Добужинская сама подошла к нему после очередной лекции. Она о чем-то спрашивала вдруг покрасневшего, тридцатипятилетнего приват-доцента, но он не понимал вопроса, любуясь чистым овалом лица в ореоле пшеничных волос и сияющими синими глазами. Девушка даже рассердилась на него, за непонятливость, и Борис, холодея от мысли, что вот сейчас она повернется и навсегда растворится в толпе осаждающих кафедру студентов, заикаясь, предложил ей встретиться в кофейне «Централь», что на Невском проспекте. Против ожидания, Аня согласилась и сама назначила час. На свидание Борис явился с твердым намерением сделать удивительной девушке предложение. Правда, намерения этого он не исполнил – не хватило духу, но Аня, по ее же собственным словам, с первой минуты прониклась к застенчивому астроному доверием. Они проговорили обо всем на свете до самого закрытия кофейни, а потом долго ехали на извозчике к дому Добужинских на Петроградской стороне, любуясь осенними созвездиями, о которых Борис мог говорить часами.

Они встретились еще несколько раз, прежде чем Борис решился. Последняя листва облетала в Летнем саду. Хмурые рабочие обшивали стыдливо обнаженные статуи чехлами из ветоши и досок, готовя античных божеств к суровой питерской зиме. Борис и Анна скромно обвенчались в университетской церкви Святых Апостолов Петра и Павла, в присутствии немногочисленной родни и коллег новобрачного. Сняли небольшую, но уютную квартирку, неподалеку от университета, и зажили счастливой, размеренной жизнью молодоженов, мечтая скопить денег на свадебное путешествие за границу. В ту пору Борис не подозревал, что скоро ему предстоит путешествие гораздо более дальнее. Не знал он и того, что его лекции, разоблачающие беспочвенные фантазии о мудрых марсианах, привлекли к нему внимание не только самой прекрасной девушки на свете. Погруженный в вихрь любовных переживаний, Борис не замечал, что за ним пристально наблюдают. Возможно, он не раз сталкивался в людных местах с бледным до болезненной синевы, большеглазым, хрупкого телосложения человеком, который передвигался, прихрамывая, тяжко налегая на толстую трость. Сталкивался, но не ловил на себе странно холодного взора, которым большеглазый простреливал ослепленного счастьем приват-доцента навылет.