Союз нерушимый... - Михаил Каштанов

Поставить армию вне политики? Это мы уже проходили. В царской России именно так и попытались сделать. Но политика сама пришла в армию.

Политизировать армию до предела, как во времена гражданской войны? С последствиями этого приходится бороться до сих пор.

Поставить перед армией четко определенные задачи? Но не получится ли подмена армией функций органов внутренних дел? Нет, это тоже не выход. Но это уже ближе. Надо обязательно вернуться к этому вопросу потом. Нужно время и информация. Но часть этой информации он может получить уже сейчас. Ведь правительственная связь с Саратовом восстановлена.

Сталин поднял трубку одного из телефонов.

-Соедините меня с Саратовом. С полковником Новиковым.

Короткий телефонный разговор. Что может стать понятно, когда ты не видишь человека, находящегося на другом конце провода? Многое. Конечно, если знать, какие задавать вопросы и уметь слышать ответы. Сталин владел этим искусством в совершенстве. И самое главное он узнал — Новиков не врал. И он действительно, в ходе проведенного расследования, получил сведения, которые не может доверить даже ВЧ. А что это значит? Это значит, что следы ведут на самый верх. Кто? После прошедших чисток Сталин был уверен, что самая активная часть оппозиции выявлена и нейтрализована. Выходит, что он ошибался. Но кто? И почему именно сейчас? Хотя на второй вопрос он может ответить и сам. Сейчас — потому, что мы их опережаем. Мы выиграли время и темп! И они просто не успевают. Им нужно любым способом нас затормозить. Любым. Не считаясь с ценой и потерями. Следует ожидать таких акций и в Германии и в Японии. Нужно их упредить. Не везде и не всегда, к большому сожалению, рядом окажутся такие вот полковники. 'Молотов, наверное, уже прибыл. Это его прямая обязанность — вот пускай и займется. А с Новиковым необходимо встретиться лично. И как можно быстрее. А то молодцы Зиньковского, с перепугу, таких дел натворят! Полковник, если он его правильно понял, будет там молчать и все полученные материалы, которые касаются связей в верхах или спрячет, или, что тоже возможно, уничтожит. Кому он может доверять безусловно? Арсению? Да, больше никому. И здесь я с ним согласен. Значит необходимо, чтобы Фрунзе вылетел в Саратов немедленно. И прибыл туда раньше Зиньковского. А Лёва пускай подергается. Ему полезно. А то, похоже, не только сам, но и мозги у него жиром заплывать начали.'

Снова рука поднимает телефонную трубку.

-Соедините меня с Фрунзе.

Голос спокоен. Словно и не было бессонной ночи.

Слащев.

-Так, комиссар. Чувствую, упустили мы что-то, а что именно не пойму. А, вот, 'экономическое самообразование'. Вот интересно, а как мы с тобой наших бойцов 'экономически самообразовывать' будем? Да наш 'куркуль' Онищенко нас самих с тобой так самообразует, как на сковородке плясать будем. Помнишь, в прошлом году какую он нам нервотрёпку с подоходным налогом устроил? Нет, черт те что, о чем там эти составители думают?! Хоть бы лекторов каких предусмотрели.

Слащев с чувством хлопнул ладонью по пакету с присланным из округа 'Планом ППР'. ППР — партийно-политическая работа. Тихий ужас строевых командиров. И не выполнить нельзя, и толку как с козла молока. В боевой подготовке, в смысле. Можно, конечно, спихнуть этот геморрой на замполита и забыть: ты замполит — тебе и отдуваться. Только не по-товарищески это: 'Славка человек ответственный, выполнит и слова не скажет, а с какими глазами потом с ним разговаривать? Да и считать политическое воспитание бойцов бестолковым занятием может только идиот. Или карьерист, что для армии еще хуже. А что, оттарабанил без раздумий решения очередного съезда, галочку в отчете поставил — получи очередную звездочку. А то, что при таком подходе бойцы из сознательных защитников Родины превращаются в равнодушный электорат, дело малоинтересное. Для карьеры, а не для Родины. Потому, что в критический для страны момент армия не встаёт на защиту завоеваний социализма, а молчаливо принимает 'общечеловеческие ценности', будь они не ладны'.

Мысли, внезапно нахлынувшие потоком, были злые, резкие, требующие немедленных действий. Сколько уже лет Александр живёт в новом мире и новой жизнью, но вспоминать о 'прошлом будущем' спокойно не может. Тем более сейчас, когда сама жизнь даёт человеку возможность действовать и своим активным участием менять её, насколько это в его силах. 'Черт возьми, а если бы тогда был я командиром подобного отряда, разве допустили бы мы развала Союза?! Разве дали бы мы хоть один шанс этим скотам установить их свободу? Свободу для пидорасов, кайло им в задницу! Разве стали бы терпеть весь тот беспредел, который творился на наших глазах?! Стоп, не ври сам себе — ни черта бы мы не сделали. Хотя могли. И люди были и отряды, сам же видел, как волкодавов из ГРУ дрессируют. Тогда почему же не сделали? Ну, были вначале и недоумение, и растерянность — разве можно ТАК?! А потом, когда растерянность прошла? А потом было навязанное — 'мой дом — моя крепость' и ничего за его стенами меня не интересует. Вот на этом безразличии к тому, что происходит в стране и вокруг нас 'эти' и сыграли. А сейчас люди другие, страна другая, потому и мысли такие возникают. Пароход черт знает где, во льдах застрял — вся страна переживает, очереди из желающих поучаствовать в спасении. А тогда? Чернобыль рванул: основная беда — как бы меня туда не послали. А потом пришел охотник и начал твою нору керосином заливать. И если ты хомяк — сиди и глотай отраву, сам виноват. Жди, когда охотнику надоест или керосин закончится.

Развал произошел еще раньше, когда власть стала сама по себе, народ сам по себе, а каждый отдельный человек сам по себе. Тогда, когда колбаса или импортная шмотка стали самоцелью. И все поползло. А дальше — больше.

Это до какой же ступени развала дошло государство, в котором солдат защищают комитеты солдатских матерей?! Да что же это за солдаты такие, которые не мать защищают, а у мамки в подоле прячутся?! Защитника страны защищает мать, настолько государству наплевать на свою армию. Да и на свою ли? Где и когда оккупант беспокоился о туземных полицаях? Если власть допускает до решения армейских проблем комитеты и всяких там правозащитников, значит, не считает она армию своей защитницей и намеренно её разваливает. Значит, власть эта инородная, пришлая и оккупационная. И как в таком случае ОБЯЗАНА поступить армия, если она защищает страну? Но где тогда взять ответственных командиров, если десятилетиями солдат не воспитывали, а упорно и сознательно превращали в электорат? Каковы воспитатели, таковы и воспитуемые. Когда же это началось'?

Александр подошел к окну и, опершись на подоконник, посмотрел на лес. Неторопливо размял папиросу и закурил, стряхивая пепел в банку из-под тушенки, привешенную под подоконником. Вспомнил рассказы отца. Настоящего отца. В период хрущевской реформы армии того помотало по разным частям — был он и минометчиком, и ракетчиком, и даже лётчиком. В полном соответствии с шараханьями 'дорогого Никиты Сергеевича'. После возвращения с Кубы, где в период Карибского кризиса отец находился со своим зенитно-ракетным дивизионом, его 'переквалифицировали' в минометчики, назначив замом по тылу. Поскольку даже до тухлых мозгов горе реформаторов доходило, что ракета это не миномет и грамотно командовать минометным расчетом ракетчик не сможет. Много отец рассказывал из той поры. И про плачущих моряков, когда на их глазах прямо на стапелях резались на металлолом боевые корабли. И про лётчиков, прощающихся со своими самолётами. И про танкистов, и про пехотинцев и... про многих рассказывал отец. И про себя: 'И вот, значит, вышли мы на учения. Осень, земля мокрая и уже холодная. У взводных палаток пол хоть и двойной, а чуточный. Раскладушек или матрацев на учениях не положено. Ну, мне командир и говорит — 'слышь, служба тыла, мы, помнишь, поле колхозное с соломой проезжали. Съезди, договорись. Хоть соломы подстелем, чтобы наши орлы хозяйство себе не отморозили'. Еду я, значит, на поле. Там как раз сторож колхозный с объездом. Я ему: