Сломанная любовь - Евсения Медведева

чёрные «двенашки», надеясь, что вот-вот откроется окно, а там твоя морда хитрая. Ты улыбнёшься, обнимешь и скажешь: «Как долго я тебя искал…». А потом, когда я поняла, что сама себе шансы все обрубила, сменив фамилию, совсем поплохело. Вот только поздно уже было... Ведь ты никогда не стал бы искать Королёву. А ты меня искал?

—  Искал, Ляля… —  пальцы сами стали расстегивать этот сарафан её дурацкий, что стянут был миллионом тугих металлических пуговиц.

Хотелось рвануть их, засыпая деревянный пол этими бестолковыми кругляшами, но держался… Как наркоман, растягивал дозу, рассматривая каждый сантиметр моей девочки.

Аренда катера была определенно хорошей идеей. На верхней палубе нас не мог потревожить никто, кроме любопытного ветра, что раскидывал её волосы своими резкими порывами. Мы были одни. Не нужно было прятаться и бояться быть увиденными, все это осталось в прошлом, теперь мы взрослые, свободные, но немного сломленные… Пока.

—  Знаешь, что я себе никогда не прощу? —  Оля отстранилась и руки вверх подняла.

—  Всё простишь, Ляля… Простишь, — рассмеялся и, схватившись за низ, разом сдёрнув его через голову. — Ты ни в чём не виновата.

—  Ты мне сам говорил, что любовь – это игра. И в неё нужно играть по одним правилам, так вот я не смогла. Убежала, вместо того, чтобы найти тебя!

Я больше не мог выносить её немых слёз и бесконечности вопросов во взгляде, ответов на которые у меня не было. Пока… Но я обещаю, Олька, что узнаю всё поминутно… Весь тот сраный день разберу по кадрам и накажу…каждого! Лично! Вот только ты об этом не узнаешь, потому что больше никто не опечалит эти серые глаза. Никому не позволю, даже себе.

— Мироша, ты рядом… — Олька схватилась за ремень моих джинсов, дернула его и стала быстро расстёгивать ширинку, нервно ёрзая на коленях. — Давай больше не будем разговаривать? Не хочу вспоминать. У меня губы соленые, Мироша. Всегда. Просыпаюсь ночью, а они соленые… Днём – солёные… я устала! Я прошу тебя, Королёв… Только ни о чём не спрашивай меня, потому что сейчас я не этим хочу заниматься.

— А чем? —пальцами расстегнул крючки её бюстгальтера, затаив дыхание от груди, что так красиво качнулась и упала мне в руки. Все иначе будет, потому что она в глаза смотрит, потому что не стесняется и сама жаждет близости. Меня хочет моя девочка. А я дам ей всё…

— Давай, Королёв, раздевайся, — зашептала она, пытаясь стянуть с меня джинсы. — Какой к чёрту кораблик? Я уже не маленькая девочка, хватит со мной любезничать и смотреть, как раньше. Не бойся, не тронешь нежную детскую душу, потому что нет её уже. Поэтому хватит нежностей. Люби меня по-взрослому, как всегда этого хотел, но сдерживался. Целовал так нежненько, обнимал, как хрустальную. Думаешь, не понимала? Ещё как понимала это... Или… — Олька замерла, глазами своими серыми в меня вцепилась и рот раскрыла, словно спросить что-то хотела, но не решалась. — Чёрт! Чёрт! Только не говори, что ты всё же женат…

— Ляля, я не женат, — обхватил ладонями её лицо, стирая большими пальцами непрекращающиеся слёзы. — И никогда не был.

— А Лебедь?

— Оля! Услышь меня, я никогда не был женат!

— Дура… Какая же я дура, — в голос разрыдалась Сладкая и вновь прижалась ко мне, делясь солью своих губ, что уже впиталась в нежную кожу, не позволяя забыться даже на миг.

— Лялька моя, — шептал я, пока поднимал её на руки, пока уносил под крышу, чтобы никто не мог подглядеть за моим счастьем, пока покрывал её тело поцелуями, пока стирал дрожащими ладонями пелену тревоги.

Моя маленькая девочка, что украла моё сердце с первого взгляда, что подарила мне сына и сумела не озлобиться… Моя! Рисковала тогда, подпуская к себе грубого дворового пацана, рискует и сейчас, давая шанс на работу над ошибками.

Поставил её на ноги, развернул к себе спиной и стал наслаждаться. Торопиться было некуда, да и бежать больше не от кого, поэтому заставлял себя терпеть, чтобы запомнить её такую… Новую. Перебросил волосы через плечо, пробежав пальцем вдоль линии позвоночника, прошёлся ладонями по талии, и замер на аппетитных бёдрах. В них больше не было угловатости, девчачьей худобы, лишь дерзкий изгиб и бархатная нежная кожа.

Другая она… И плохо мне от того, что не мог следить за этими изменениями, не мог наслаждаться. Встал на колени и, потянув за локоть, стал разворачивать к себе. Взгляд тут же упал на шрам, выше лобка и легко пробежался по нему пальцами.

— Это шрам нашей любви, — Оля дрожала от моих касаний, но продолжала смотреть в глаза. — Я не смогла родить сама, Мишка был очень крупный. Мучал меня часов десять, пока добрая акушерка не сжалилась над молоденькой, неопытной и одинокой будущей мамочкой…

— Ты была одна. Совсем одна… — я опустил голову, чтобы не видела моих слез, что всё же выскользнули из глаз. Опустил губы на тонкую, чуть рваную линию, что почти сливалась с цветом кожи и стал скользить языком.

— Где ты был?

— Потом, милая… Всё потом…

Подхватил её на руки, поднялся с колен, и вселенная растворилась. Густой туман заполнял разум, вытесняя боль, тревоги и эти убивающие нас вопросы. И всё исчезло… И боль. И эти года, что пропастью залегли между нами. Были лишь двое, что дышали в такт…

***

… Проводил взглядом Лялю, усмехнулся её чуть пьяной, неуверенной походке, с которой она босиком шла по тропинке под пушистыми ветками яблонь. Оборачивалась, смущенно прикрывая ладошкой улыбку, вот только взгляд шальной было сложно спрятать.

Как больно было её отпускать… Как больно не видеть, как просыпается твой сын. Как больно думать, что мог все исправить… Хватит! Хватит с меня!

— Оля!

— Тш-ш-ш! Мироша! — зашипела Сладкая и бросилась ко мне обратно. — Не кричи…

— Ты сегодня же собираешь свои и Мишкины вещи, — перемахнул через забор, поймал её за руку и прижал к себе. — Я не смогу больше возвращаться в пустую квартиру, зная, что тишина эта может звенеть от ваших голосов. Не заставляй меня!

— Не кричи, бабушка услышит!

— А чего это услышит? — по-старчески хриплый, но одновременно звонкий голос прозвучал вслед за шорохом кустарника вдоль забора, откуда медленно шагнула дама… Вот именно дама, потому что