Сад лжи. Книга 1 - Эйлин Гудж

Потом, когда они уже занимались любовью, он вдруг совершенно неожиданно прервался и, приподнявшись на локтях, взглянул на нее с лукавой полуулыбкой.

— А тебе вроде не так уж это все и нравится? — заметил он.

Его откровенность застала ее врасплох, и она не стала ему лгать.

— Не знаю, как это получается, но…

За время, прошедшее после Мейсона Голда, Рэйчел была близка только с тремя мужчинами. И с каждым из них у нее все шло по убывающей. А теперь еще и эта новая осечка — с Дэвидом. Ей захотелось плакать.

Он нежно вышел из нее и прижался головой к низу ее живота. Она лежала, окаменев. И вдруг ее обожгло: она почувствовала между ногами прикосновение его языка. Боже! Рэйчел еще больше сжалась — от стыда и ужаса. Сначала она была не в состоянии что-либо чувствовать. Но вот постепенно по ее телу стал разливаться какой-то неведомый прежде трепет. Пронзивший все ее существо, он расшатал выстроенные с такой тщательностью заграждения — запретный плод оказывался волнующе сладок. Неустанно трудившийся язык Дэвида находил на ее теле все новые и новые потайные места, о существовании которых она и не подозревала. Ей казалось, что прошли часы, пока наконец ею не овладела дрожь. Теплое сладостное ощущение заполнило Рэйчел без остатка: еще минута — и она наверняка растает от этого головокружительного чувства.

И тут Дэвид снова легко вошел в нее.

— Ну что, теперь получше? — спросил он с ухмылкой.

«Интересно, ЭТО случилось уже в ту ночь или потом?» — подумалось ей сейчас. Скорее всего именно тогда — прошло как раз восемь недель. Срок ее беременности. И потом, в этом была своего рода закономерность. Ведь так и должно быть: если ты впервые в жизни открыл для себя радости секса, то за открытие надо платить. Беременность и есть эта плата.

Рэйчел наконец отвела взгляд от рук Дэвида. На какой-то миг, подобно героине одного из романов Шарлотты Бронте, показалось, что сейчас все увидят, как она испаряется. Она и на самом деле испытывала небольшую слабость. Наверное, из-за того, что не позавтракала. Или может быть, потому, что…

И вдруг до нее дошло. А это ведь не просто какой-то там клочок розовой бумаги, на котором написано несколько слов. Не просто отсутствие месячных. Она беременна. Да-да, беременна!..

Рэйчел следила за тем, как пальцы Дэвида массируют опавший живот молодой женщины, деликатно обходя шрам от разреза. В его движениях было новое для нее очарование. Казалось, она смотрит уже не глазами врача, а просто женщины, завороженной таинством материнства, столь же древним, как само сотворение мира.

На глазах у нее выступили слезы, взор затуманился — она представила, как будет рожать сама. Рожать своего ребенка, который уже начал в ней собственную жизнь. Маленькое чудесное существо, частица ее плоти. Сколько раз она видела, как это происходит у других. А теперь вот настал и ее черед. Она сможет держать его на руках, сможет кормить молоком, которое сделает тяжелыми ее груди.

«Вот и не так. Совсем не так», — тут же сказала она себе. Она не имеет права хотеть этого. В ее жизни нет места ребенку. Может, через несколько лет. Но не сейчас.

В ярости на свою слабость она заставила себя прогнать слезы. И сконцентрировать все свое внимание на пациентке, не забывая при этом, что вскоре и ей предстоит докладывать о своих больных.

— Как себя чувствуем? — спросил Дэвид, нагнувшись к юной женщине, которая кусала губу, чтобы не застонать.

Улыбнувшись, он посмотрел на мисс Ортиз своими изумрудными глазами — и та сразу же успокоилась, как школьница, которую наконец-то вызвали к доске.

О, этот его взгляд, подумала Рэйчел. Это ведь тоже часть его волшебства. Никто не умеет вызывать к себе такого полного и безграничного доверия. Да вели он сейчас этой девчушке встать с постели и пятьдесят раз пропрыгать на одной ножке, она не колебалась бы ни секунды, — в этом Рэйчел не сомневалась.

— А здесь болит? — продолжал расспрашивать Дэвид, нажимая немного сильнее.

— Чуть-чуть, — прошептала пациентка.

Рэйчел видела, что лицо молодой женщины стало совсем бледным. И все же пациентка не пошевелилась, давая возможность врачу продолжать обследование.

Наконец, резким движением опустив подол ее ночной рубашки, Дэвид выпрямился. Повернувшись к аудитории, он обратился к Гари Мак-Брайду:

— У нее повышенная чувствительность. Обратите внимание. Возможно, речь идет о сепсисе. Немедленно сделать анализ и повторить сегодня днем. Я хочу знать, как ведет себя ее белок. — Взглянув еще раз на историю болезни, Дэвид нахмурился: — Здесь даже нет фамилии врача, заполнявшего карточку. Кто это?

— Я… это я заполнял… — промычал Гари. — Дело в том, что это должна была быть пациентка доктора Габриэля, но я не смог с ним связаться и…

— Меня совершенно не интересует, где он мог быть. На луне или в другом месте, — оборвал его Дэвид. — Если он будет вести больную, значит, в истории болезни должно стоять его имя. И все должно быть заполнено по форме. Даже если вы, доктор, и полагаете, что это необязательно.

Слово «доктор» он произнес с ядовитым сарказмом.

Рэйчел с тревогой отметила, каким румянцем вспыхнуло лицо Гари — его веснушки тут же карикатурно выступили повсюду, где только можно. Так мог реагировать только человек, обожествлявший Дэвида и потому сраженный неодобрением мэтра.

— Прошу прощения, доктор Слоан. Это… это было совершенно непростительно. Обещаю, что подобное больше не повторится.

Ей до боли захотелось заступиться за Гари и прокричать в лицо Дэвиду:

«Нет, не надо так! Ты ведь умеешь по-другому. Без грубости!»

Она же действительно знала, в отличие от других, каким он может быть нежным. И сейчас ей страстно хотелось, чтобы они в этом убедились.

И тут, словно прочитав ее мысли, Дэвид расплылся в улыбке — той ослепительной солнечной улыбке, которая озаряет все вокруг, как луч света, прорвавшийся сквозь тучу. Ей сразу стало легко на душе.

— Уверен, что так оно и будет, — Дэвид похлопал Гари по плечу. — Тем более что во всем остальном вы действовали безукоризненно, доктор. И у меня к вам нет никаких претензий. А сейчас…

Дэвид быстро перешел к койке, где лежала следующая пациентка. За ним двинулась и вся свита, включая широко улыбающегося Гари Мак-Брайда, чье облегчение было настолько явным, что казалось почти комичным.

«Да, таким он и будет, когда я ему все расскажу, — подумала Рэйчел. — Сначала он, пожалуй, удивится, расстроится, даже рассердится. Но потом обнимет и скажет, как сильно он меня любит и что все у нас будет хорошо».