Дембельский аккорд 1 - Альберт Зарипов

— Ну, и что дальше? — жёстко поинтересовался я у него. — Наверное, свою пакшу[15] надо приложить к черепу и что-то промямлить?

Со второго раза к рослому бойцу возвратились и строевая стойка, и привычка отдавать старшим воинское приветствие и даже позабытые слова о том, что он — рядовой с такой-то фамилией прибыл ко мне именно по моему приказанию.

— Неплохо для начала… — скептически похвалил его я. — А кроватку твою кто будет заправлять?

Дедушка попытался было закосить обратно под немощного больного, причём, с явно перенапряжённым мочевым пузырём, но затем всё-таки уступил моим «устным уговорам» и стал приводить своё вместительное ложе в уставное состояние. В этот момент ко мне подоспел и Александр Иванович, успевший обзавестись ротной Книгой записи больных.

— Гаврилович! А ты почему сюда не внесён в качестве страдающего от болячек?

Тот на секунду оторвался от своего занятия.

— Не успел я, товарищ майор!

Его ответ абсолютно не порадовал командира роты, который тут же стал загибать свои счётные пальчики.

— Симуляция — раз! Нарушение порядка в спальном помещении — два! Грубость и пререкания с командирами — три! А ну-ка, покажи мне свой подворотничок… Ясно! И нарушение формы одежды — четыре… Так и запишем…

Гаврилович подскочил поближе и заглянул в бумагу, на которой черкал свои плюсики Пуданов. От увиденного изобилия штрафов напротив соответствующей фамилии, её обладатель взвился, как подстреленный горный орел.

— Да вы что, товарищ майор? Совсем уже?…

Ну, а это уже являлось откровенным оскорблением командирского состава опухшим от безделья дембелем, на что я отреагировал простым деловым предложением.

— Александр Иванович! На мой независимый взгляд, данному экземпляру нужно бы объявить трое суток отдыха в отдельном помещении.

Майор Пуданов скорее всего пришёл к такому же выводу и поэтому сразу же перестал разводить чайные церемонии с недостойными этого личностями.

— Рядовой Гаврилович! Как командир роты, я объявляю вам трое суток ареста с пребыванием на гауптвахте. Идите и готовьтесь…

— За что? — пуще прежнего закричал дед. — Я же ничего не сделал…

Но ротный был сух и краток:

— У вас будет время подумать. За что вы наказаны. Вперёд!

Распсиховавшийся старослужащий быстрым шагом направился к выходу из палатки, вполголоса бурча невнятные фразы. Уже снаружи он разразился громкой нецензурной бранью по всем направлениям и адресатам.

Хоть я и Пуданов не попали в их число, но мы тем не менее слышали эту грязную ругань, из чего явственно следовало то, что раз бойчила не постеснялся довести своё негодование и до наших ушей, значит и наши скромные персоны пусть косвенно, но всё-таки подпадали под этот гнусный поток мата.

— Предупредишь Гавриловича, что я ему накидываю дополнительно ещё трое суток… За нецензурные выражения на территории подразделения.

Дежурный по роте понимающе кивнул головой и тут же бросился выполнять приказание товарища майора.

— Ну, а у тебя-то что, Рубцов? — обратился Пуданов к самому стойкому больному, который не валялся в кровати, а сидел рядом с раскалённой печью.

— Ноги болят, товарищ… — начал он отвечать, но внезапно закашлялся.

Мы подождали, пока он не сможет вновь говорить, чтобы выслушать и его собственный диагноз.

— Этой зимой застудил я их сильно. Ломят очень. Ходить больно. — объяснил он, показывая на свои ступни в шерстяных носках и в солдатских тапочках. — Ходил в санчасть уже много раз. Дают мази какие-то, а они не помогают.

— А в госпиталь тебя отправляли? — спросил Пуданов.

В данном конкретном случае было ясно то, что этот дембель не врёт, но и держать его в роте в качестве официально признанного больного тоже не следовало, чтобы он не подавал пример другим страждущим покоя и тепла.

— Не хочу я в госпиталь. — негромко произнёс Рубцов. — Тут остался месяц какой-то до увольнения… Я уж лучше здесь побуду, в роте…

Такой батальонный патриотизм нас конечно же немного порадовал, но в отношении больных ног нужно было всё-таки принимать какие-то меры.

— А ты в сапогах или в ботинках тут ходишь? — осведомился я, желая узнать побольше об этом солдате.

— Сапоги надеваю. На двое зимних портянок, да ещё с шерстяными и простыми носками. — последовал подробный ответ.

Я понимающе вздохнул и поделился своим опытом.

— У меня тоже ноги застужены. Так я здесь в Грозном зимой ходил постоянно в армейских валенках. Они тепло очень хорошо держат и сырости не чувствуется. И ты так сделай! Разыщи в палатке валенки почище и топай здесь, сколько душе угодно.

— Если кто спросит, скажешь, что сам командир роты разрешил ношение армейских валенок. — подытожил Пуданов. — Мне не жалко, сколько ты тут просидишь у печки… Но если спрашивать порядок, то со всех и без исключений…

— Товарищ майор, да я не просто так… Я же иногда по ночам не сплю. Ну, и печки топлю их… Помогаю наряду… — произнёс в свою защиту Рубцов. — Я же… Если бы мог…

— Ну ладно! — неожиданно сдался командир роты. — На занятия и в наряды ты не ходишь! Но чтобы сюда тебе хавчик не носили в котелках! На утренний развод и на каждый приём пищи выдвигаешься вместе со всеми. Понял? Надеваешь валенки и в конце строя потихоньку телепаешь. И здесь в палатке поддерживаешь чистоту и порядок, а в ночное время подбрасываешь дрова в буржуйки. Вопросы?

— Никак нет. Всё понятно! — проговорил глухим голосом солдат, усаживаясь на своё место.

Лично мне было неясно, доволен он или нет решением ротного. Но на мой взгляд, Пуданов смог сделать всё или почти всё, чтобы в этой непростой ситуации в должной мере учесть реальное состояние здоровья Рубцова и поставить перед ним вполне выполнимые задачи в соответствии с новыми политикой, стратегией и тактикой по искоренению варварской дедовщины в нашем отдельно взятом подразделении.

В предпалаточном тамбуре, который из за задёрнутых и намертво закреплённых сверху брезентовых пологов приходилось преодолевать слегка согнувшись, идущий первым Пуданов нос к носу столкнулся с Гавриловичем. Увидев нас, боец сначала отпрянул в право, но узость пространства не дала ему возможности развернутся и потому он нашёл единственно верный выход, быстро попятившись наружу. Теперь путь был свободен и мы беспрепятственно покинули солдатское жилище.

— Тебе дежурный сказал, что я ещё трое суток накинул? спросил майор стоявшего рядом Гавриловича.

— Да. — Однозначно ответил он, не выражая при этом никаких эмоций. — Разрешите идти?

— Идите. — Отпустил его Александр Иванович. — И не забудьте про свои шесть дней и ночей…

— Так точно!

Исчезновение дембельского гонора в поведении бывшего бравого воина сразу же бросилось нам в глаза и, как только мы вошли в ротную канцелярию, то в первую же очередь заговорили именно об этом.

— Ишь ты! Словно шёлковый стал! На губе-то небось не сладко. — Удовлетворенным тоном прокомментировал Пуданов досадный инцидент с рослым дедом. — Может не надо было так много!.. И так уж людей не хватает в наряд…

— А что делать?! он же сам нарывался да ещё на виду у других солдат. — Сказал я, осторожно садясь на страшненькую раскладушку. — Если бы ты проигнорировал такое отношение…То завтра нашлось бы уже десять обнаглевших старичков. А с ними пришлось бы долго повозиться! так что, всё нормально!

В далёком 88-ом году я тоже провёл шесть суток на «гауптической» вахте, причём в самом жарком месяце июне, когда афганское солнце доводило температуру в тени до сорока-пятидесяти градусов. Томительное пребывание в душной каморке-одиночке вместе с унизительным и непрерывным бегом трусцой по раскалённому пеклу меня, кажись, не сломили, но зато преподали мне очень хороший жизненный урок по неоднократному обдумыванию своих будущих поступков в различных ситуациях… Таким образом у меня сложилось весьма определённое мнение о солдатской «губе», как об очень неприятном месте личного времяпрепровождения свободолюбивого военнослужащего и вместе с тем, как о крайне необходимом предпоследнем воздействии на сбившегося с истинного пути солдата, сурово предупреждаемого «губой» и судьбой о неминуемом уголовном наказании зарвавшегося бойца, если он вовремя не одумается…

— Ладно! пусть отсидит четверо суток, а я потом на него посмотрю… Мечтательно проговорил ротный. — Если признает свою ошибку, то тогда заберу его из ямы. Так-с… Калек мы с тобой разогнали и в палатках теперь посторонних не будет.

— Если не считать этого Рубцова! — недовольно поморщится я. — Может мы сами его отправим в госпиталь? а там его или комиссуют или демобилизуют. Смотря, что быстрее… А то и сам мучается и других с толку сбивает…

В данном аспекте Пуданов меня поддержал, но сам же объяснил имеющиеся неприятности и возникающие противоречия.