Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин

– Мы отвлеклись, – Сенька пыхнул трубкой. – Я дочитал. Рассказал папе. Возражений нет?

– Да нет, – Дорохов пожал плечами. – А он тоже читал?

– На это у меня разрешения не было, – сказал Сеня. – Я ему только ситуацию обрисовал. Сказал, что Миша написал книгу, выдумал прелюбопытнейшую интерпретацию событий раннехристианского периода. Папа мне на это ответил: поговори с тетей Соней.

– Что за добрая волшебница?

– Тетя Соня… Софья Георгиевна Курганова. Лет пятнадцать, наверное, заведовала отделом прозы «Нового мира». Что скажешь?

– Что ж… Да, наверное… Конечно, надо начинать, – пробормотал он. – А ты ей уже… сообщил?

– Естественно. Сказал, что мой друг написал книгу. Сказал, что я хочу знать ее мнение.

– Ну и выскажет она тебе мнение. А что в сухом остатке?

– Тетя Соня человек умный и знает правила игры. Самая золотая проза «Нового Мира» прошла через ее руки. Понятно, что раз ты пришел к ней с книгой, значит одного ее одобрения или неодобрения тебе мало. Так что в сухом остатке ее протекция.

– А возможна такая протекция?

– Конечно, – уверенно сказал Сеня. – Миха, она интеллигентнейший человек. И я тебе скажу – она из очень влиятельной семьи. Муж ее покойный, между прочим, был председателем Госкино. И соответствующие связи.

– Но это же давно было.

– Что-то давно, а что-то осталось и по сю пору. Таким людям, как она, знаешь ли, достаточно иной раз позвонить по телефону когдатошнему ученику или когдатошнему протеже… Я уже обо всем договорился. Звони тете Соне, она ждет.

Дорохов подумал: а сколько можно целковать? Какой смысл в писательстве, если не надеешься, что книгу прочтет кто-то кроме Сеньки и Гариваса?

– Как, ты говоришь, ее имя-отчество?

– Вот телефон, – Сенька протянул блокнотный листок. – Курганова Софья Георгиевна. Поверь мне, это вполне могут опубликовать. Не теперь, так через пару лет. А если учесть нынешние политические подвижки, так ты еще знаменит станешь. Если только тебя прежде за твою металлургию не посадят.

…рассказывай!

– Арестованы все?

– Да. Все четверо.

– Сопротивление оказывали?

– Жена Арафы оказала сопротивление. Бешеная сука царапалась. Аристарх ее немного прибил.

– Хорошо, – Нируц кивнул. – Послушай-ка меня.

Севела тут же сел и стал смотреть на своего майора.

– Это сообщество, – сказал Нируц. – Это большое сообщество. За один лишь минувший месяц агенты вызнали про восемнадцать человек в Ерошолойме, двадцать пять в Тире, про десятерых в Яффе… Они произносят проповеди во всех дозволенных к тому местах. Говорят одно и то же, но говорят по-разному.

– Что такое «по-разному»?

– Они произносят одни и те же положения сообразно тому, насколько учены их слушатели. В аудиториях Яффы они проповедуют остроумно и аргументированно, как это принято у иеваним. В кварталах Ерошолойма они говорят просто. В казармах Нижнего города некто Евсевий из Антипатриды проповедовал так, что его два часа слушали легионарии. Слушали с вниманием, не побили, не прогнали, а ржали во всю глотку, когда он загибал про шлюх и ланист, про вороватых децумвиров, про важных наставников юношества, покупающих для любви мальчишек. И притом он прочел проповедь о просвещении. Нет, это замечательно – рассказывать легионариям о пользе просвещения! Но ведь слушали же! Не прогнали, не обидели. Вот послушай некоторые места.

Нируц поискал на столе и взял лист.

– «Должно начинать свое учение с малолетства и продолжать его, сколь можно, и тем отсрочить животную беспомощность или вовсе ее избегнуть. Образованные люди и в старости разумны, а безграмотные и темные в старости делаются забывчивы и жалки. Учение – что светильник, вседневно озаряет жизнь». Каково? Ему бы в кабаках проповедовать трезвость, а в лупанариях целомудрие.

– Но, может быть, это просто чудаки?

– Нет, не чудаки, а сообщество. Их называют галилеянами.

– А отчего они так прозываются?

– Один из их вожаков был родом из Галилеи. Некто Иоханаан. Потому так повелось.

– И что они говорят?

– А говорят проповедники вот что. Предлагают считать непреложным существование некоего богочеловека, который явился в Провинцию, чтобы изменить людей. Богочеловек тот знает истину. Знает, как надо жить, как умирать, как соседствовать с другими людьми. Богочеловек, по их словам, реален, он из плоти. То есть был реален, пока его не убили романцы. До того как романцы зверски убили этого великого и светлого человека, он показывал всевозможные чудеса в доказательство своего божественного происхождения. Излечивал больных, летал по воздуху, присутствовал во многих местах одновременно. Книгу богочеловек не отрицал, но говорил, что время Книги ушло, а пришло время другой правды.

– Какой же?

– Во время долгих странствий по Провинции богочеловек составил свод простых правил праведной жизни. Правил немного. Семь, а может десять… Вот, к примеру: он наставлял делать лишь то, что нравственно. А нравственно поступать только так, как человек хотел бы, чтобы поступали по отношению к нему. И вот что вовсе замечательно в богочеловеке: он-де появился в Провинции для того, чтобы страдать за все недостойные поступки людей. Ему суждено было своей смертью искупить все мерзости, совершенные до его появления. И его мученическая смерть… А по словам бродячих рабби умертвили его зверски, пытали, потом распяли. Это была смерть на деревянном, злейшему врагу не пожелаю такого. Так вот, его мученическая смерть, якобы, возвестила начало новой эпохи. А потом он ожил.

– Ожил? – недоверчиво спросил Севела. – Мертвый ожил? В прах ушел, в пыль ушел, а после ожил. Это все придумки, какие сочиняют иеваним. А как звали-то богочеловека?

– Думается, что персона особого значения не имеет, значение имеет лишь событие.

– Когда же это случилось? Это было в Ерошолойме? Его имя нетрудно узнать.

– На что мне его имя? – Нируц опустил веки. – Не имя важно – важно событие. Событие произошло… О событии сложен миф. А имя можно подставить любое – был бы миф.

Севела потер подбородок.

– Тум, это занятно. Но это не в компетенции отдела. И не в компетенции Службы. Это дело Синедриона.

– Близорукий дуралей! – рассерженно сказал Нируц. – Ты что же – не понимаешь, что миф уже создан?

– Позволь! – Севела тоже повысил голос. – Во-первых, я не вижу в этих речах канона! Я говорил тебе уже, что ты склонен видеть сообщества и каноны там, где их близко не было! Ты вовсе не доказал мне, что галилеяне провозглашают новый канон.

– Я не силен в теософии. У меня нет времени на то, чтобы выложить перед тобой: вот, недоверчивый капитан, тебе все составляющие канона, вот они, все. Мой опыт говорит мне, что это сообщество, а мое проклятое чутье говорит, что это новый канон, и ничто другое!

– Доверяя тебе, твоему чутью, я допускаю, что это канон. Но зачем тебе арестовывать рабби и тех, кто дает им приют?

Нируц поморщился, махнул рукой, словно некогда ему отвечать.

– Конспекты семинаров, что ты привозил мне, нужны были, чтобы сравнить два нравственных норматива, – торопливо сказал он. – Древний и тот, что излагают галилеяне. – Он облизнул губы. – Сотни лет тому назад из Левитического Кодекса могла прорасти подлинная юриспруденция. Но ничего подобного не случилось. Джбрим живут по сотням повелений и запретов, а в запутанных случаях слушают кохенов. А из проповедей галилеян юриспруденцию можно составить хоть завтра!

– Я согласен, – покорно сказал Севела. – Вот он я, перед тобой, гляжу тебе в рот и во всем согласен. Послушнее и доверчивее меня нет никого. Галилеяне провозглашают новый канон, канон этот доступен и хорош, положения его в любой миг можно облечь в форму юстиции. И где тут причина для страха? И где тут повод для арестов?

Нируц откинул голову и глубоко вздохнул.

– Тебе нечасто приходилось думать в последние месяцы, – сказал он. – Ты много разъезжал, резал зелотов, составлял донесения. Но думал ты мало. По-моему, ты мало думал даже тогда, когда писал монографию.

– Когда я в седле, думать некогда… С чего ты вспомнил мою монографию?

– Монография, – презрительно сказал Нируц. – Наукообразная болтовня. Романцы от нее в восторге, а Светоний считает тебя новым Фукидидом… Когда романцы видят офицера из уроженцев, умеющего связать два слова на лацийском, они приходят в неописуемый восторг. А твоя так называемая монография – одна непрерывная компиляция. Тебе хотелось найти сходство между культом Атона и Второзаконием. Разумеется, ты нашел сходство! Такие исследователи, как ты, умеют найти сходство между черной овцой и белой голубкой. Второзаконие ты знаешь, как любой иешивник. А культа Атона вовсе не знаешь, да его никто не знает. Те, с позволения сказать, документы, которыми ты пользовался, – подделки. Они писались через сотни лет после того, как был забыт культ Атона. Но ты ведь хотел произвести впечатление на Светония и Бурра? Так ты произвел впечатление, будь спокоен.