Другое тело - Милорад Павич

— А что вы сказали, он продавал? — спросила Лиза и вытянула под столом ноги.

С обедом было покончено, Теодор включил музыку, и я теперь ждал, что произойдет дальше, заранее уверенный, что рано или поздно это случится. Скорее всего, прямо здесь, в бункере.

— Спрашиваете, что он продавал? Это прелестная история. Как-то Оскар встретил то ли в кафе, то ли на скамейке в парке одного знакомого француза, писателя. Тот сидел, глубоко задумавшись, и даже не заметил Оскара.

«О чем ты так задумался?» — спросил его Оскар.

«Придумываю тему для новой книги».

«Зачем тебе ломать голову? У меня бездна тем, каждая из которых куда лучше всего, что ты способен придумать. Одну могу продать тебе, если хочешь».

И Оскар Уайльд продал одну из своих тем этому французскому приятелю, который превратил ее в роман и передал текст в типографию. И тут произошел настоящий скандал. В одном из театров в эти дни показывали новую пьесу прославленного французского драматурга, в которой автор романа, к своему изумлению, обнаружил ту же самую тему, которую он разрабатывал в своем романе. Вне себя от бешенства, он обрушился на драматурга с обвинениями, что тот использовал его идею, украв роман из типографии.

— И чем дело кончилось?

— Ничем. Оказалось, что Оскар Уайльд продал одну и ту же тему двум авторам.

— Значит, и вы продаете всем подряд магические заклинания из Италии?

— Нет. А точнее — да, но я выбираю, кому продавать. Ведь, в сущности, все они фальшивка.

— Фальшивка?

— Ну, вам я могу признаться, только имейте в виду, что меня ждет финансовый крах, если это просочится за стены бункера. Ни одно из этих заклинаний гроша ломаного не стоит, хотя ими торгуют уже более трехсот лет. Говорят, они написаны на языке этрусков, но это не так. Все они представляют собой части одного целого, просто для большей финансовой выгоды они расчленены на много фрагментов, каждый из которых продается и покупается отдельно. Так же как в свое время (впрочем, такое бывает иногда и сейчас) поступали с картинами великих мастеров — разрезали их на куски и так, по кускам, продавали. Эти части «волшебных» заклинаний называются по-разному. Вот одна, под названием «Слово Артемиды», звучит так.

Теодор взял клочок бумаги и написал на нем ряд букв:

atto'tseuq ehc ero uqnic ertlo uip rei

— Другое заклинание обычно называют «Улыбка Кибелы», и на первый взгляд в нем нет никакого смысла. Но оно самое дорогое, потому что имеет, как говорят, и цифровую ценность… И наконец, третье из тех, что попадали мне в руки, некоторые называют «Печать Марии», — закончил Теодор и протянул Лизе запись.

attor uf aiv al iuq ehc eipmoc inna

— Несмотря на то что люди веками расплачивались за эти магические формулы немалыми деньгами, а иногда даже и кровью, на самом деле они ничего не стоят. Это становится ясно, когда читаешь их по отражению в зеркале. Тогда они приобретают свой истинный вид, вид стихов, написанных на старинном итальянском языке, правда более молодом, чем тот, на котором писали древние сицилийские поэты, такие как, например, Компьюта. С помощью зеркала их прочитать легко, и сразу становится ясно, что они написаны некогда самой распространенной поэтической строфой, которая называется терцина.

И Теодор продекламировал стихи с красивым тосканским выговором:

Ier piu oltre cinqu'ore che quest'otta…Anni compie che qui la via fu rotta…

— Теперь подведем итог, — сказал он. — Это строки из Данте. «Божественная комедия», двадцать первая глава «Ада». Они относятся к тому времени, когда был разрушен мост, по которому переходили через «шестой овраг». Мост разрушился при сошествии Христа в Лимб. Есть мнение, что стихи эти существовали и до того, как Данте использовал их в своем произведении, и что они служили своего рода заклинанием, с помощью которого можно было определить день, когда Христос сойдет в Ад. Не знаю, можно ли с их помощью узнать о дате Второго пришествия Христа, но знаю, что при гадании от них нет никакого толка.

— Невероятно. Но почему же никто раньше не догадался об их истинном происхождении?

— Да просто потому, что их всегда записывали в обратной последовательности, то есть справа налево. Кроме того, при гадании с использованием этих фальшивых заклинаний их всегда комбинировали с еще несколькими чудодейственными компонентами. Они якобы обретают силу исключительно в сочетании с каким-то каменным перстнем и святой водой, — только используя все три средства, можно узнать, будет ли в жизни человека счастье, или здоровье, или любовь. Ничего не могу сказать относительно воды из Богородичного источника, возможно, она действительно приносит здоровье, любовь или счастье какому-то нашему другому телу. То же касается и каменного перстня, которого я никогда в жизни не видел, — кто его знает, может, и он чему-то помогает. Одно скажу с полной уверенностью: стихи, или же заклинания, которые и я, и другие продаем в качестве средства, способствующего успешному гаданию, не стоят ровным счетом ничего. Так же как ничего не стоит и вся литература в целом.

— А то заклинание, которое вы хотели продать моему мужу? То, которое женщина должна шепнуть мужчине, от которого хочет родить ребенка? Вы называли его «Улыбка Кибелы». Мне бы вы его продали?

— Нет.

— Почему? Чтобы я не воспользовалась им, когда мы с вами будем вместе?

При этих словах Теодор Илич Чешляр улыбнулся, обнял и поцеловал Лизу Свифт.

И тут прямо в его поцелуй Лиза прошептала заклинание, от которого у него не произошел выкидыш только потому, что он был мужчиной. Лиза прошептала одно число:

— Mille dugento consessanta sei…

И повторяла его непрестанно все время, пока длилось их сношение, во время которого он прорвал ауру ее тела и внедрил в нее свою ауру.

Mille dugento consessanta sei… Mille dugento consessanta sei… Mille dugento consessanta sei…

Когда все закончилось, они почувствовали себя уничтоженными. Она лежала на пучке своих волос, он — закинув лицо вверх. Наконец Теодор разбил тишину:

— Откуда тебе известно заклинание «Улыбка Кибелы»?

— Я давно его знаю. Нашла в Эфесе. Тогда оно показалось мне просто числом. Число 1266. Но рядом с этим числом стояла запись на итальянском: «Sorriso di Kibela», которую я перевела как «Улыбка Кибелы». Тогда я перевела на итальянский и это число. И произнесла его вслух: Mille dugento consessanta sei… Эти слова как будто бы что-то напоминали мне, но я не могла понять, что именно. Когда ты сегодня произнес строки Данте из «Ада» и упомянул «Улыбку Кибелы», я тут же вспомнила, где именно я прочла эти стихи. И сразу поняла, что одна из строк, та, что в середине терцины, отсутствует. Именно эта, Mille dugento consessanta sei… Та, которую ты продаешь как «Улыбку Кибелы». Таким образом, мне сразу стало все ясно.

— Что именно? — спросил Теодор и бросил на Лизу взгляд, от которого у нее загорелись уши.

— Этот стих, который помогает зачать ребенка, ты умышленно пропустил, когда рассказывал мне об этом. Решил, что сможешь на нем заработать, продать кому-нибудь… несмотря на твою уверенность, что он ровно ничего не стоит… Может быть, именно поэтому ты и не захотел, чтобы он проник в меня.

Сказав это, Лиза приподнялась, ее все больше охватывало легкое беспокойство курильщика.

— By the way[15], здесь ведь хорошо работает вентиляция? Курить можно?

Не дожидаясь ответа, Лиза взяла свою сумочку, чтобы достать из нее сигареты, вскрикнула и выронила пачку, не отводя взгляда от того, что увидела.

— Что там, змея? — пошутил Теодор.

— Не смейся! Не смейся! Мне не до смеха! Посмотри, перстень моего покойного мужа изменил цвет!

И Лиза Свифт достала из сумочки свой носовой платок, к одному концу которого был привязан мой перстень. Она всегда носила его с собой со дня моей смерти. Действительно, впервые с того дня, как перстень достался мне, цвет его изменился. Перстень стал красным. Пока при жизни я носил его на пальце, он постоянно был черным. И это означало, что он ничего не показывает. И вот теперь вдруг приобрел красный цвет.

— И что означает изменение цвета перстня? — успокаивающим тоном спросил Теодор.

— Зависит от цвета.

— А красный цвет, как сейчас, это что значит?

— Это просто ужас! Сейчас перстень показывает, что мой муж счастлив.

— Как он может быть счастлив, если его похоронили больше сорока дней назад?

— То же самое я могу спросить и у тебя. Но перстень свидетельствует именно об этом. Жуть! Где, где он счастлив? И видит ли он нас, лежащих в обнимку?

Лиза освободилась из объятий Теодора и встала… Глаза ее были пустыми, как два бокала из-под шампанского на столе в бункере.

— Если он нас видит, как же он может быть счастлив?

— Не волнуйся, — успокаивал ее Теодор. — Все это такая же чушь, как и мои магические заклинания!