Легион «Идель-Урал» - Искандер Гилязов

5 сентября 1941 г. очередную и весьма подробную «характеристику» составил А. Идриси.[419] Профессора Халима Сабита, отмеченного в справке фон Папена, он, как оказывается, знал очень хорошо с давних лет: в 1908–1912 гг. они вместе учились в Стамбульском университете, он являлся «убежденным националистом с твердым характером» (так и напрашивается сравнение: «истинный ариец с нордическим характером»!). О Заки Валиди, его жизненном пути Идриси написал подробнее — как он боролся против большевиков, затем перешел на их сторону, потом вновь рассорился с большевиками и бежал в Среднюю Азию и Турцию. «Теперь, — заключал автор, — в Турции и Германии он больше занимается наукой, чем политикой. Он хороший знаток тюркской истории, но очень честолюбив, стремится создать Башкирскую республику, чтобы затем занять пост президента этой республики». Имам Курбангали для Идриси был «личностью очень неблагонадежной», Осман Токумбет — «неблагонадежным авантюристом», Рашид Ибрагим — «старым борцом восточных тюрков», который успешно пропагандировал ислам в Японии, но для реальных политических дел был уже слишком стар. Вновь упомянуты в документе Гаяз Исхаки и Мустафа Чокай-оглу: «Оба они националистами не являются, а последний к тому же и наполовину русский. Оба они сторонники „русско-еврейского“, позднее „польско-еврейского“ марксизма и сторонники демократии (это не относится к профессору Заки Валиди), оба являются врагами сегодняшней Германии. В сотрудничестве использованы быть не могут». Идриси рекомендовал МИД приглядеться к Мухарряму Февзи Тогаю (газета «Тесвири эфкяр»), профессору Халиму Сабиту(Сибаю), доктору Сибгатулле, профессору Заки Валиди, доктору Ахмеджану Ибрагиму и Мустафе Шакулу.

10 октября 1941 г. с просьбой о предоставлении немецких виз Гаязу Исхаки, Мустежибу Улкюсалу, Эдиге Кирималю и Абдул Хакиму Бали к фон Хентигу обратился турецкий генерал Эркилет (этот документ также уже упоминался выше).[420] Из четверых эмигрантских лидеров впоследствии лишь Эдиге Мустафа Кирималь станет заметен в политическом сотрудничестве с немецкой стороной, но уже не под эгидой МИД.

24 ноября 1941 г. посол Р. Надольны сообщал фон Хентигу о лидерах тюркской эмиграции в Турции.[421] Его опять заинтересовали Джафер Сеидамет, Гаяз Исхаки, Мир Бала, которые, по сведениям дипломата, создали «своеобразный комитет» для осуществления своих политических целей.

МИД собирал информацию не только об эмигрантах, но и по различным актуальным политическим вопросам (чем в довоенные годы больше занимался Внешнеполитический отдел НСДАП). Так, в октябре 1941 г. Г. Гросскопф составил подробную справку о положении религии в СССР, отмечая среди прочего, что в 1928 г. в СССР было закрыто 38 мечетей, в 1929 г. — 96 мечетей в городах и 98 мечетей в деревнях, в 1937 г. — еще 110 мечетей.[422]

Такого рода информацию, собиравшуюся в первые месяцы войны чиновниками германского МИД, можно рассматривать и как пример розыгрыша этим ведомством «пантуранистской» карты (использование тюркской эмиграции для активизации турецкой позиции, с тем чтобы она скорее вступила в войну на немецкой стороне), и как осторожное зондирование политических возможностей эмигрантов из нерусских народов СССР для возможных будущих контактов. Сведений о них было накоплено немало, но все же практического применения в «восточной политике» они почти не нашли. Большинство реальных лидеров тюрко-мусульманской эмиграции на сотрудничество с гитлеровским режимом не согласились. Кроме того, и сам режим к эмигрантам довоенной поры относился с явным недоверием и опаской.

По мере изменения военно-политической ситуации ориентиры несколько сместились. Уже в декабре 1941 г. один из ответственных чиновников МИД фон Эрманнсдорф подготовил документ о привлечении русских эмигрантов в зоне германского влияния.[423] «Хотя привлечение эмигрантов в зоне германского влияния в целом отвергнуто, все же использование русских эмигрантов, которые состоят из основных народов Советского Союза (очень любопытный оборот! — И. Г.) в ограниченных масштабах имеет место», — замечено в справке. В каких же случаях они привлекались: переводчики (вермахт, при организации Тодта), в роли полицейских, фабричных рабочих, командиров антипартизанских отрядов, «использование эмигрантов в создающемся рейхскомиссариате Московия, с созданием комиссариата участие эмигрантов будет увеличиваться. Восточным министерством уже подготовлены объемные списки русских эмигрантов, которые в необходимое время будут задействованы в экономике как инженеры, врачи, ветеринары, земледельцы и пр.». Автор документа «предрекал», что «участие русских эмигрантов, способных нам содействовать, весной 1942 г., после занятия новых территорий Советского Союза, значительно расширится». Он не мог предполагать, что это участие будет расширяться отнюдь не по причине оккупации новых территорий, а по причине вынужденного изменения общей политической линии. В то же время рекомендовалось «оставлять это участие в определенных границах».

«Предвидение» фон Эрманнсдорфа оказалось верным. В начале 1942 г. состоялась первая со стороны немецких дипломатов масштабная акция по привлечению политических эмигрантов. Свою роль в ней сыграла и несколько отличная от общепринятой позиция бывшего германского посла в Москве фон Шуленбурга, который выступал за возможно тесное сотрудничество Германии с представителями старой эмиграции. Он считал необходимым создание «эмигрантских комитетов», которые впоследствии могли бы стать «национальными правительствами». Когда в конце 1941 г. было принято решение о создании Восточных легионов, фон Шуленбург, вероятно, представил, что наступило время и для более тесного сотрудничества с восточными народами. Поэтому в апреле 1942 г. он обратился ко многим виднейшим представителям эмиграции из СССР, пригласив их прибыть для политических переговоров и консультаций в Берлин. В конце апреля — начале мая 1942 г. многие из приглашенных действительно появились в столице Германии. Они разместились в престижном отеле «Адлон», поэтому вся эта акция уже тогда получила наименование «Адлониада».[424] Среди участников «Адлониады» были достаточно крупные фигуры политической эмиграции — Хайдар Баммат, Сайд Шамиль, Али Хан Кантемир (Северный Кавказ), Мехмет-Амин Расул-заде (Азербайджан), представители Грузии Спиридон Кедия, Лео Кереселидзе, князь Дата Вачнадзе, претендент на грузинский престол Ираклий Багратиони. Наряду с ними среди участников оказались и совершенно случайные люди, настоящие авантюристы, что, по словам П. фон цур Мюлена, придало всей этой акции «окраску экзотического фарса». Авторитетных представителей поволжских татар среди участников переговоров не было. Состав участников, как видно, был очень пестрым по политическим взглядам: среди них и сторонники «Лиги Прометей», и правые, и левые, и монархисты. «Адлониада» фактически свелась к длительным переговорам между Шуленбургом и эмигрантами по поводу возможностей политического сотрудничества Германии с национальными группами из СССР. Но о переговорах не было официальной договоренности между МИД и Восточным министерством. Розенберг, естественно, очень разозлился на то, что МИД вступил в его «вотчину», переманивал его сотрудников, и поэтому поспешил нанести решающий удар по своему давнему сопернику, используя ошибку Шуленбурга. Поскольку верховное руководство Третьего рейха своего отношения к эмиграции не поменяло, Шуленбург изначально рисковал. Конфликт, о котором уже упоминалось в третьей главе этой книги (тогда речь шла о попытках МИД вмешаться в дела военнопленных), резко обострился. «Адлониада» при этом стала главным аргументом Розенберга.

Ему удалось убедить Гитлера, и 5 мая 1942 г. тот в категоричной форме запретил МИД заниматься вопросами, связанными с оккупированной территорией СССР.[425] Этот вопрос подробно обсуждался в ставке Гитлера и 8 мая 1942 г.[426] Но и после того, очевидно, он еще некоторое время сохранял свою актуальность, ибо еще раз, и уже окончательно, Гитлер дал предписание о разграничении полномочий между МИД и Восточным министерством 28 июля 1942 г.[427] Хотя МИД и были оставлены какие-то полномочия в отношении оккупированных советских территорий (например, при решении международных вопросов, связанных с ними), и заинтересованным ведомствам рекомендовалось обсуждать многие проблемы совместно, предписание от 28 июля 1942 г. означало, безусловно, победу Розенберга. МИД фактически был исключен из реального осуществления любых контактов с народами СССР, как с военнопленными, так и с восточными добровольцами, и представителями предвоенной эмиграции. Это, однако, не означает, что отдельно взятые чиновники министерства (например, тот же А. Идриси) не могли поддерживать такие связи, — речь идет о ведомстве в целом.