Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945 - Денис Райнер

Теперь мы могли открыть движение по верхней палубе – корабль шел без особых затруднений. Но когда с кормы надвигались гигантские волны, которые проходили под нами, корпус изгибался так сильно, что рулевые тяги между рулевой рубкой и рулевым механизмом постоянно застревали. Прочные водонепроницаемые переборки, расположенные между машинным и котельным отделениями, трещали и лопались, как жестянки с печеньем. Грохот был слышен даже на верхней палубе. После ужина я долго стоял на мостике, вглядываясь в даль. Море, казалось, совершенно обезумело. С кормы нас настигали гигантские водные валы, увенчанные пенистыми шапками высотой 5–6 футов. Корма взлетала вверх, нос нырял вниз. Волна проходила под нами – и все повторялось, только наоборот: корма тонула, а нос задирался вверх. Корма опускалась до тех пор, пока, если смотреть назад, следующая волна казалась минимум в два раза выше своего действительного размера. А следует признать, что ее истинная высота тоже была устрашающей. Впервые в жизни я ясно почувствовал, что ветер во впадине между волнами ощутимо слабее, чем на гребне. Наша маленькая посудина смело задирала хвост, будто в насмешку над яростью стихии. Волнующее зрелище!

Я наблюдал его довольно долго, но неожиданно почувствовал: что-то изменилось. Небо к северо-западу от нас вдруг стало неправдоподобно черным. Но даже в сгустившейся чернильной тьме поверхность воды была хорошо видна. По сравнению с новой, какой-то неземной чернотой вода показалась до странности светлой, а корабль на ее фоне резко потемнел. Размышляя, что бы это все значило, я заметил надвигающийся шквал. Он был приблизительно в миле от нас и приближался с северо-запада со скоростью около 80 миль в час. Я много читал о парусных судах, попавших в шквал, и знал, по крайней мере из литературы, чем это может кончиться. Шквал догоняет парусник, захватывает его и сносит все мачты, так как приносит с собой ветер, внезапно меняющий направление на 45–90 градусов. Мне уже доводилось видеть небольшие шквалы, но они и близко не напоминали то, что было перед нами сейчас. Он был отмечен единственной волной, украшенной пенистым гребнем, такой же высокой и яростной, как те, что накатывали на нас с запада. Через несколько секунд я понял, что эта новая волна встретится с одной из старых как раз у нас за кормой. Затаив дыхание, я ждал. Корма начала подниматься вверх, она задиралась все выше и выше, а затем вышла из ветра – теперь корабль напоминал маленькую шлюпку, выбрасываемую на открытый берег. Он повернулся и принял пенящуюся стену воды на борт.

Я почувствовал, как его развернуло, и понял: рулевой потерял управление. Я бросился по штормтрапу на палубу рулевой рубки. Корабль развернуло. В течение нескольких душераздирающих секунд я боролся с дверью, которая никак не желала открываться. Позже я узнал, что вода хлынула на жилые палубы и наш старый боцман – исключительно богобоязненный индивидуум – едва не утонул в клозете. «Я стоял по шею в воде, – доложил он позже, – и бранился на чем свет стоит. Сам не ожидал от себя такого богохульства, сэр».

Я справился с дверью и увидел в середине рубки бесхозный штурвал. В дальнем углу можно было рассмотреть некую бесформенную кучу, из которой торчали руки и ноги. Оказалось, что это рулевой и посыльный. Я устремился к машинному телеграфу, причем вовсе не благодаря хорошей спортивной форме, а по чистой случайности сумел удержаться, опираясь на носок одной ноги и пальцы руки. Я позвонил, приказав полный назад правому двигателю и стоп машина левому. В это время раздался крик «человек за бортом!», но я ничего не мог предпринять. Я был обязан позаботиться о корабле. Я чувствовал, как он завибрировал – правый двигатель начал работать на задний ход. Слава богу! Корабль выравнивался! Чаша компаса снова вернулась на свое место в нактоуз, картушка компаса сдвинулась с места и начала медленное движение по кругу – корабль поворачивал на восток. Он еще раз сильно качнулся, заставив мой желудок совершить быструю пробежку к горлу, и бодро двинулся вперед. Я взял в руки штурвал и позвонил в машинное отделение, приказав дать 70 оборотов на оба двигателя.

– Рулевая рубка мостику! – крикнул я в голосовую трубу.

– Мостик.

– Я здесь, Мак, у штурвала.

– Слава богу, сэр. Мы боялись, что это вы свалились за борт.

– Я пока останусь здесь.

– А что будет с человеком за бортом? Не знаю точно, кто это, но кто-то из наших упал.

– Мне очень жаль, но я не буду рисковать. Даже если люди меня не поймут. Нельзя жертвовать всеми ради одного, да к тому же мы теперь его не сможем найти. Я буду у штурвала, пока море не придет в норму.

Я управлял кораблем всю ночь. Он уверенно держался на курсе. На рассвете ветер начал стихать, во всяком случае появились первые признаки, указывающие на это. На полуденную вахту явился рулевой, которому я мог доверять. Я сдал ему вахту и отправился завтракать.

Как я и опасался, люди роптали. Я послал за рулевым. Он был прекрасным человеком и очень не любил, когда ему приходилось говорить мне неприятные вещи. В конце концов он сказал, что люди очень огорчены гибелью товарища. По их мнению, я должен был вернуться обратно и начать поиски. Я написал записку и приказал рулевому прикрепить ее на доску объявлений.

«Решение принято мной, а не вами. За это мне предстоит отвечать перед следственной комиссией, которая непременно будет собрана. Пока комиссия не примет решение, вам следует, ради блага корабля, воздержаться от критики. А комиссии я скажу следующее: „Повернуть судно обратно в то время и при сложившихся погодных условиях было бы чрезвычайно опасно. Я не хотел подвергать риску жизни 170 человек ради спасения одного, которому, даже если бы нам по чистой случайности удалось его найти, наша помощь все равно уже не понадобилась бы“. Я бы предпочел сказать все это вам лично, но пока не могу покинуть мостик».

Через полчаса после появления этой записки на доске объявлений на мостик пожаловала делегация – рулевой, боцман и старший котельный машинист. Они от имени команды поблагодарили меня и принесли извинения за нелестные слова, высказанные в мой адрес.

В то же утро мы заметили танкер, получивший изрядные повреждения в непогоду и медленно направлявшийся домой. Перед штормом он еще подвергся и торпедной атаке. Устранить повреждения своими силами моряки не могли. Корпус судна уже начал разламываться пополам. Мы вызвали по радио буксир и оставались рядом, пока в районе Барра-Хед не встретили буксир, которому и передали несчастного калеку. Спустя полчаса танкер все-таки развалился пополам и затонул. Команду спас буксир.

Мы пришли в Лондондерри, а оттуда – в Ардроссан в сухой док. 12 января мы вышли из дока, а 22-го вернулись туда опять. Шторм изрядно потрепал корабли группы В-5. Все четыре эсминца получили нешуточные повреждения, причем более старые из них требовали серьезного ремонта. В мореходном состоянии осталось только два корвета. Оставив корабль в доке, я поспешил в Ливерпуль к адмиралу.

– Боюсь, старые эсминцы уже не в том состоянии, чтобы оставаться в западном океане, – сказал он и добавил: – Я располагаю новыми эскортными кораблями, поступающими из Соединенных Штатов. Да, и меня просили направить несколько эсминцев в Плимут. Им нужна помощь в подготовке вторжения и в борьбе с немецкими торпедными катерами, которые работают с островов Канала и мешают судоходству вдоль южного берега. Наши катера не справятся с погодой, а немцам следует преподать урок. Вы получите еще один или два «V&W» (такие же корабли, как «Уорвик») и все ваши старые эсминцы класса S. Как вы относитесь к такому заданию?

Подводная война к тому времени медленно, но верно заканчивалась, на лето было намечено вторжение… В общем, идея показалась мне весьма заманчивой.

– Мы останемся в составе флота Западных Подходов? – спросил я.

– Да, вы будете моими. Я вас просто ненадолго одолжу в Плимут.

– А могу я убрать с моего корабля «еж» и заменить носовое четырехдюймовое орудие?

– Вы можете поставить себе все, что сумеете выцарапать у других.

И я пошел искать четырехдюймовое орудие. Мне показалось самым логичным шагом начать с адмиралтейства, и поэтому первым делом я поехал в Лондон. Выяснилось, что я был не прав. Я исходил множество коридоров, встречался с самыми разными высокопоставленными и очень серьезными офицерами, которые наверняка сочли меня опасным безумцем, но не достиг никакого результата. Тогда я направился дальше на север. Проведя двое суток в Глазго, я все-таки отыскал нужное мне орудие, только что снятое с одного из эсминцев «V&W». Значительно сложнее было его получить. Решение вопроса зависело от разных людей, которые требовали, чтобы я изложил свой запрос в письменном виде, он будет направлен в более высокие инстанции, затем в еще более высокие инстанции и т. д. В конце концов решение будет принято и о нем мне непременно сообщат.