Двор халифов - Хью Кеннеди

с группой ополченцев. Один солдат Тахира вышел, чтобы принять участие в сражении, и, увидев группу «голытьбы» без оружия, сказал своим спутникам голосом, полным насмешки и презрения: «Если гут только эти, тогда с кем мы сражаемся?» Его более опытные товарищи подтвердили, что с ними, и объяснили, что они как моровая язва. Уверенный в своей силе и оружии, в железном шлеме, кольчуге и мече, солдат грубо обругал товарищей за то, что не используют свое преимущество перед противником без оружия и экипировки. Он натянул лук и выдвинулся вперед. От противника навстречу ему выдвинулся человек с покрытым дегтем тростниковой циновкой в одной руке и полной камней лошадиной торбой — под мышкой другой руки. Когда солдат пускал стрелу, его противник-ополченец прикрывал себя, используя циновку в качестве щита. Одновременно он собирал стрелы и складывал их в самодельный колчан, который соорудил из куска циновки. Когда стрела падала, он подбирал ее и кричал: «Дай даник!» — имея в виду мелкую медную монету, которую он предлагал солдату за продажу стрелы. Когда солдат израсходовал все стрелы, он решил напасть на ополченца с мечом — но его противник вынул из мешка камень и запустил им из пращи прямо в лицо солдату, а затем быстро пустил второй камень. В конце концов солдат повернулся и отступил, крикнув, что его враги — дьяволы, а не люди{234}.

Самое удивительное, что багдадская голытьба еще и отобразила сцены защиты города в ряде стихов, которые дошли до нас. После одного неожиданного побоища, когда силы Харсамы были отброшены ополченцами, а он сам был захвачен и с трудом отбит назад офицером, местный поэт описал то, что видел:

Голый, даже без рубашки,

Утром вышел на охоту.

Воина в кольчуге славной

Ищет, чтоб уничтожить.

Не спасется даже конный,

Негде спрятаться бедняге…

И пойдет по рынку голый.

Громко людям предлагая:

«Вот свежайшая добыча,

Голова в красивом шлеме.

За горсть фиников — дешёвка!»

Блокада, организованная вокруг города, была ужасно жестокой. Частыми жертвами стали женщины и дети, которые обычно всегда избегали последствий войны. Распад представлений о законе и порядке вызвал разгул преступности. В западном пригороде «местные воры и преступники грабили всех, до кого могли добраться — мужчин, женщин, больных, мусульман и немусульман. Они вытворяли такое, что, как мы слышали, происходит в другая странах во время войны»{235}.

Пока некоторые стихи славили голых воинов, гораздо большее их количество оплакивало городские руины{236}. Этот тип стихов сильно отличается от льстивых виршей, которые так нравились халифу и тогдашним литературным критикам. Это скорее протестная поэзия, оплакивающая разрушение города и лишения, выпавшие на долю ни в чем не виновных людей. Вот одно анонимное стихотворение, отразившее ужасы войны:

Я плачу кровью — Багдада мне жаль:

Мы в столице легко, беззаботно жили,

Но вместо радости нам вручили печаль,

А вместо достатка нам смерть подарили.

На город упал завистливый взгляд,

Губит всех без разбора баллисты рука,[17]

Гибнут люди в огне и извечный уклад,

Женщины воют — мужчин забрала река,

Девушка с глазами как темная ночь

От огня убегает, чтоб добычей стать,

А отец, не в силах дочке помочь,

В огонь мчится, чтоб в плен, не дай Аллах, попасть.

Просить о жалости некого тут,

Ведь люди лишились всего, даже крова,

На базарах уже весь их скарб продают —

У разбойников просто чудо-уловы.

Вот незнакомец в луже крови лежит

Без головы, посередине дороги.

Он попал в гущу боя — кто ж тут сбежит?

Не скажет никто, чей он был, даже Господь.

Такие теперь пришли времена:

И дета бегут, бросив немощных старцев,

И друг бросит друга — не его тут вина.

Судьба извлекла джинна злобы из ларца{237}.

Другое стихотворение, принадлежащее малоизвестному поэту по имени Курайми, оплакивает потерю Багдадом его очарования. Курайми сурово обличает войну и жестокость, которые принесли столько страданий ни в чем не повинным людям{238}:

Пока не начало Время

Куражиться над Багдадом,

Бед не обрушилось бремя.

Не обернулась жизнь адом.

Он был чарующей тайной,

Как невеста для жениха;

Халиф Мансур не случайно

Возвел его здесь на века.

В райском саду наслажденья

Селились люди Багдада

Под звуки птичьего пенья.

Средь цветов, что глазам услада.

Но затем Амин с Мамуном начали свой спор:

Вы видели наших халифов

Без доброго слова совета?

Разве им повредило бы

Свое соблюдать соглашенье,

Когда остались бы в силе

Верность их справедливости,

Если бы не проливали

Крови своих сторонников,

Не посылали бы воинов

Сражаться друг против друга.

Если бы оба ценили

Богатства, что им собрали

Труды их дедов-халифов?

Все богатства, нажитые предшествующими халифами, были уничтожены.

Вы видели дворцы без стен наружных.

Что комнаты бесстыдно оголили,

Где женщины, как статуи, застыли,

Открылась тень садов, что посадили

Цари былых времен — теперь ненужных,

Где травы, виноградники и пальмы.

Где птицы распевали беззаботно,

Там пусто все, входи любой свободно.

Там льется кровь, там вой собак голодных.

Там прилегла беда в халате сальном.

Взгляни получше на Багдад разбитый:

Кольцо разрухи вкруг него сомкнулось,

И это даже воробьев коснулось —

Где гнезда их, что на домах приткнулись?

Кто жив, тот оскорблен, умолк убитый…

От Тигра берегов и до Евфрата

Огонь игривым жеребенком скачет,

Ползет голодный житель старой клячей,

Пусты базары, вид Багдада мрачен,

И грабежом пресыщен вор — осада…

Затем поэт дает описание баллист, которые нанесли столь большой урон и домам из глиняного кирпича, и деревянным домам, а также их обитателям. В одном месте он сравнивает полет снарядов размером с человеческую голову со стаей птиц.

На каждой улице богатой

Стоит осадная машина,

И воют каменные ядра

От рук не человека — джинна.

Снаряды с голову мужчины

Летят, как стая птиц ужасных,

Их визг виновных и невинных

Ничком укладывает властно.

Мечи давно не знают