Тайна голубиного пирога - Джулия Стюарт

– Я никогда не признавалась доктору, что пью чай, ведь мне хорошо известно, что он об этом думает, – сказала графиня, откусывая кусочек булочки с маслом.

Леди Беатрис наклонилась к ней:

– Между мужчиной и женщиной не должно быть секретов. Как, смею заметить, и между старыми друзьями. Зачем нужны друзья, если с ними нельзя поделиться тем, что лежит у вас на сердце?

– Вы правы, – ответила графиня, ослабляя завязанные под подбородком ленты шляпки, чтобы они не мешали есть.

– Кстати, о друзьях, – начала леди Монфор-Бебб. – Насколько я понимаю, миссис Бэгшот заказала траурные визитные карточки, так что мы, вне всякого сомнения, не скоро о ней услышим. Эксгумация – это такой ужас! Слава богу, на ней не было вдовы, таким образом она пропустила второе пришествие своего мужа.

Графиня взяла кусочек тминного кекса.

– Недавно я повстречала ее на дороге, ведущей на кладбище, – сказала она. – Никогда не видела столь шикарно скроенной пелеринки. Я чувствовала себя так, словно мне демонстрируют, как надо одеваться. Траурные наряды в наше время во всем следуют моде. Если бы не креп, никто бы и не догадался, что у носящих их дам кто-то умер. Но у миссис Бэгшот всегда был безупречный вкус. Когда мы поменялись с ней апартаментами, мне ничего не пришлось переделывать. И конечно, она ничего не изменила в моих, – добавила она с улыбкой.

– Возможно, у нее не было на это времени, – прошептала леди Монфор-Бебб.

Леди Беатрис посмотрела на графиню.

– Я думаю, вы скоро перестанете носить траур, – сказала она.

Графиня недовольно сощурилась:

– Не вижу в этом необходимости.

– А что, осмелюсь спросить, говорит на сей счет доктор Хендерсон?

– Я этого с ним не обсуждала, – ответила графиня, хмурясь. – Не его забота.

Минк наблюдала за ними, переводя взгляд с одной леди на другую. Откашлявшись, она сказала:

– Насколько я понимаю, инспектор Гаппи успел побывать во дворце. Известно, кого он допрашивал?

– Не меня, во всяком случае, – ответила леди Монфор-Бебб, от возмущения второй подбородок у нее мелко задрожал. – Разве можно заподозрить, что я стану красться, держа в руке бутылку с ядом, как обиженная горничная. – Она посмотрела на Минк. – Я рада, что вы еще не уволили свою служанку. Все уверены, что ее могут арестовать в любой момент. Я, право, хочу, чтобы этот грязный маленький полицейский покончил наконец с делом об отравлении и кого-то обвинил. Неопределенность меня убивает.

Принцесса взяла чашку:

– Думаю, на сей раз он хочет убедиться, что имеет веские основания для ареста. В прошлом своем деле он допустил ошибку – в результате повесили невиновную.

– Будем надеяться, что она простила палача, – сказала леди Беатрис, держа руку у горла. – Такой неприятный способ казни.

Пуки, только что вошедшая с блюдом макарон, поставила его на стол дрожащей рукой. Дамы сидели, опустив глаза, пока она не вышла, закрыв за собой дверь.

Леди Беатрис наклонилась вперед и громко прошептала:

– Я уверена, это сделал мистер Пилгрим. Сторож рассказал моей кухарке, что он ночами тайком бродит по дворцу. Прошлой ночью его поймали на Заднем дворе с мотком веревки, которой, как я подозреваю, он хотел кого-то задушить. Я уже сообщила об этом в полицию.

Леди Монфор-Бебб поставила чашку, раздувая ноздри.

– Этот американец вчера пытался меня застрелить! – заявила она.

Все три дамы удивленно уставились на нее.

– Я вышла в Фонтанный двор, и тут он внезапно появился из тени с пистолетом, – продолжала леди Монфор-Бебб. – Целился он мимо меня, но я тем не менее ударила его тростью. Я тоже собираюсь сообщить о его поведении инспектору Гаппи, хотя у меня в голове не укладывается, как полицейский сумеет во всем разобраться и при этом не замарать свои отнюдь не безупречные манжеты.

– Почему мистер Пилгрим угрожал вам пистолетом? – спросила Минк.

– Понятия не имею. Но если я и привыкла к чему-нибудь в своей жизни, так это к тому, что в меня стреляют.

Принцесса вопросительно посмотрела на гостью, гадая, что та хочет сказать.

– Насколько я понимаю, вы были заложницей во время Первой афганской войны, – вспомнила она. – Пережить такое испытание!

– Много воды утекло с тех пор, – ответила леди Монфор-Бебб, глядя в окно, – но страшные воспоминания до сих пор не стерлись из моей памяти. Четыре с половиной тысячи британских и индийских военных, двенадцать тысяч сопровождавших армию гражданских лиц были зверски убиты. Такой ужас…

В 1839 году британская армия, насчитывавшая около двадцати тысяч человек, вторглась в Афганистан в сопровождении тридцати восьми тысяч обозников и слуг. Достигнув Кабула, полки перешли на казарменное положение, к военным присоединились их семьи. Леди Монфор-Бебб к тому времени совсем недавно вышла замуж, ей только что исполнилось двадцать.

– Устраивались с удобствами, насколько это было возможно, а из приятных развлечений имелись скачки, крикет и поло.

Внезапно против британцев поднялось восстание, и было решено, что весь гарнизон Кабула уйдет из города. Мятежники обещали, что покинувших город людей пропустят в Джелалабад, находящийся в восьмидесяти пяти милях. По словам леди Монфор-Бебб, более сотни человек, в основном женатых офицеров и членов их семей, вынудили остаться в качестве заложников.

В январе 1842 года четыре с половиной тысячи военных и двенадцать тысяч гражданских, женщин и детей, отправились в путь, ступая по глубокому снегу. Большинство дам несли на носилках и в паланкинах впереди отряда, но леди Монфор-Бебб ехала верхом. Арьергард был обстрелян, как только они покинули казармы. Сипаев и обозников убивали, а некоторых выводили из колонны, и они ждали, убьют их или оставят погибать от холода. Дети лежали на снегу то здесь, то там, брошенные матерями, которые, пройдя еще немного, сами падали на землю и умирали. Некоторые солдаты и обозники, у которых не было ни огня, ни укрытия, замерзли в первую же ночь.

– Никогда не забуду того холода. Кавалеристов приходилось сажать на коней, потому что бедняги едва могли двигаться.

Многие носильщики умерли, и женщин стало некому нести. Большинство из них сидели в корзинах, навьюченных на верблюдов, вместе с детьми. Они ничем не были защищены от продолжающегося вражеского огня. На многих были одни ночные сорочки. Приходилось пить шерри, чтобы спастись от холода.

Бойня началась, когда они вошли в Хурд-Кабульское ущелье, имеющее пять миль в длину.

– Я была ранена пулей в ногу. Мне еще повезло: около пяти сотен солдат и более двух с половиной тысяч гражданских погибло.

Спустя три дня после того, как они вышли из Кабула, продолжила рассказчица, вождь афганцев предложил, чтобы женщины и дети были оставлены под его защитой, а женатые офицеры сопровождали жен.

– У нескольких были на руках грудные дети, родившиеся всего несколько дней назад.

Была достигнута договоренность, что остальные продолжат идти в Джелалабад. Но вскоре афганцы устроили страшную резню. Выжил только один человек, он прибыл едва живой в пункт назначения, к ужасу тех, кто ждал прихода армии и не мог понять, куда она пропала.

Заложников гнали по дороге, усеянной телами людей, многих из которых они узнавали. Некоторые из них, обмороженные и лишившиеся рассудка, были еще живы.

В Будиабаде заложников три месяца продержали в пяти грязных комнатах, до десяти человек в каждой. Другие спали в сараях и в погребах.

– Нам разрешали ненадолго выходить, чтобы размяться, у нас было несколько колод игральных карт. А еще кто-то сделал доски для нардов.

В апреле их поселили в окрестностях Кабула, где условия оказались значительно лучше. Там даже был сад.

– Но тревога никогда не покидала нас.

В конце августа их опять перевели в новое место, на этот раз в Бамиан. Там условия жизни снова ухудшились. Спасение пришло только в сентябре.

– Мой супруг тогда тоже выжил, он погиб двумя годами позже в сражении, – проговорила рассказчица, опустив голову. – Больше я замуж не вышла. Боль от утраты была слишком велика.

Наступила тишина. Взор леди Монфор-Бебб вновь обратился в сторону окна. Другие дамы молча смотрели на скатерть.

Заложники все это время пребывали в неведении, убьют их сегодня или завтра, продолжила рассказчица. Больше всего ей недоставало самых простых вещей, например возможности поиграть на рояле. Она никогда не была достаточно опытной музыкантшей и поклялась брать уроки, если выживет. После освобождения леди Монфор-Бебб испытывала чувство вины за то, что судьба ее пощадила, поэтому посвятила себя благотворительности, которой занимается и теперь.

– День, когда я прекращу свою деятельность, будет днем моей смерти.

Но только недавно, поняв, что жизнь ее приближается к концу, леди Монфор-Бебб вспомнила некогда данное себе обещание и стала брать уроки игры на фортепиано.