Мы знаем, что ты помнишь - Туве Альстердаль

Первый – он всегда первый, и ничто не может этого изменить.

– У нас есть подозреваемый, – сказала она, хотя вообще не должна была ничего говорить, – так что теперь это только вопрос времени.

– Вот дьявол. И кто же это?

– Но тебе-то я точно об этом говорить не буду. – Маленькая смена власти. Незаметная, но все же. Она уже не семнадцатилетняя дуреха, смертельно влюбленная в парня, а полицейская. Следователь. Из Отдела по особо тяжким.

– Да нет, я понимаю, не дурак, – отозвался Рикен.

Магнус сидел, вытянувшись на плетеном садовом стуле, у задней части дома. Протянул руку и сграбастал ее ладошку, но вставать, чтобы обнять, не стал.

– Как там мамка?

– Не особо.

– Случилось чего? – На Магнусе были обрезанные джинсовые шорты и майка, сам загорелый, светлые волосы до плеч. На траве рядом с ним стояла открытая банка с пивом. Эйра ничего об этом не сказала, не говоря уже про запах марихуаны, который, как ей показалось, она совершенно явственно учуяла. Возможно, это просто было тем, чего она ожидала, или, скорее, воспоминанием о запахе. Магнуса в том списке не было. Драка пятилетней давности – вот и все, что Эйра сумела нарыть на него за последнее время, обычная потасовка, до суда дело не дошло, поэтому тот факт, что его фамилию пропустили, служебным недочетом считать было нельзя.

– В последнее время маме становится все хуже и хуже, – сказала она, – и ты это знаешь. От таких заболеваний не вылечиваются.

Эйра уселась в шезлонг, точь-в-точь такой, какой был у них когда-то и который они очень любили детьми. Полосатая материя, натянутая на деревянный каркас, который мог откидываться далеко-далеко назад. В таком шезлонге просто невозможно было сидеть прямо.

– Она вроде ничего так выглядела, когда я был у нее в последний раз, – протянул Магнус.

– И когда же это было?

– Не знаю, может, неделю назад. Мы сидели, пили кофе.

– Она ничего мне об этом не говорила.

– Или две. Недели. Сейчас лето, особо не следишь за временем. – Магнус потянулся за пивной банкой и отпил из нее несколько глотков. Закурил сигарету. – У тебя сейчас отпуск или как?

– Я работаю, – ответила она. – То есть прямо сейчас нет, но в остальном я на службе.

– Тогда нам повезло.

Он рассмеялся. Ей всегда нравился его смех, он был таким заразительным. Когда Магнус смеялся, смеялись все.

– Но, черт возьми, сестренка, на дворе же июль! Они там что, совсем тебя запахали, продыху не дают?

– Мне нравится моя работа, – отрезала Эйра.

Он поднял бровь. Она ожидала язвительных комментариев или разглагольствований на тему, что легавый охотится за шантрапой, в то время как настоящие бандиты разгуливают на свободе – финансовые воротилы и коррумпированные политики, которым власти позволяют творить все, что только их душе угодно, – но их не последовало, потому что из окна кухни ее окликнул Рикен и спросил, не хочет ли она кофе или еще чего-нибудь. Эйра согласилась на кофе и попросила стакан воды заодно.

– Я за рулем, – добавила она, как будто ей обязательно было объяснять, почему она не пьет пиво, когда на дворе лето и все нормальные люди расслабляются на полную катушку. Извиняться за то, что она постоянно бывает такой занудной и обязательной.

– Разве ты не понимаешь, что мама делает над собой усилие, когда ты у нее в гостях? Она не хочет, чтобы ты что-то заметил.

– Но в таком случае чего ты от меня хочешь? Я же не могу приехать к ней и сказать: «Дорогая мамочка, ты куда больнее, чем ты думаешь». Это будет подло.

Пчелы и шмели жужжали вокруг них, им нравилось в дикорастущем саду Рикена, на чистеньком цветочном лугу, спускавшемся к заливу Стриннефьерден, к узкому руслу реки, пробивавшемуся между двух деревень.

Эйра рассказала, как Черстин поздно вечером бродила по поселку. О черных днях, когда их мама не знала, где она и что она, про опасности, которые таит в себе обычный дом, когда уходишь на работу и оставляешь больного человека одного, – все это она вывалила ему.

Магнус стряхивал пепел в пивную банку, пока сигарета не догорела. В банке зашипело, когда он бросил туда окурок. Он снова откинулся назад, небрежно или просто расслабленно, уставился в небо. По небу медленно плыло облако с серебристыми подпалинами.

– Не понимаю, зачем ты вернулась домой, – наконец вымолвил он. – Мать тоже этого не понимает. Говорит, что ты только и делаешь, что ходишь за ней по пятам, как будто она сама себя обслужить не может.

– Она действительно не может.

– Мама считает, что ты должна была остаться в Стокгольме, из тебя там вышел бы толк. Ведь ты же так хорошо училась в школе.

– Перестань. Ты же не слушаешь.

– Я слушаю.

– Это про тебя она спрашивает. Постоянно, – Эйра пожалела, что села на это место, ей захотелось подняться, передвинуться поближе к брату, подойти к нему, может, взять за руку, ущипнуть его, чтобы он проснулся, упасть навзничь на траву и повалить его, устроить небольшую потасовку, защекотать друг друга до смерти – да что угодно, чего они не делали уже больше двадцати лет, но вместо этого она лишь еще глубже погрузилась в шезлонг.

– А как часто ты вообще у нее бываешь? Раз в месяц?

– Ты не можешь заставить ее переехать, пойти наперекор ее желанию.

– Мы, – поправила Эйра. – Ты и я, мы должны сообща решить этот вопрос. Сама она уже не в состоянии принимать подобные решения.

– Каждый человек до самой последней секунды остается хозяином своей жизни, – возразил Магнус. – И отнять это у него никто не имеет права.

– Бывает, что она писает под себя, а еще пугается, когда не понимает, где сейчас находится.

– Может, ей не захочется сидеть среди старичья и смотреть, как поет народный хор из Скансена. Вдруг ей станет там совсем паршиво, а мы уже успеем продать дом и обратного пути уже не будет. Черт подери, разве ты не читала, что там с ними делают, как их запирают и они лежат в обосранном белье и больше не могут никуда выйти?!

– Это где-то в других местах. У нас здесь такого нет. В этом нет необходимости.

– И ты можешь это гарантировать?

– И, кстати, ей нравится народный хор из Скансена. Мы смотрим его по телевизору каждый вторник.

– Серьезно?

Их прервал Рикен, который вышел из дома с щербатой кружкой кофе для Эйры. Про воду он забыл.

– Я слышал, сегодня утром вы замели