Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945 - Денис Райнер

Глава 8

«УОРВИК»

Эсминец «Уорвик» в 1918 году в День святого Георга в Зеебрюгге был флагманским кораблем адмирала Кийза, и переборку кают-компании украшал диск, напоминающий об этом факте. Поскольку впервые увиденная мною в Уэмбли репродукция, где была изображена памятная атака, оказала влияние на всю мою жизнь, я всегда чувствовал особую связь, симпатию, установившуюся между мной и этим кораблем, создавшим особую атмосферу. Люди, которые в разное время жили здесь, оставили после себя ауру радости и светлой печали, которая со временем стала такой же неотъемлемой частью корабля, как его металлоконструкции. Атмосфера на «Уорвике» была настолько безоблачно радостной, что это даже удивляло. Причем это чувствовал любой человек, едва вступивший на его палубу. «Уорвик» излучал человеческое тепло всеми своими переборками.

Это был первый корабль, который я принял в состоянии полной боевой готовности. На «Лох-Туллу» и «Вербену» я пришел, когда полностью построенными в них были только корпуса, а на «Шикари» были нешуточные проблемы с экипажем. «Уорвик» же был правильным кораблем, именно таким, каким должен был быть. Его предыдущий капитан – коммандер Маккливс – был, на мой взгляд, одним из лучших представителей КВР, и эта похвала им полностью заслужена. На корабле все было именно так, как я бы устроил сам. Он только что вернулся в порт после сопровождения очередного океанского конвоя и стоял у причальной стенки Гладстоун-Док в Ливерпуле, причем выглядел элегантно и очень привлекательно. Я пришел в док один, никого не предупредив, чтобы как можно лучше прочувствовать свою первую встречу с новым кораблем. Нет ничего более волнующего, чем первая встреча нового капитана с кораблем, который станет его детищем, как только он поднимется по узкому трапу на палубу. Загадки характера корабля познаются довольно быстро, о них можно судить по множеству мельчайших деталей. Поэтому, когда капитан делает первый шаг с причала на трап, он уже знает о корабле довольно много, у него даже появляются первые предположения о том, насколько хороши его мореходные качества и милосерден ли он к людям в море.

По мере совершенствования старых видов вооружения и появления новых стало все тяжелее размещать на судах старой постройки увеличивающуюся команду. «Шикари», первоначально рассчитанный на 100 человек, вмещал более 140. Команда «Уорвика» должна была составлять 120 человек. Когда я принял командование, она уже увеличилась до 170.

Чтобы вместить дополнительных людей, его переоборудовали в эскортный эсминец. При этом были ликвидированы носовая труба и котельная. В нижней части освободившегося пространства разместили дополнительные топливные танки, что позволило увеличить его автономность, а над ними соорудили новую жилую палубу для котельных машинистов. Чтобы освободить место на баке, камбуз вынесли наружу и поставили на месте, где была носовая труба.

Это переоборудование уменьшило скорость эсминца с 30 до 25 узлов, и он бы действительно стал превосходным кораблем эскорта, если бы его корпус не протекал во многих местах по причине своей глубокой старости. Некоторые считают, что небольшие течи не могут привести к большой беде, потому что поступающую воду легко откачать. Но в днище корабля расположены топливные танки, и попадающая в них вода портит топливо.

После «Шикари» мой новый корабль показался огромным. Я мог везде ходить, выпрямившись во весь рост, не наклоняя головы, и поэтому чувствовал себя превосходно. Апартаменты капитана располагались поперек корабля, причем каюты для дневного пребывания и ночного сна были разными. И хотя я вряд ли мог рассчитывать проводить в них время, находясь в море, во время стоянок мне был обеспечен невиданный ранее комфорт. Моя морская каюта тоже была удивительно удобной и располагалась поблизости от капитанского мостика, куда я мог при необходимости попасть очень быстро. А поскольку весь мостик располагался намного выше, чем на «Шикари», я мог больше не опасаться постоянных потоков воды, которые всегда бурлили на полу моей предыдущей морской каюты.

Поскольку моим любимым времяпрепровождением на берегу были дружеские вечеринки – чтобы отплатить за проявленное гостеприимство и насладиться хорошим вином в приятной компании, было здорово осознавать, что теперь у меня для этого достаточно места. Я всегда возил с собой много фотографий, несколько хороших картин, да и за время скитаний по всему свету успел собрать небольшую коллекцию произведений искусства. Предметом моей величайшей гордости явилась коллекция старых арабских и персидских лошадиных уздечек, которую я собрал, путешествуя в сторону северо-западной границы Индии. К нешуточному удивлению своих проводников, я посещал все базары в маленьких городках, где годами не видели ни одного европейца, в поисках этих трофеев. «Почему коммандер-сахиб платит четыре рупии за это старье, если может за три рупии купить новое?» – всегда спрашивали меня проводники, причем мои разглагольствования об изысканной работе старых мастеров и о том, что моей покупке уже не меньше двухсот лет, никого не удовлетворяли.

Я считал, что война не должна мешать людям украшать свой быт, поэтому в моей каюте всегда стояли живые цветы в больших красивых вазах. Я очень гордился обстановкой своей каюты и даже после того, как все мои вещи погибли вместе с кораблем, не сожалел, что взял их с собой. Конечно, были офицеры, считавшие, что во время войны самым подобающим принципом жизни должна быть спартанская простота. Но лично я никогда не мог понять, зачем сознательно лишать себя удобств, если можно этого не делать, да и не верил, что стоицизм может повысить боеспособность. К тому же я давно понял, что, если стараюсь сделать из своей каюты настоящий дом, команда понимает, что я считаю корабль своим домом. Корабль – это вообще странное место, а матросы – странные существа. Им строжайше запрещено приносить на борт алкоголь или приглашать женщин – разве только по особым случаям. Однако матросам очень нравится, когда их офицеры устраивают вечеринки, во всяком случае, пока они не выходят за определенные границы. В душе подавляющее большинство матросов – люди строгих правил. Если они видят, что все идет нормально и офицеры хорошо проводят время – они спокойны. Если же развлечения заходят слишком далеко – неизбежны проблемы. А если вы вообще не приглашаете на борт друзей и живете отшельником, матросы сразу же начинают подозревать какие-нибудь неестественные склонности и страдают из-за этого. Они хотят, чтобы вы вели себя как дома в кругу друзей.

Коммандер И. Маккливс, кавалер орденов крест «За выдающиеся заслуги» и «За отличную боевую службу», был одним из первых командиров подразделений. Он продвигался, так же как и я, от командира группы, затем стал командовать корветом, а уже оттуда пришел на «Уорвик». Из первых командиров групп и подразделений в западном океане теперь осталось только двое – коммандер Уэмисс, служивший на «Диком гусе», и я.

Я обнаружил, что «Уорвик» подлежит очередному ремонту и только ожидает сообщения, в какой сухой док следовать. Через день два поступил приказ идти в Гримсби. В это же время меня вызвал начальник штаба. Он сказал, что в тактической школе выдвинута новая теория о том, что в каждой группе должно быть два старших офицера. Один будет находиться на мостике корабля – лидера группы, другой заниматься прокладкой. Он хотел, чтобы я, поместив «Уорвик» в док, присоединился к коммандеру Р. К. Бойлу, вышел с ним в море на эсминце «Хейвлок» и совершил поход до Ньюфаундленда и обратно. После этого он желал получить от нас обоих рапорт о том, как идея сработает на практике. Коммандер Бойл был старшим офицером моей группы В-5, но, поскольку «Уорвик» ушел в ремонт, мы пока еще не имели случая встретиться. На бумаге идея казалась разумной, но я подумал, что нам обоим – и мне и Бойлу – потребуется максимальное самообладание, чтобы не допустить конфликта. Однако проверить идею можно было только опытным путем, поэтому я согласился.

Оставив «Уорвик» в доке, я пересек всю Англию и поднялся на борт эсминца «Хейвлок». Уже через час после моего прибытия мы вышли в море. Как я и опасался, предложенная схема оказалась совершенно неработоспособной. В предыдущей главе я рассказывал, как при атаке вражеской подлодки прокладчики могут помочь определить, что происходит, и принять правильное решение. Коммандер Бойл, стоя на мостике, находился в том же положении, что и читатель до того, как ему объяснили цель прокладки. С другой стороны, я, находясь у прокладчика, полностью контролировал ситуацию, включая и движение корабля коммандера Бойла. Даже святой не смог бы перенести, если бы его корабль вел кто-то другой, а старший офицер группы судов святым уж точно не является. К тому же по характеру мы оказались полярно противоположными. Бойл был медлителен, аккуратен и занудно педантичен. Все, что он делал, было взвешенным и внимательно обдуманным. К тому же он был невероятно чистоплотен и как-то воинствующе аккуратен. Я же довольно импульсивен, обычно действую порывисто, стремительно, порою небрежно, и уж точно никто на свете не рискнул бы назвать меня чрезмерно аккуратным. Мы не могли прийти к общему мнению буквально по каждой мелочи, споры возникали даже по такому поводу, как выбор сорта шерри. И только в одном мы были едины: идея двойного управления – самая безумная из всех, которую нам доводилось опробовать. То, что дело не дошло до рукопашной, – заслуга воспитания и привитой за годы службы дисциплины. Оставаясь на разных кораблях, мы бы относились друг к другу с глубоким уважением и составили бы отличную команду: он был моим старшим офицером, а я был обязан выполнять его приказы. В общем, мы оба вынесли из этого неудачного совместного опыта только одно: тот, кто управляет движением корабля, командует и битвой.