Мир на костях и пепле - Mary Hutcherson
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже если я являюсь главным раздражителем, ради ненависти к которому и были все пытки, то не значит ли это, что именно я должна помочь ему это перебороть? Ведь если Пит научится контролировать себя со мной, значит, со всеми остальными ему будет еще легче.
И что я могу сделать? Определенно точно я могу и дальше продолжать звонить Питу по бессонным ночам, чтобы немного скрасить его одиночество. И снова предложить ему какие-то совместные занятия на безопасном расстоянии. Стоит посоветоваться с Хеймитчем и придумать, чем мы можем заниматься все вместе, чтобы днем тоже поменьше оставаться наедине со своими тараканами. Может быть, ментор позволит мне разнести птичник, чтобы построить его заново, если я очень сильно попрошу? Он волнуется за Пита не меньше моего, так что пусть напряжет свои пропитые мозги и сгенерирует новый план по спасению подопечного.
Помимо этого, я должна следить за тем, что говорю и делаю, чтобы не усугубить ситуацию. И больше разузнать о состоянии Пита: о том, как протекало его лечение, и что именно помогало. Да, пусть Аврелий и куда более подходящая персона для лечения неизвестных никому и, возможно, неизлечимых болезней, но никто не знает Пита лучше, чем я. Возможно, сейчас я знаю его даже немного лучше, чем он сам.
Размышления не прекращаются даже во время завтрака, из-за чего Сэй приходится переспросить у меня что-то три раза. Бровь Хеймитча поднимается вверх, когда он с непонимающим взглядом наблюдает за этой картиной, но я с легкостью объясняю все жарой и бессонницей.
Через несколько часов после завтрака, когда я по-прежнему безрезультатно пытаюсь выдумать жизнеспасительную идею, которая поможет Питу излечиться раз и навсегда, раздается телефонный звонок, на который я отвечаю, не задумываясь. На том конце провода Энни говорит о том, что снотворные травы, о которых мы говорили вчера, не растут в их дистрикте, и я предлагаю ей отыскать их у себя дома или сходить на поиски в лес, чтобы потом выслать на очередном поезде. Она благодарит меня и очень вовремя интересуется про Пита, который вчера не позвонил ей ни вечером, ни ночью, и я выкладываю все, что у меня на духу. Внимательно выслушав, Энни буквально разрывает мне сердце одной единственной фразой.
— Китнисс, я думаю, что, как бы это не было грустно, но Пит обречен на такое одиночество до тех пор, пока ему не станет лучше. Он просто не подпустит к себе никого, пока не будет уверен, что не причинит этому человеку вреда.
После разговора я еще долго мечусь по дому то ли от отчаяния, то ли от злости, но в итоге признаю, что она права. И это хоть и объясняет очень многое, но все же является самой печальной вещью на свете. Чтобы успокоиться, я снова мысленно перечисляю все пункты, которые обязательно реализую, только бы чем-нибудь помочь.
Со временем думать становится немного сложнее из-за какого-то непривычного шума и суеты, и я даже не сразу понимаю причину, пока не вспоминаю про день рождения маленькой соседки. Выглянув в окно своей спальни, я даже удивляюсь тому количеству людей, которое постепенно заполоняет Деревню. Наверное, после настолько темных времен, жители Дистрикта тянутся к любому радостному событию, как к теплому лучику света, и в них почти невозможно сейчас узнать ни измученных строителей, ни людей потерявших семьи и переживших бомбежки. Небольшие группки на улице, окруженные носящимися детьми разных возрастов, выглядят просто как самые обычные люди, пришедшие на праздник.
Я настолько увлекаюсь разглядыванием соседей, что не сразу замечаю Пита, точно также вывалившегося из окна своей спальни и поглядывающего с улыбкой то на меня, то на детишек внизу. Когда наши взгляды встречаются, он радостно машет рукой, и в памяти невольно появляются воспоминания о поезде, который на всех парах нес нас на 74 Голодные Игры, и Пите, добродушно приветствующем разноцветных жителей столицы. Из всех проблем на свете тогда существовала только одна — предстоящая битва за выживание, которая затянулась потом на долгие месяцы, и непонятно, закончилась ли вообще. А что осталось от нас прежних? Сейчас я даже плохо помню тех Китнисс и Пита, которые еще даже не представляли, чем им обернется победа на Арене. Цеплялись бы они за жизнь также отчаянно, зная заранее, какой ценой в итоге достанется мир? Считали бы нравоучения Эффи худшим испытанием, а изменения правил — подарком судьбы? Решились бы облачиться в огненные костюмы или достать морник? Относилась бы я к Питу также холодно, совершала бы те же безрассудные поступки, допустила бы хоть маленькую возможность снова потерять его? Все эти вопросы сейчас кажутся даже смешными. Удивительно, но не прошло еще даже двух лет.
Но только не для нас — для нас прошла целая жизнь.
От мыслей меня отрывает вопросительный взгляд Пита, и я улыбаюсь, представив, какое, наверное, сейчас у меня было выражение лица. Пит тоже улыбается и жестом предлагает мне спуститься вниз, и я согласно киваю, а когда выхожу на улицу, он уже сидит на верхней ступеньке моего крыльца.
Сажусь рядом — чуть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, но гораздо дальше, чем хотелось самой.
— Мы с тобой тоже приглашены вообще-то, — говорит Пит. — Сэй сказала, что ждут всех, кто знаком с Агнес или ее родителями.
— Хочешь присоединиться?
— Нет, — он отрицательно машет головой, ухмыляясь, — я сейчас как никогда понимаю Хеймитча с его вечным пристрастием к отшельничеству. А ты хочешь?
— Знаешь ли, я его в этом всегда очень понимала, так что точно нет.
Пит сидит, обхватив свои колени и уложив на них сверху голову, и разглядывает шастающих мимо людей, а я разглядываю его, пока выдается такая замечательная возможность.
— Ты явно думала не о детском празднике, да? — он поворачивает голову, и я неловко отвожу взгляд, будто пойманная с поличным. — Там наверху, пока выглядывала в окно. У тебя был такой вид, будто ты призрака увидела.
— Что-то вроде призрака, да. Я думала о том, насколько все поменялось. Кажется, от прошлой жизни вообще ничего не осталось.
— Вероятно, так и есть. Не осталось ничего, кроме пьянства Хеймитча. С этим всегда все было стабильно, — заявляет Пит, а я смеюсь.
— Тогда еще запиши в список свое чувство юмора.
— И твою косичку.
— Да уж,
