Митридат - Полупуднев Виталий Максимович

Между тем отряд Мария, усиленный царской пехотой, конницей и боевыми колесницами, приблизился к расположению римлян и стал развертываться для боя. Предполагаемого бегства Лукулла в горы не произошло. Римляне вышли из лагеря стройными колоннами и без излишней торопливости, но и не теряя времени, начали занимать открытую местность против разномастных рядов противника.

Гиерон оказался на левом крыле, состоящем из конницы, которая должна была нанести врагу боковой удар. Но не сразу, а после того, как смертоносные колесницы ворвутся в гущу римских когорт и расплещут их, как нога скачущей лошади расплескивает лужу на дороге.

Всадники рядом с Гиероном хохотали, глядя на малочисленного врага. Пускали остроты и высказывали сожаление, что поживиться опять будет нечем, ибо от Лукуллова войска останутся лишь грязь да окровавленные тряпки.

Гиерон был развитее и острее большинства сотоварищей. Как зачарованный, смотрел он на дружное развертывание римских ратей, изумленный их единодушием и слаженностью. Казалось, не тридцать тысяч Лукулловых легионеров двигаются по равнине, но шевелится и изгибается сказочный дракон, сверкая на солнце чешуей щитов и шлемов, угрожающе выставляя вперед щетину копий.

Вот и вражеская конница. Сильные, широкогрудые кони и ловкие всадники, похожие один на другого как близнецы. Все в начищенных шлемах, позолоченных кирасах, с копьями, правда не такими длинными, как у понтийцев. Вот они враз поднимают коней в галоп, приближаются стройными рядами и мгновенно останавливаются, достигнув исходного рубежа. Их кони, кажется, тоже думают и сознают важность единения и сплоченности.

– Ну, Гиерон, – послышался сдавленный голос усатого Филона, – это тебе не вифинское ополчение под Халкедоном, где ты впервые окунул копье в кровь врага! Здесь придется поработать! Эй, сынки, довольно зубы скалить, прочтем молитву богам и сплотимся в единую силу, чтобы никакие римляне не разъединили нас! Запомните: пока мы вместе – мы непобедимы!

Что-то грозное прозвучало в этом предупреждении. Воины стали оглядываться и осматривать товарищей, словно желая спросить их: «Вы не кинетесь в стороны, не оставите меня одного среди вражеских мечей и копий?»

И уже не смеялись, взирая на блестящую стену римского войска, продолжающего без шума и суеты готовиться к бою, видимо, уверенного в своих силах.

– Римляне будут драться насмерть! – переговаривались понтийцы, крепче сжимая в руках древки копий.

XV

Однако сражение не состоялось.

В решающий миг, когда обе стороны изготовились к схватке, и сигнальщики уже подняли трубы, готовясь дать сигнал к началу боя, произошло событие, также запечатленное пером историка того времени.

Странное беспокойство вступило в грудь Гиерона, ему показалось, что он задыхается под невидимей тяжестью, вдруг опустившейся ему на плечи. «Что это такое? – спросил он себя. – Неужели предчувствие близкой смерти?» Оглянувшись, заметил, что тревога охватила и его соратников. Они тоже испытывали небывалое душевное томление, как перед страшной грозой, когда воздух становится тяжелым, движение ветра прекращается, солнце меркнет в черных, зловещих тучах. Еще мгновение – и сверкнет первая молния, грянет гром и ураган поднимет ввысь столбы крутящейся пыли.

И… молния действительно сверкнула, ослепительная, сине-зеленая, страшная! Тысячи людей вскинули головы и зажмурились, ослепленные. Они увидели то, что заставило их забыть о предстоящем сражении. Небесный огонь вдруг вспорол непрочную голубизну неба, напоминая собою огненный меч или гигантскую раскаленную стрелу, готовую вонзиться в земную твердь и повергнуть недружных обитателей ее в хаос чудовищного пожара.

С быстротой, немыслимой для смертных, огненное острие приближалось к земле. Теперь все увидели, что это было расплавленное сияющее тело, которое «по виду более походило на бочку, а по цвету – на расплавленное серебро». Смотреть на него прямо никто не мог, оно обжигало глаза. Казалось, кусок солнца оторвался и падал с высоты небес. Он сыпал искрами и тянул за собою огненно-дымный хвост.

Перед взорами ошеломленного воинства страшный небесный пламень вдруг пыхнул, не долетев до земли, и рассыпался на тысячу ярчайших звезд с оглушительным грохотом. Потом все погасло, оставляя на небе лишь фиолетовую, быстро блекнущую полосу.

Пораженные небесным знамением, не зная, что оно означает, воины той и другой стороны, после минуты молчания, словно очнулись, зашевелились, зашумели, убежденные, что боги гневаются и не случайно начали метать огненные стрелы.

Сигнальщики опустили свои трубы, военачальники стояли растерянные, не решаясь что-либо предпринять, пехота смешала ряды, всадники подняли по-походному тяжелые ратища. Послышались громкие голоса, утверждающие, что боги воспротивились намерению смертных начать сражение и разъединили противников небесным огнем. А раз так, то надо покориться, ибо, когда говорят и действуют боги, люди должны молчать и повиноваться!

Митридат с царедворцами выехал заранее на высокий холм, намереваясь издали наблюдать за развертыванием своих и вражеских ратей. Низвержение на землю небесного огня заставило его схватиться за сердце от внезапного испуга, который он попытался подавить, но безуспешно. Приближенные окаменели от ужаса, потрясенные величием и грозным видом небесного явления.

– Что это, что это?.. – шептали побелевшие губы тех, кто только что взирал на поле предстоящего сражения, прищурившись, с глубокомысленным выражением на лице.

– Что означает этот пламень? – обратился взволнованный Митридат к жрецу Гермею.

Но тот стоял, раскрыв рот, и не более других понимал, что произошло.

– Что означает?.. – переспросил растерянно жрец вместо ответа. Встретившись глазами с обеспокоенным взором царя, он постарался овладеть собою, поспешно соображая, как и что ему следует сказать.

– Боги! – изрек он вещим голосом, подняв руку к небу, и замолк, словно прислушиваясь. – Боги!..

– Я понимаю, что всюду боги, – заворчал Митридат недовольно, – но что говорят нам боги этим небесным огнем? Что предрекают?