В погоне за солнцем (СИ) - Алиса Элер

— Ну… — неуверенно начал я, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь про этот захудалый городишко. По правде сказать, все «городишки» кроме Торлисса и Лэйдрина были у нас захудалые — купечеству и знати хватало двух столиц за глаза. Все остальные или появлялись на карте как-то само собой, вырастая из деревушек и поселков, или строились от большой нужды вокруг крепостей, у портов, на перекрестьях дорог.

Ильмере раскинулась у широко разлива Майры, где от берега до берега чуть большим полумили. Это как раз был случай с обросшей городищем крепостью (Майра — древняя граница земель бессмертных), так что кроме этих самых крепостных стен, реки и обыкновенной городской суеты смотреть здесь было не на что.

— Проездом? — неуверенно спросил Нэльвё.

— Пусть так. Но куда? — невесело улыбнулся я. — Не в Лес Тысячи Шепотов же. А в Холмы — подозрительно.

— Lliane-shi Viorre! — воскликнула Камелия. — Виоррейский карнавал! Он как раз начинается.

— Не очень удачно. Обычно лорды и леди высочайших домов, отправляющиеся на неделю Поющих флейт, прибывают вместе со своими бессмертными родичами. Ты кому приходишься?

— Моя мать — младшая княжна Серебряной лозы, пятая наследница венценосного дома Тайноррэ, — заученно оттараторила Камелия.

— О! — щелкнул пальцами Отрекшийся. — Прекрасно! Имя Тайноррэ на слуху, должны проникнуться…величием момента. И в Виорре у твоего дома резиденция есть. Значит, проблема решена! Вперед, леди!

Коротко щелкнули поводья, и конь Нэльвё ринулся вниз, под откос. Щелк, щелк! — и мы устремились за ним наперегонки с дурашливым ветром. Мимо проносились телеги, плетущиеся по тракту паломники и оборванцы, богато изукрашенные кареты и высокородные лорды и леди с одинаково скучающими и одинаково напудренными лицами. Мы влетели в очередь из неповоротливых телег, карет и возов, запрудивших подход к воротам.

Крики, ропот и нарождающееся раздражение волной прокатилось по толпе. Стража, заслышав гул, начавший подниматься уже штормовым валом, ухватилась за пики и заступила дорогу. И куда только делась сонная одурь!

Лошадь Камелии взвилась на дыбы и истошно заржала (кажется, уже позабыв, что еще с утра был обычным крестьянским тяжеловозом). А она сама окатила толпу ледяным презрением и выкрикнула:

— Я — Камелия из дома Эльгйер, Великого дома Эльгйер! Прочь с дороги, пока я не приказала нанизать ваши головы на пики!

Ее звонкий голос разнесся над толпой, только сейчас в нем звенели не серебряные колокольчики, а сталь — и дрожь пробрала даже меня.

Меч выскользнул из ножен Отрекшегося с тихим напевом — и ослепительно полыхнула на солнце. Толпа замерла, затаив дыхание, точно завороженная — и с возгласом-вздохом прянула назад.

Камелия подхлестнула коня и сорвалась вперед. Стража, преградившая въезд, бросилась врассыпную, убираясь с дороги. Толпа, сначала робко притихшая, взревела — и хлынула за нами. Мы влетели в ворота тремя разноцветными птицами и, ни на секунду не задерживаясь, помчались вперед по улицам.

Позади раздалось зычное «куда прешь?!» и лязг стали. Рев толпы — все отдаляющийся, но не стихавший — гнал вперед.

Только через два квартала, куда уже не долетали отголоски устроенной нами свары, мы смогли приостановиться.

— Чего они так взбеленились? — спросила Камелия, когда наши кони поравнялись, и можно было говорить, а не кричать через всю улицу. В ее голосе отчетливо слышалась досада.

— А ты ничего не заметила? — невпопад откликнулся я и тут же об этом забыл, поглощенный другими мыслями.

…В Ильмере я был, кажется, лет двадцать назад, и за это время городок лишь разросся и еще больше подурнел. Доски, которыми мостили улицы, окончательно осклизли от грязи и щедро выливаемых из окон помоев. Покосившиеся дома обветшали, и облупившаяся краска слезала с них рваными лоскутами, обнажая выщербленный временем камень.

«Ильмере… — с неожиданной тоской подумал я. — «Лебедь». Озерный острошпилевый замок — и город-жемчужина Западных земель, притулившийся у излучины рек. Тысячи лет твои белокаменные стены стремились ввысь, к облакам, срывались в свободном полете. Тысячи лет раскинутыми крылами плескались на ветру тонкие ленты флагов. Город-жемчужина, красота Первых дней… Но сгустились сумерки, и ты, как и все лучшее, как и все мы, сгинул в обжигающем пламени Тысячелетней ночи. Пепел и белокаменные руины — вот все, что осталось от твоей стройной неги и красоты.

А потом пришли они, люди — и вот уже крепости из неотесанного гранита поднимаются из твоего пепла. Уродливые башни, умытые в грязи деревни… Мы отдали тебя, поверженную, легко, без боя. Отдали тем, кто обрек тебя на гибель и забвение. Отдали, даже не подумав, не вспомнив… И теперь, проезжая по осклизлым от помоев улицам даже не видим твоих извечных, непрекращающихся слез.

Мы и себя отдали, потеряли… и забыли.

Прости, Ильмере. Прости, яснокрылая».

— … что не заметила? — терпеливо и как-то обреченно (видимо, уже не в первый раз), повторила Камелия. — Мастер Мио, вы меня слышите?

— Что не заметила? — глупо спросил уже я, еще гуляя где-то среди мозаичных улочек прежней Ильмере.

— Не заметила, — перебил Нэльвё, уставший от бесконечного разговора, — что мы втоптали в землю целый тюк тончайших лиссарийских кружев, опрокинули воз с фарфором и разбили парочку амфор с оливковым маслом, пока продирались сквозь толпу. Господа купцы сначала, конечно же, испугались, но почти сразу опомнились и стали напирать на стражу, требуя восстановить нанесенной Высокой леди ущерб.

— Да? — несчастно спросила Камелия и несмело потянула поводья, оглянувшись. — Мы должны…

— Ничего мы не должны, — осадил ее Нэльвё. И жестко добавил: — Успокойся. Весь ущерб, нанесенный Высокими лордами, покрывают городские власти. Если, конечно, находят это необходимым.

— Камелия, — с обычно непозволительной резкостью начал я. — Мы торопимся. Нам некогда участвовать в разборках. Да и нельзя, вообще-то: если мы вернемся, нас непременно запомнят. Поэтому, пожалуйста, едем прямо!

Девушка стушевалась. Она, казавшаяся каких-то пару минут назад высокородной госпожой, которой, не раздумывая, должен повиноваться каждый, вновь стала прежней: маленькой наивной девочкой, которая в очередной раз столкнулась с жестокой реальностью и совсем ничего не могла ей противопоставить.

Потому что реальность, драконы ее пожри, совершенно права!

— А не пойдешь сама — волоком потащим! — вкрадчиво сказал Нэльвё, наклонившись к вспыхнувшей от негодования и смущения леди.

Не давая ей прийти в себя, thas-Elv'inor отпрянул и невозмутимо продолжил: