Народная монархия - Иван Лукьянович Солоневич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничего этого мы не знаем. А если и узнаем, то, вероятно, очень нескоро. Всякая же «наука», приноровленная для нищих мозгами людей, должна дать – хоть глупый, но зато окончательный ответ. Материализм его и дает: глупо, но просто. Тот факт, что этот ответ находится в самом зияющем противоречии с самыми общедоступными и общеизвестными фактами – никакой роли не играет: простецы фактов не знают и ими не интересуются. Но они есть «рынок». «Рынок» предъявляет массовый спрос на дешевую идеологию, и материализм в его копеечных брошюрах дает простецам конечную уверенность в том, что кроме там некоторых технических деталей – вот, вроде проблемы разложения атома, – никаких тайн в мире нет, что все дешево, просто и вполне общедоступно, что «бытие определяет сознание», или, как еще определеннее выражался Бюхнер, – «человек есть то, что он ест». Исследуйте его пищу, и вы найдете ответ на вопрос о его дарованиях.
В переводе на язык истории это означает: определите климат страны, ее ресурсы, ее торговые пути и прочее – и вы получите ответ на вопрос о ее успехах или неуспехах… Торговая Италия эпохи Возрождения торговала примерно так же, как сегодняшняя Англия, но она дала миру ряд первоклассных художественных гениев, – Англия не дала ни одного. За исключением литературы, у Англии никакого искусства нет: нет ни скульптуры, ни живописи, ни музыки. Но, подвизаясь на поприще торговли и искусств, Италия проявила совершенно потрясающую государственную бездарность: веками и веками она жила под чужим игом, на ее земле разыгралась комедия «Священной Римской Империи Германской Нации», ее освободили из-под австрийского ига чужие штыки (Наполеон Третий), и, быть может, позднейшая история Италии объясняет все это чрезвычайно простым способом: итальянцы – трусы. И первая и вторая Абиссинские войны, и Первая и Вторая мировые войны показали с полной очевидностью: итальянцы не любят стрельбы, она действует на их артистические нервы. Страна с сорока пятью миллионами населения, с крупной промышленностью, в том числе и военной, с первоклассной (технически) авиацией и подводным флотом… И – что? Когда девять германских парашютистов спустились спасать арестованного королем Муссолини от нескольких сот карабинеров, карабинеры только и нашли в себе мужества, что орать: «не стреляйте, не стреляйте»! Муссолини был освобожден без единого выстрела: трагический утопист, пытавшийся сегодняшних паяцев и актеров превратить во вчерашних римлян и воинов.
Но современная история дает нам еще более яркие примеры. В нашу эпоху, в наших экономических, климатических, культурных и прочих условиях живут два народа: цыгане и евреи. Цыгане проходят сквозь нас, как привидение сквозь стену: они кочуют то на возах в России, то на лодках – в Норвегии, то на «фордах» – в Америке, и ни наша культура, ни наша государственность, ни наши деньги, ни наш капитализм, ни наш социализм не интересуют их ни в какой степени – им плевать. Они воруют, колдуют, ворожат и мастерят – но прежде всего кочуют: им, видите ли, так нравится. Чем же это объяснить? Материальными условиями их бытия? Или духовными условиями их сознания? Той «прибавочной ценностью», из-за дележа которой так свирепо дерутся капиталисты и социалисты всех стран, цыган не интересуется никак: что-то спер, поел и – езжай дальше. Текущие счета в капиталистических и социалистических банках – созданы не для них.
Примерно так же проходит через нашу эпоху и нашу культуру еврейство – сохраняя те же навыки и ту же форму носа, которые записаны и зарисованы в египетских иероглифах. Они не смешиваются с народами, среди которых живут уже столетиями и тысячелетиями, и считают себя – даже самые коммунистические из них – носителями иудейской религиозной идеи: построения окончательного царства Божия на земле. За все столетия своего рассеяния, несмотря на все притеснения со стороны народов-хозяев, они ни разу не сделали даже и попытки организовать собственную государственность. За те столетия и тысячелетия, в течение которых сотни народов смешались с другими сотнями народов, создали новые расы, например русскую и англосаксонскую, евреи остались в стороне и во внутренней изоляции. Почему?
Почему мусульманская культура арабов дала ряд выдающихся ученых и философов? Почему Оттоманская Империя в века своего величайшего военного и экономического могущества не дала ровным счетом ничего? Почему такими неудачными оказались все попытки германизма построить империю? И почему Россия – при всей ее технической отсталости и «географической обездоленности» – построила величайшую в истории мира государственность?
Обо всем этом мы не знаем ровным счетом ничего. И этот ответ будет честным ответом. Все остальное будет спекуляцией на науке, на научности, на массе простецов, жаждущих хотя бы копеечной, но окончательной истины.
Инстинкт
Но если мы не знаем почему, то на вопрос как мы можем дать более или менее точный ответ. Если бы мы спросили двенадцатилетнего Ломоносова, Эдисона и Репина – почему они стремятся к науке, технике и живописи, то ни один из этих мальчиков никакого вразумительного ответа не дал бы. Едва ли он смог бы дать этот ответ и в более поздние годы: гений человека, как и гений народа, рождается из неизвестных нам источников – как родилась гениальность древней Эллады или бездарность современной Греции. Но, проследив биографию отдельного человека или историю отдельного народа, мы можем установить некоторую сумму постоянно действующих качеств: доминанту отдельной личности; характер личности индивидуальной и дух личности коллективной. И я буду утверждать, что основным слагаемым этой доминанты является инстинкт – и у человека, и у народа.
Мы, в сущности, все воспитаны на философии французских и немецких сеятелей разумного, доброго, вечного – на энциклопедистах конца XV III века и на натурфилософах середины X IX, говоря суммарно, на Дидеротах и Бюхнерах. Это, к сожалению, даром не проходит. И от наследия материалистической и рационалистической философии не так легко отделаться даже в нашу эпоху, столь бурно пожинающую плоды, посеянные этими сеятелями. Рационалистические сеятели сконструировали некий рассудочный мир, на современной вершине которого торчит Чрезвычайка, расстрелами планирующая рационально устроенную человеческую жизнь. Было сконструировано и чисто рассудочное понятие механической справедливости, распространяющееся на всю двуногую вселенную: этакая всемирная уравниловка, по карточкам распределяющая всяческие моральные и материальные блага. Необычайная сложность человеческого мира была сплющена до толщины листа газетной бумаги, на одной стороне которого значится «время есть деньги», а на другой «бытие определяет сознание». Не нужно большой проницательности, чтобы уловить родственность этих двух лозунгов:
