Легион «Идель-Урал» - Искандер Гилязов

Осенью 1944 г., когда вопросами политического сотрудничества с восточными народами по-настоящему заинтересовался СС, их представительствам со стороны Главного управления СС было наконец обещано, что они получат желанное для них наименование — «национальные комитеты», против чего продолжало выступать ведомство Розенберга. «Тем самым национальные комитеты хотели предстать перед побеждающими союзниками и историей не как квислинги или продажные наемники, а как политические организации с своими собственными целями, правами и претензиями. С этим же была связана надежда, как оказалось тщетная, предотвратить выдачу западными союзниками Советскому Союзу их соплеменников против их воли,» — не без оснований оценивает сложившуюся ситуацию П. фон цур Мюлен.[450]

Что удивительно, Розенберг изменил свою позицию и согласился с термином «национальный комитет» только в последние недели марта 1945 г. — для четырех кавказских и крымско-татарского представительств в Берлине был даже устроен торжественный прием, по иронии судьбы прерванный сигналом воздушной тревоги — поистине пир во время чумы! Были изменены годовой бюджет комитетов, социальные условия для их сотрудников, что уже не могло играть абсолютно никакой роли в той ситуации.[451]

Национальные комитеты не только были созданы при посредничествах, но и находились под их контролем. Фактически работа в комитетах считалась работой на общественных началах — национальные представительства не являлись юридически признанными учреждениями и потому не могли иметь официального персонала. Сотрудники комитетов не получали заработной платы, а числились за теми инстанциями, из которых и приходили в комитеты: вермахт, Восточное министерство, СС и пр. Функции комитетов были довольно широкими, но главной их задачей считалось осуществление как можно более тесного контакта представителей восточных народов с немецкими военными и гражданскими учреждениями (недаром они на первой стадии создания получили наименование «связующих, посреднических штабов»). Исходя из этой задачи, комитеты, по мнению П. фон цур Мюлена, состояли как минимум из трех отделов: политического (в ведении их политические контакты, организационные вопросы и финансы), военного (контакты с вермахтом и соответствующими Восточными легионами, подготовка офицерских кадров и военная переподготовка) и одела пропаганды, прессы и общественной работы.

Попытки создания национальных организаций под крылом тех или иных немецких высших учреждений (в частности МИД) делались уже в первые годы войны. Это проявлялось и в пожеланиях старых эмигрантов, и в позиции некоторых чиновников (Шуленбург, фон Менде), стремившихся к более тесному сотрудничеству с нерусскими народами СССР. «Адлониада» является тому самым серьезным подтверждением.

П. фон цур Мюлен вполне правомерно связывает создание национальных представительств разных народов с той ролью, которая была уготована в нацистских планах разным народам Советского Союза. Поэтому получалось так, что те народы, которые в этих планах занимали самое низкое место, согласно выработанной «иерархии» геополитических интересов, находились под наименьшим прессингом и получали относительную свободу для обсуждения своих национальных проблем, создания национальных комитетов.[452] Это подтверждается реальными фактами: представители среднеазиатских народов уже весной 1942 г. начали подготовку к организации «Национального Туркестанского комитета единства» (Milli Türkistan Birlik Komitasi — Nationalturkestanisches Einheitskomitee). Он был создан, согласно Вели Каюм-хану, 14 ноября 1942 г., хотя появление в августе 1942 г. первого номера газеты «Милли Туркистан» как официального органа комитета уже говорит о многом. Комитет был фактически создан и конституирован несколько раньше — в конце лета — начале осени 1942 г. Напротив, самые острые споры вызвало создание национальных представительств кавказских народов — в результате созданные во второй половине 1942 г. комитеты армян, грузин и азербайджанцев даже были распущены или же продолжали существовать на бумаге.[453]

Политический вес представительств переоценить вряд ли возможно — они находились под жестким контролем и могли действовать лишь в строго определенных рамках. К тому же, как оказалось, политические взгляды коллаборационистов из восточных народов оказались настолько пестрыми, что почти во всех представительствах имели место острые противоречия, порой перераставшие в открытые конфликты. Конфликты решались усилиями германской стороны и не добавляли политической привлекательности национальным лидерам.

Такие противоречия имелись и в самом, казалось бы, «благополучном» Туркестанском комитете. Они являлись, с одной стороны, следствием чисто авторитарного стиля работы «президента» Вели Каюм-хана, стремившегося и, в общем, добившегося неограниченной власти над своими соплеменниками;[454] а с другой стороны — многонационального характера Туркестанского представительства. В своей работе Каюм-хан опирался исключительно на узбеков, что, естественно, задевало представителей других народов, входивших в комитет. В результате в начале 1943 г. несколько человек из киргизов и казахов обратились к Розенбергу с просьбой разрешить им организовать собственное представительство и собственный легион. Такого позволения им, однако, дано не было. Руководитель этого политического заговора казах Канатбай не без стараний Каюм-хана попал под подозрение гестапо и был арестован как предполагаемый «советский агент». Две недели Канатбай содержался под арестом в Потсдаме и был выпущен только тогда, когда его «невиновность» была полностью доказана.[455] Позднее же, в конце 1944 г., Канатбай был даже «приближен» к Каюм-хану и провозглашен генеральным секретарем Туркестанского комитета.

Очень неприятный инцидент пришлось пережить Каюм-хану и в начале 1944 г. Среди туркестанских легионеров, дислоцированных на Западной Украине, недовольных Каюм-ханом, созрел заговор, в ходе которого предполагалось создание альтернативного «национального комитета». Во главе заговорщиков стояли азербайджанец Абдуллаев и киргиз Сулайманов, распространявшие среди легионеров листовки с призывами готовиться к восстанию. В ходе восстания предполагалось расстрелять всех немецких офицеров туркестанских батальонов, кроме Андреаса Майер-Мадера, и создать «Туркестанское национальное правительство». В марте 1944 г. один из легионеров был даже отправлен в Берлин для физического устранения Каюм-хана. Правда, последний в это время находился в Париже. Заговор в итоге был раскрыт, восстание не состоялось, а шесть туркестанских легионеров, среди которых Абдуллаев и Сулайманов, были расстреляны.[456]

Противоречия наблюдались и внутри остальных представительств. Возьмем пример азербайджанских коллаборационистов. Немецкая сторона изначально и небезуспешно пыталась привлечь к политическому сотрудничеству наиболее влиятельного в среде эмигрантов Мехмет-Амина Расул-заде. Летом 1942 г. после длительных переговоров он даже возглавил азербайджанское представительство, настаивая в первую очередь на том, чтобы Германия официально признала на перспективу лозунг политической независимости Азербайджана. Однако, как уже было отмечено, к таким политическим заявлениям нацистская верхушка не была готова, поэтому Расул-заде осенью 1942 г. покинул Германию, а на первые позиции в среде азербайджанцев вышли его политические оппоненты — Аббас бей Атам-Алибеков, Фуад Амирджан и особенно быстро возвысившийся Або Фаталибейли-Дудангинский. Последний активно критиковал Расул-заде за его «реакционность» и стремление возродить в Азербайджане «ханские порядки», и сумел довольно быстро найти общий язык с немцами (например, с фон Менде). Именно Дудангинский фактически возродил азербайджанское представительство — «связующий, посреднический штаб» на национальном конгрессе 6–9 ноября 1943 г.[457]

Но в октябре 1944 г. сложилось отдельное «Азербайджанское единое национальное собрание» как альтернатива официальному представительству.[458] И у армян возникло отдельное политическое движение легионеров «Арменакан», которое возглавили братья Альфред и Альфонс Мурадяны, заявившие очень амбициозные цели: захват власти в Армении и восстановление существовавших до 1920 г. политических институтов.[459] Несерьезность подобных амбиций являлась очевидной, тем более что, судя по источникам, резонанс и влияние и того и другого альтернативного движений были минимальными.

Несмотря на свою малочисленность по сравнению с представителями среднеазиатских народов, поволжские татары также смогли организовать обсуждение своих национальных проблем. В течение 1942 г. сформировалось первое татарское представительство в Германии, которое возглавлял доктор Ахмет Темир, находившийся в этой стране с 1936 г. Оно традиционно именуется в нашей публицистике «Комитет Идель-Урал», хотя, возможно, именно такого названия и не имело.